Удушье - Чак Паланик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, да хрен вам «спасибо», — хочется сказать своим умершим родственникам. — Лучше уж я сам сделаю себе семью.
Рыба. Мясо. Овощи. Сегодня, как и в любой другой вечер, самое простое — взять и закрыть глаза.
Поднимаешь палец над раскрытым телефонным справочником.
«Поднимитесь сюда и станьте героем, дамы и господа. Поднимитесь сюда и спасите жизнь».
Роняешь руку — и пусть за тебя решает судьба.
Глава 13
Спасаясь от жары, Дэнни стаскивает свою куртку, потом свитер. Не расстёгивая пуговиц, даже на вороте и рукавах, стягивает рубашку через голову, выворачивая её наизнанку, и теперь его руки запутаны в красную клетчатую фланель. Одетая под низ футболка собирается в подмышках, пока он борется с рубашкой, пытаясь стащить ту с головы, — а голый живот у него на вид впалый и прыщавый. Несколько длинных вьющихся волос произрастает между крошечных точек его сосков. Соски выглядят растрескавшимися и воспалёнными.
— Братан, — зовёт Дэнни, продолжая сражение под рубашкой. — Слишком много слоёв. Чего это здесь такая жарища?
Потому что здесь вроде как больница. Здесь центр по уходу.
Над его джинсами и ремнём виднеется сдохшая резинка поганых трусов. Ржавчина коричневыми пятнами покрывает растянутую резинку. Спереди выбилась пара скрученных волосин. Желтоватые пятна от пота у него, — в самом деле, — на коже подмышек.
Тут же, рядом, за конторкой сидит девушка, туго собрав всё лицо в складки вокруг носа.
Пытаюсь заправить его футболку обратно, — а пупок у него набит пухом самых разных оттенков. На работе, в раздевалке, мне доводилось наблюдать, как Дэнни стягивает с себя штаны вместе с надетыми на них трусами, так же как делал я сам, когда был маленьким.
И, по-прежнему запутавшись в рубашке головой, Дэнни продолжает:
— Братан, не поможешь? Тут где-то пуговица, не пойму где.
Девушка за конторкой переводит взгляд на меня. На полпути к уху она держит трубку телефона.
Сбрасывая почти все шмотки перед собой на пол, Дэнни всё худеет, пока не остаётся в одной своей пропотелой футболке и джинсах с запачканными коленями. Шнурки его теннисных туфель завязаны двойным узлом, а дырочки навеки залеплены грязью.
Здесь под тридцать пять градусов, потому что у большинства этих людей считай нету кровообращения, объясняю ему. Здесь много стариков.
Здесь чисто пахнет, то есть унюхать можно только химикалии: моющие средства и освежители воздуха. Знайте, что хвойный запах прикрывает где-то кучу дерьма. Лимонный означает, что кто-то наблевал. Розы — это моча. Как проведёшь денёк в Сент-Энтони — потом на всю жизнь расхочется нюхать любую розу.
В холле мебель с обивкой, искусственные пальмы и цветочки.
Такие предметы декоративного назначения иссякнут, когда пройдёшь сквозь бронированную дверь.
Девушку за конторкой Дэнни спрашивает:
— Никто не будет лапать мою кучу, если я возьму её здесь положу? — это он имеет в виду связку своих старых тряпок. Представляется. — Я Виктор Манчини, — оглядывается на меня. — И я пришёл повидать свою маму?
Говорю Дэнни:
— Братан, господи-боже, у неё-то нет повреждения мозга.
Девушке за конторкой сообщаю:
— Я Виктор Манчини. Я всё время хожу сюда навещать маму, Иду Манчини. Она в комнате 158.
Девушка жмёт кнопку телефона и говорит:
— Вызов для сестры Ремингтон. Сестра Ремингтон, подойдите, пожалуйста, к приёмному столу, — её голос громким эхом отдаётся у потолка.
Интересно, настоящий ли человек эта сестра Ремингтон.
Интересно, не считает ли наша девчонка, что Дэнни — очередной агрессивный хронический раздевала.
Дэнни заталкивает шмотьё под стул с обивкой.
По коридору трусцой приближается толстяк, приложив одну руку к скачущему нагрудному карману, полному авторучек, а другую положив на баллончик со слезоточивым газом на поясе. На другом бедре у него звенит связка ключей. Спрашивает девушку за конторкой:
— И что здесь за ситуация?
А Дэнни интересуется:
— Тут есть сортир, куда можно сходить? В смысле, для гражданских.
Беда здесь в Дэнни.
Чтобы услышать её исповедь, ему придётся встретиться с тем, что осталось от моей мамы. Планирую представить его, как Виктора Манчини.
Таким образом Дэнни сможет выяснить, кто я на самом деле есть. Таким образом моя мама сможет немного успокоиться. Немного набрать вес. Сберечь мне деньги на трубку. Не умереть.
Когда Дэнни возвращается из туалета, охранник проводит нас в жилую часть Сент-Энтони, а Дэнни рассказывает:
— Там в сортире на двери нет замка. Сидел на толчке, а ко мне ввалилась какая-то старушка.
Спрашиваю — хотела секса?
А Дэнни отзывается:
— С какой стати?
Мы проходим двойную дверь, которую охраннику нужно открывать, потом ещё одну. Пока идём, у него на бедре звенит связка ключей. Даже на его шее сзади большие складки жира.
— Твоя мама, значит? — произносит Дэнни. — Так она похожа на тебя?
— Может, — говорю. — Только, ну, понял…
И Дэнни спрашивает:
— Только исхудавшая и почти без мозгов, так?
А я отвечаю:
— Слушай, хватит, — говорю. — Ладно, пускай она была говёной матерью, но это единственная мама, которая у меня есть.
— Прости, братан, — извиняется Дэнни и продолжает. — Но разве она не заметит, что я не ты?
Здесь, в Сент-Энтони, приходится опускать шторы ещё дотемна, потому что если кто-нибудь из местных обитателей увидит себя, отражённого в окне, он решит, что там за ним кто-то подсматривает. Называется «затемнение». Когда все старики с закатом сходят с ума.
Этих ребят большей частью можно поставить перед зеркалом и сказать им, что это такой специальный телеканал про старых несчастных умирающих людей, и они будут смотреть его часами.
Беда в том, что мама не станет со мной говорить, когда я Виктор, и не станет со мной говорить, когда я её поверенный. Моя единственная надежда — побыть её государственным защитником, пока Дэнни будет мной. Я могу направлять разговор. Он может слушать. Может так она заговорит.
Представьте, что это вроде гештальт-засады.
По дороге охранник интересуется: не я ли тот парень, что изнасиловал собаку миссис Филдз?
Нет, говорю ему. Эта старая история. Лет восемьдесят ей.
Мамулю мы обнаруживаем в зале, где она сидит перед рассыпанным на столе «паззлом». Тут, пожалуй, вся тысяча кусочков, но нигде нет коробки с рисунком, как оно всё должно смотреться собранным. Оно может стать чем угодно.
Дэнни спрашивает:
— Так это она? — говорит. — Братан, она совсем на тебя не похожа.
Моя мама пихает туда-сюда кусочки головоломки, — некоторые из них перевёрнуты и лежат серой картонной стороной вверх, — и пытается подогнать их в одно.
— Братан, — произносит Дэнни. Разворачивает стул задом наперёд и присаживается на него к столу, склонившись вперёд на спинку. — По моему личному опыту, такие паззлы лучше всего получаются, если сначала собрать все кусочки с плоскими краями.
Мамины глаза обшаривают Дэнни с ног до головы: его лицо, губы под мазью, его бритую голову, прорехи по швам его футболки.
— Доброе утро, миссис Манчини, — начинаю. — Вас пришёл проведать ваш сын Виктор. Вот он, — говорю. — Хотите сообщить ему что-то важное?
— Ага, — подтверждает Дэнни, кивая. — Я Виктор.
Он начинает отбирать кусочки с плоскими краями.
— Эта синяя часть по идее небо или вода? — интересуется.
А мамины старческие голубые глаза наполняются слезами.
— Виктор? — спрашивает она.
Прочищает глотку. Таращась на Дэнни, говорит:
— Ты здесь.
А Дэнни продолжает разгребать пальцами кусочки головоломки, выбирая те, что с плоскими краями и откладывая их в сторону. На щетине его бритой головы остались кусочки белого пуха от красной клетчатой рубашки.
И старческая мамина рука скрипит через стол, накрывая ладонь Дэнни.
— Так рада тебя видеть, — говорит она. — Как ты? Так давно не виделись.
Слезинка вытекает у неё из-под глаза и следует по морщинам в угол рта.
— Боже, — отзывается Дэнни, отдёргивая ладонь. — Миссис Манчини, у вас ледяные руки.
Моя мать отвечает:
— Прости.
Чувствуется запах какой-то закуски, вроде капусты или фасоли, которую здесь разваривают в кашу.
Всё это время продолжаю торчать рядом.
Дэнни выкладывает из кусочков несколько дюймов края. Спрашивает меня:
— Так а когда мы встретим твою ту самую замечательную докторшу?
Мама спохватывается:
— Ты же ещё не уходишь, правда? — смотрит на Дэнни мокрыми глазами, и её старческие брови встречаются над переносицей. — Я так по тебе скучала, — говорит она.
Дэнни отзывается:
— Эй, братан, нам подфартило. Вот уголок!
Трясущаяся как у пьяницы мамина старческая рука с дрожанием поднимается и подбирает комок красного пуха у Дэнни с лысины.