Смертная чаша весов - Энн Перри

— Вот если б кто-нибудь убил принцессу, это имело бы смысл, — заметил, сморщившись, Рольф, — в это я смог бы поверить.

— А почему? — спросил Уильям, теперь уже с неподдельным интересом.

Все присутствующие повернули головы в его сторону, и он мысленно выругал себя за наивность и излишнюю торопливость. Но отступать было поздно. Хотя если он сейчас продолжит в том же духе, то только ухудшит положение.

Вместо Рольфа ему ответила Эвелина:

— Она всегда была слишком остроумна и слишком блистательна. Всегда немного затмевала окружающих. Нетрудно вообразить, что некто, послуживший оселком для ее остроумия, очень рассердился и мог даже почувствовать себя униженным, и тогда, возможно… — Она повела своими прекрасными плечами. — …Возможно, этот человек или эти люди, потеряв терпение и желая ей зла, могли бы… — Дама улыбнулась, и эта улыбка лишила ее слова их зловещего смысла.

Такой Гизелу Монк прежде не представлял. Значит, ее ум был не только острым, но и жестоким… Впрочем, наверное, ему не следовало бы этому удивляться. Подобные личности мало чего боятся и мало заботятся о том, чтобы придержать язык, редко переживают, как бы им не обидеть другого, — в отличие от остального большинства известных сыщику людей. Он полюбопытствовал про себя, в какой мере хорошее воспитание является средством самозащиты, а не искреннего желания сохранить спокойствие окружающих, которые вообще ничего не боятся.

Затем Уильям перевел взгляд с очаровательного лица Эвелины на леди Уэллборо, а с нее — на Клауса и на Рольфа.

— Но ведь если дело дойдет до суда, будет совсем нетрудно доказать, что произошло на самом деле, — невинно заметил он. — Все, кто тогда присутствовал, могут, как один, засвидетельствовать обратное, и при таком вашем единодушии графиня будет разоблачена как лгунья, если не хуже.

— Вряд ли все будут «как один», — слегка презрительно поправил его Клаус, но никак не пояснил подобного отношения.

Незаметно подали сладкое: глазированный пудинг, клубничное желе, меренги со сливочным кремом и абрикосовое варенье.

— В этом и заключается вся трудность положения, — скорбно заявила леди Уэллборо, взяв меренгу. — Понимаете, здесь был незадолго до смерти бедняги Фридриха принц Уэльский. Но мы, разумеется, не должны вовлекать его в процесс, так не подобает.

Монк почувствовал, как екнуло его сердце. Представляет ли Рэтбоун, в какое топкое болото он увлекает себя и других?

— Но разве нельзя, с общего вашего согласия, не упоминать о присутствии принца Уэльского? — поинтересовался детектив.

— Такое впечатление, что придется, — отрезал Клаус. — Будь проклята эта женщина!

— Но сначала всем нужно договориться, — сказал Стефан, натянуто усмехнувшись, и взгляд при этом у него оставался серьезным. — В конце концов, мы же знаем, что произошло. И должны уяснить, чего не знаем, чтобы не противоречить друг другу.

— Какого черта, о чем вы толкуете? — требовательно спросил лорд Уэллборо, причем лицо его при этом обострилось, а губы совсем пропали из виду. — Все мы, разумеется, знаем, что произошло. Принц Фридрих умер от ушибов, полученных от падения с лошади.

Он сказал все это так, будто ему больно даже произносить эти слова. Монк тут же спросил себя, что же его так расстраивает: смерть дорогого ему человека или же пятно на репутации гостеприимного хозяина?

Положив ложку и игнорируя абрикосовое варенье, сышик заметил:

— Думаю, суд потребует побольше подробностей. Он захочет узнать, что совершалось в доме в каждый момент после происшествия, кто имел доступ в комнаты принца Фридриха, кто готовил ему еду и приносил ее, кто вообще входил к нему или выходил от него.

— А для чего? — спросила Эвелина. — Суд ведь не подумает, что кто-то из нас мог причинить Фридриху вред, не так ли? Они не могут думать подобным образом! Зачем бы нам это делать? Мы же все его друзья! Причем многолетние.

— Домашние убийства часто совершаются кем-то из членов семьи или из числа друзей, — ответил Монк.

По лицу Рольфа скользнуло выражение крайнего неодобрения.

— Возможно. Я, слава богу, очень мало что знаю на этот счет, но, думаю, Гизела наймет самого лучшего из защитников — по крайней мере, консультанта Суда Ее Величества. И он проведет процесс наилучшим образом, чтобы избежать любого скандала, насколько это будет возможно. — Холодно взглянув на Уильяма, он прибавил: — Вы не будете так любезны передать мне сыр, сэр?

Перед Рольфом уже стояла дощечка с семью разновидностями сыра, и сыщику было совершенно ясно, что он на самом деле хотел сказать.

Потом они ели охлажденные неаполитанские взбитые сливки, запивая их малиновой водой, и больше уже не возвращались к предмету разговора. Завершили обед фрукты: ананасы, клубника, абрикосы, вишни и дыни.

Монк плохо спал, несмотря на утомительное путешествие по железной дороге, затем вечернее испытание во время обеда и столь же тягостное послеобеденное пребывание в курительной, и даже невзирая на прекрасную деревянную кровать с мягкими подушками и балдахином на четырех столбиках. Поэтому он вздрогнул, проснувшись, когда в комнату вошел камердинер Стефана и сообщил, что ванна полна и утренний костюм готов.

Завтрак был долгим, но без излишних церемоний. Гости приходили и уходили, когда им заблагорассудится, и сами накладывали себе на тарелки со стоящих на буфете блюд яйца, мясо и овощи, а также разнообразные булочки и хлеб. На столе красовались чайники с часто меняющейся заваркой, соленья, масло, свежие фрукты и даже сладости.

Когда сыщик вошел, завтракали только Стефан, Флорент и лорд Уэллборо. Разговор вышел ничем не примечательный. После завтрака барон фон Эмден предложил показать Уильяму окрестности, и тот сразу же согласился.

— Что вы можете сделать, чтобы помочь Зоре? — спросил Стефан, водя Монка по оранжерее и время от времени молча привлекая его внимание к тому или иному растению. — Мы все были здесь после падения Фридриха с лошади, но он не выходил из своих комнат, а Гизела никому не позволяла навещать его, кроме Рольфа, и даже он, насколько мне известно, заходил к нему только дважды. И никто не мог бы прийти в кухню или подстеречь слугу на лестнице, когда тот шел в его комнаты с подносом.

— И поэтому вы думаете, что это была Гизела? — с любопытством осведомился детектив.

Стефан, по-видимому, искренно удивился.

— Нет, конечно же, нет! Чертовски трудно будет доказать, что его вообще убили… Но я думаю, что это была Гизела, поскольку так говорит Зора. И еще она совершенно права, говоря, что всегда верила в его возвращение, а Гизела всегда знала, что он не может вернуться… без нее.

— Звучит не очень убедительно, — заметил Монк.

Они обошли оранжерею и двинулись по дорожке между двумя изящными рядами низко подстриженного остролиста. В конце дорожки, примерно в сорока ярдах впереди, стояла каменная ваза с ярко-красной поздней геранью, а за нею поднималась высокая стена темно-зеленых тисов.

— Я вас понимаю, — внезапно улыбнулся фон Эмден, — но если б вы знали этих людей, вы бы не сомневались. Если б вы увидели Гизелу…

— Расскажите о дне накануне несчастного случая, — быстро сказал Уильям. — Или, если предпочитаете, о любом дне, который вам запомнился наиболее ярко, пусть даже за неделю до события.

Стефан несколько минут думал, а потом начал рассказ. Они медленно проследовали к вазе и темно-зеленой тисовой стене и повернули налево в аллею, обсаженную вязами, которая тянулась на полмили.

— Завтрак прошел как обычно, — сказал барон, сосредоточенно сдвигая брови. — Гизелы внизу не было. Она завтракала у себя, и Фридрих присоединился к ней. Он обычно так и делал — это был почти ежедневный ритуал. Я думаю, что ему просто-напросто нравилось смотреть, как она одевается. В любое время дня, в любой сезон Гизела выглядела превосходно. Она в этом гениальна.

Монк ничего не ответил, но спросил, немного замедляя шаг:

— А что делали остальные после завтрака?

Его спутник опять улыбнулся.

— Флорент флиртовал с Зорой — по-моему, в оранжерее. Бригитта прогуливалась в одиночестве. Уэллборо и Рольф говорили о делах в библиотеке. Леди Уэллборо занималась хозяйством. Я провел все утро, играя в гольф с Фридрихом и Клаусом. Гизела и Эвелина, бурно споря, шагали взад-вперед по этой самой аллее — и в итоге поссорились. Они вернулись, каждая отдельно, очень сердитые.

Так, прогуливаясь под вязами, двое мжчин отошли довольно далеко от дома. Мимо них провез свою тележку садовник. Он почтительно приподнял шапку и что-то пробормотал, а Стефан кивнул в ответ. Детектив чувствовал себя грубияном, но не мог заговорить с садовником, не подчеркнув этим, что принадлежит к другому социальному слою, нежели фон Эмден. Это не рекомендовалось.