Вечное дерево - Владимир Дягилев

- Руки-ветви, а листочки-мозоли,-хихикнул Журка.

Степан Степанович остановился под фонарем, посмотрел на Журку так, что тому сделалось стыдно, и произнес с досадой и упреком:

- Глупый ты человек.

И, не сказав больше ни слова, резко повернулся и пошел к дому,

* * *

Проснулся Степан Степанович бодрым и свежим. Нетерпение и радость, ощущение новой силы переполняли его. Он снова в строю. Он идет на работу.

Новый пропуск выдали без задержки. Он переживал, готовился к объяснению, а его даже не спросили, поверили, что случилось что-то уважительное, раз такой человек просит дубликат выправить.

Поставив завтрак на плиту, он принялся наводить глянец: побрился, помылся и взялся за пуговицы.

- Ну что, старина, еще послужим?-сказал он старенькому кителю, погладив его, как существо живое, и засвистел веселый мотивчик.

Из комнаты выглянула заспанная Нина Владимировна, посмотрела на него сердито, поджала губы.

Степан Степанович замолчал.

"Только бы..."-подумал он, опасаясь, что она опять начнет ссору и испортит этот его такой особенный, счастливый день.

Она ничего не сказала.

"Ну и ладно.."

На улице Степан Степанович встретился с Самофалом. Он прохаживался, держа на длинном ремне здоровенную овчарку. Завидев Степана Степановича, Самофал виновато улыбнулся:

- Вот кобеля прогуливаю... А ты что такой... какой-то?

- На работу иду,- сказал Степан Степанович.- Сейчас вот представлюсь начальству-и к станку. А что, внешний вид не очень?-спросил он, зная, что не может выглядеть плохо.

- Как новый пятак,-одобрил Самофал и, дернув за поводок, пошел рядом со Степаном Степановичем.

- Волнуюсь, конечно... Смогу ли... Получится ли...

Перерыв большой, - говорил Степан Степанович. - Но готов... Думаю, в грязь лицом не ударю.

Самофал нахмурил брови, поддаваясь каким-то своим невеселым мыслям.

- Понимаешь, Иван, - продолжал Степан Степанович, ощущая потребность высказать свои чувства. - Как тебе объяснить? Начинал я когда-то в цехе. А вот только сейчас, когда столько пережито, чувствую, что могу быть настоящим рабочим... А ты? Что же ты? Тоже шел бы, работал бы...

- Я?! - как будто удивился Самофал.

- Ну да. Ты же большой работник... Чего сидеть?

Самофал остановился, делая вид, что занят собакой.

- Желаю,-тепло сказал он Степану Степановичу и поглядел на него как будто с завистью.

- А то давай,-проговорил Степан Степанович, радуясь, что ему завидуют.

Народу было еще немного. Степан Степанович пришел в числе первых. Вахтер долго и тщательно, то поглядывая на фотографию, то на самого Степана Степановича, изучал его пропуск.

- Новай? - спросил вахтер.

- Допризывничек,-пошутил Степан Степанович.

- Не задерживай, - буркнул вахтер, всем своим видом показывая, что шутить неуместно.

Кузьма Ильич постучал толстым ногтем по столу, подумал, погладил черные, как будто небритые щеки.

- Куда же вас? Пожалуй, к Цыбулько. Насчет разряда - подумаем.

- Да пока не надо, - сказал Степан Степанович.

- То есть как? Какой же вы слесарь без разряда?

В армии звания, а у нас разряды.

- Я к тому, что не гонюсь за этим.

- Тоже неверно. Кто будет квалификацию повышать?

Кузьма Ильич неожиданно оборвал разговор, быстро поднялся. В кабинет вошли Песляк, кадровик-служака и еще какие-то незнакомые Степану Степановичу люди.

- Кстати,-произнес Песляк, здороваясь со всеми за руку.

Начальник цеха был удивлен и смущен этим визитом. Степан Степанович заметил это, и ему сделалось неловко и стыдно, точно он виноват в этом, словно нарочно позвал начальство в конторку; захотелось уйти в цех, к станку, но уйти нельзя было, тем более что взгляды всех пришедших были почему-то устремлены именно на него.

- Аккуратность похвальна, - сказал аккуратный человек в белой сорочке с золочеными запонками, оглядывая Степана Степановича внимательно.

- Это хорошо, товарищ Стрелков, это хорошо, - одобрил Песляк, кивая тяжелой головой, и придавил собой жалобно заскрипевший стул.

Степану Степановичу неприятны были эти одобрения, эти разглядывания, однако он молчал и ничем не выдал своего состояния. Еще ничего не случилось, ничего плохого не произошло, но он предчувствовал-должно случиться: в груди появился противный холодок, как к непогоде, когда вдруг при солнце начинает ныть старая рана.

- Вы вот что, - Песляк обратился к начальнику цеха,-вы ему обязательно разряд назначьте, и это.., должный авторитет создайте.

- Может, не спешить с разрядом?-спросил Кузьма Ильич.

Лицо Песляка мгновенно побагровело.

- Вы делайте что говорят. Вам советуют со смыслом, а не просто так... Ведь на завод человек вернулся.

После стольких лет потянуло... Любовь к рабочей профессии сохранил...

- Дайте третий разряд. Это не будет нарушением,-сказал аккуратный человек с золочеными запонками.-Мы все предварительно обсудили.

Степан Степанович догадался: это начальник отдела кадров.

Кузьма Ильич пожал плечами.

- Ну, - произнес Песляк, медленно поднимаясь и подходя к Степану Степановичу.-Ни пуха, как говорится.

Он обнял Степана Степановича за плечи и двинулся к выходу. Остальные последовали за ним.

Степан Степанович шел,- опустив голову, желая только одного: лишь бы не видели, лишь бы не заметили, что его к станку ведут, как маменькиного сынка.

Но его видели. Из-за станков выглядывали любопытные глаза, удивленные лица. Во всяком случае ему так показалось, что они только любопытствуют и удивляются, глядя на происходящее. Особенно запомнился Степану Степановичу толстогубый рабочий с кустистыми бровями, который, заметив его, передернул губами и щеками, будто муху спугнул, и что-то сказал соседу такое, что тот расхохотался, запрокидывая голову.

- Минуточку, - попросил Степана Степановича юркий человек в берете. Встаньте сюда, пожалуйста.

Степан Степанович как-то вдруг успокоился, чувство юмора, приходящее к нему в сложные минуты жизни, взяло верх над смущением и раздражением.

- А без галстука ничего?-спросил Степан Степанович фотографа.

- Ничего, ничего...

- Ас начальством согласовали?

Фотограф махнул рукой: не тяни время.

Степан Степанович неохотно встал к чьему-то станку, стиснул зубы, ни на кого не глядя. Вспыхнул слепящий огонь "блица". Он зажмурился.

- Цыбулько где? - послышалось за его спиной.

- Цыбулько сюда!

- Цыбулько к начальству!-отдалось, как эхо, в дальнем углу. Там, вероятно, поинтересовались, в чем дело. И насмешливый голос ответил:

- Полковника привели при полной форме. Иди парад принимай.

Из-за станков вынырнула девушка с тюрбаном на голове, та самая королева, которую он видел здесь в день поступления.

"Неужели меня к ней в ученики?"

- Принимай, Ганна. Командуй,-добродушно, посвойски произнес Песляк, подводя Степана Степановича к девушке.

- Ага. Ладно,-сказала Ганна, смущаясь.-Здравствуйте, - и неуверенно протянула ему красивую, маленькую, твердую руку.

Лишь мгновение они смотрели друг другу в глаза, но за это мгновение Степан Степанович понял, что девушка принимает его так, как надо, попросту.

- Разрешите приступить?

- Идемте, - мягко сказала Ганна,

И он пошел за нею, не оборачиваясь, все убыстряя шаг. Вслед ему что-то говорили, советовали, напутствовали Песляк, кадровик, начальник отдела кадров,- но эти слова перемешивало, заглушало, забивало усиливающееся гудение станков.

* * *

- Вот здесь, - сказала Ганна, подводя его к станку.

Видя замешательство Степана Степановича, она сама пустила станок. И уже по этим первым движениям ее, твердым, ловким и четким, он сердцем, рабочим чутьем своим понял, что перед ним, несмотря на молодость, мастер своего дела. И, поняв это, вдруг заробел, почувствовал страх и стыд перед Ганиой. Он был неуверен в себе, в своих руках, в том, что сможет работать так, как все те, что трудятся вокруг него. И она, эта молоденькая девушка, будет смотреть на него с укоризной, как дети смотрят на взрослого, обманувшего их доверие.

- Смелее,-сказала Ганна.

Степан Степанович нажал на рукоятку. Раздался треск. Сломалось сверло.

- Ну вот, - с укоризной произнес он, ожидая от нее слов неодобрения.

Но Ганна ни в чем не упрекнула его, сама сменила сверло,повторила:

- Смело, но не грубо.

И оттого, что она не поругала, не выговорила, не упрекнула, Степану Степановичу стало еще хуже. Ощущение обидной неловкости, стыда и страха не проходило.

Противные чувства, никогда раньше не испытываемые им, овладели Степаном Степановичем, и он весь внутренне напрягался, тратя все силы, все внимание не на то, чтобы лучше сверлить, а на то, чтобы не показать Ганнё своего состояния.

Через несколько минут вновь послышался треск. Полетело второе сверло.