Демченко Оксана - Оксана Демченко

  Сын вождя решительно поправил ножны. Снова огляделся - и заколебался, почти готовый проявить тяжелейшее неуважение к традициям. В конце концов, новая мавиви именует их предрассудками. И согласиться с ней особенно удобно теперь, когда страх тонкими коготками пробует спину. Цел ли дед? Он ведь должен быть здесь! Обязательно! Сейчас сезон золотых закатов. В долине на закате нельзя шуметь, но и не шуметь, получается, никак нельзя... Ичивари сложил ладони рупором и позвал в полный голос.

   - Дед, я точно знаю, что ты здесь!

  'Здесь?' - вздрогнуло разбуженное эхо.

  'Здесь...' - засомневалось оно, прыгая по остывающей в сумерках бронзе камней.

  'Здесь!' - обнадежило эхо, возвращаясь и дробясь отдельными звуками...

   - Знаешь, я полагаю, Плачущая не имела в виду необходимость сохранения твоей жизни, роняя живую Слезу. Просто ты и её терпение истерзал, ты же невыносим, - мавиви взялась за свое, упрекнула и уязвила. - Ты кого угодно до слез доведешь... Здесь нельзя шуметь!

   - Я борюсь с суевериями, - возмутился Ичивари. - Сама же сказала, что все сплошь - суеверия.

   - Я так не говорила, - насторожилась мавиви. - То есть я говорила, но не так. Ты пытаешься меня запутать?

   - Кажется, уже запутал, - понадеялся Ичивари. И огорченно развел руками. - Дед пропал! Неужели я оплошал и тут, неверно выбрал путь? Как теперь искать его? Он в лесу невидимка.

   - А ты попроси меня, вежливо, - прищурилась мавиви. - Поищу, но с тебя стребую обещание испечь рыбу. Давай, проси скорее, пока он сам не нашелся.

  Девушка обернулась, глаза блеснули в поздних лучах заката каким-то шальным азартом. Ичивари вздохнул и совсем собрался просить и обещать... а потом сообразил, что именно ему сказано. И рассмеялся. Дед вовсе не пропал, такое облегчение! Дед сидел и наполнял душу красками заката. Значит, вот-вот явится из сумерек, беззвучнее духа и свирепее роя пчел. Дед никому не прощает нарушения тишины священной долины. Опять же - сама мавиви полагает эту традицию отнюдь не суеверием...

  Дед действительно явился из теней внезапно, шагнул из наполняющей долину ночи на последний островок заката у опушки. Но, странное дело, при этом ничуть не был сердит.

   - Чар, малыш, - голос деда как-то подозрительно дрогнул. - Ты все же пришел сюда... Видимо, священный конь и впрямь умеет выбирать верные тропы.

  Закат высветил лицо деда, пряча морщины и делая моложе. Да и улыбка - такая редкая в последние встречи, такая теплая и искренняя - тоже стирала годовые кольца возраста... Пожилой махиг перевел взгляд на спутницу внука, которую видел лишь силуэтом на сиянии остывающего заката, пока еще ярком, бьющем в глаза багрянцем. Ичивари вздохнул и приготовился объяснять и рассказывать, убеждать и пояснять... Но лицо деда было таким странным, глаза блестели подозрительно ярко, а тишина висела хрупкая, настороженная и непонятная. Нарушить её Ичивари не решился. Он знал деда и видел: не время. Старый только что впитал закат и теперь еще полон истинным золотом леса, как сам он называет это состояние единения с зеленым миром. Редкое, восхитительное ощущение ясности и полноты вимти. Для которого в языке людей моря нет нужных слов... разве - вдохновение? Хотя и оно не вполне точное. Сам Ичивари лишь однажды ощущал нечто подобное. Как раз в этой долине, сидя на высокой плоской скале рядом с дедом. Давно, тогда ствол жизни едва опоясало восьмое годовое кольцо.

  Лицо деда дрогнуло и посерьезнело. Махиг протянул руку и кончиками пальцев погладил пушистый багрянец закатного ореола волос мавиви.

   - Мой дед мне однажды сказал, когда я был молод, как сейчас - мой Чар... тогда я не понял его слов. Он так сказал: 'Только познав смертную жажду, можно оценить сполна сладость воды'. Сегодня я расстался с надеждами и собрался в дальнюю дорогу, невозвратную. Я не просил ни о чем духов, но я получил непрошенное и немыслимое... Ты очень похожа на свою бабушку, я это ощущаю всей душой. Не удивляйся, мы, старики, таковы. Нам проще рассмотреть сгинувшее, чем настоящее. Я видел её последний раз очень давно. И ей тогда было не более пятнадцати годовых кругов.

  Мавиви поймала руку старика и вцепилась в неё так, словно тонула и искала спасения. Шагнула в сторону, и еще раз - чтобы не стоять против света. Чтобы не обманывать махига и дать ему рассмотреть и синие глаза, и достаточно бледную кожу... Дед рассмеялся, обнял одной рукой плечи внука. А другой - мавиви. Оттенок кожи никак не повлиял на его настроение.

   - Я был бы совсем мертвым кедром, если бы не видел мира глазами души. Ты похожа на свою бабушку, очень. Кстати, у неё тоже были синие глаза. Только такие темные, что кое-кто по ошибке считал их черными... Идем, нам следует устроить удобный ночлег. Хотя, полагаю, нынешняя ночь принадлежит разговорам, а не сну. - Пожилой махиг зашагал по склону вниз, в темную чашу долины. Не глядя на внука, негромко добавил: - Ты сегодня нарушил достаточно традиций, чтобы переживать по поводу целости еще одной... Налови священной рыбы в запретном озере.

   - Суеверия, - взялась за прежнее мавиви, порицая чужие ошибки. Или попробовала заступиться за спутника? - Ничего священного в рыбе нет!

   - О, я это знаю совершенно точно, - серьезно кивнул дед. - Сам тайком ловил рыбу раз десять. И ничуть не пропитался святостью. Не заметил сияния вокруг головы, о котором твердит гратио Джанори, собирающий по крохам знания о боге бледных. Не было и голоса леса в ушах, обещанного хранителем долины нам, махигам. Все, что помню - лишь ощущение сытости, да.

  Мавиви тихонько хихикнула и плотнее прижалась к боку старого махига, признавая его право распоряжаться ночлегом и выбирать тропу. Немного помолчала, наблюдая, как Ичивари удаляется к берегу - бегом, указания деда он привык исполнять без колебаний.

   - Я могу тебя звать дедушкой? - осторожно уточнила она. - Это было бы замечательно... Никогда не встречала таких живых людей. Если бы нашла, не пряталась бы от них в чаще.

   - Конечно можешь, и я буду этому рад. Лес призвал твою бабушку? - тихо спросил старый махиг и добавил, не ожидая ответа: - и ты оказалась совсем одна... Полагаю, она оставила тебе все, чем владеют мавиви. Я помню, она как-то пошутила, мол, имя - это единственное, что можно передать по наследству. Если так, твое имя мне известно, Шеула.

   - Уже год никто не зовет меня по имени, - пожаловалась девочка. - Так трудно одной... И еще труднее с людьми. Словно все в зеленом нашем мире побледнели и утратили чуткость к лесу. Хотя бабушка говорила: всегда лес слышали немногие и не каждый день. А дед звал меня этой... идеалисткой. И еще он повторял одно слово бледных, совсем нелепое, я долго его учила. Погоди, вспомню. Да как же оно выговаривается? - Мавиви сердито потерла лоб тыльной стороной ладони. Улыбнулась. - Вспомнила! Я - перфекционистка.