Самый безумный из маршрутов - Аспен Матис

Изнасилование лишило меня контроля над телом, но, по крайней мере, его можно пережить. Оставались и другие опасности, которых не так уж просто было избежать.

Болезнь Лайма, заражение через воду, обезвоживание. Это обычные угрозы. Постоянную опасность представляет Giardia, микроскопический паразит, который плавает в воде, загрязненной коровьими лепешками или крысиным пометом – или экскрементами любых других животных. Туристам приходится пить воду из ручьев, горных озер и родников; фактически у них нет выбора, однако источники воды, загрязненные Giardia, могут вызывать у путешественников кишечные заболевания – желудочные колики, тошноту, изнуряющее обезвоживание с головокружением, что выводит путников из строя. Лечение от Giardia предусматривает применение антибиотиков, которые можно найти только в городах – поэтому каким-то образом заболевшему необходимо попасть в город.

На Тропе Тихоокеанского хребта мне будут встречаться только маленькие горные поселения, где я смогу принимать душ и мыться примерно раз в неделю. Я буду идти и потеть; я буду вонять. Рюкзак впитает в себя пот со спины и будет пахнуть хуже спортивной сумки. Моя коричневая синтетическая футболка выцветет, покроется соленой коркой, а подмышки станут черными. Я буду нести на себе бактерии. Целое сообщество независимых болезней, путешествующих на мне автостопом. Любой может справиться с этим, если вести себя правильно. Я молилась частицам кружащейся пыли, первой яркой звезде, которую увидела в эту ночь в пустыне: не надо никакой атаксии, никаких бактерий, которые поедают мозг и клетки тела. Я молилась: веди себя правильно. Веди себя правильно.

Однако когда я смотрела на пустынную пыльную дорогу, греющиеся на солнце змеи и бактерии не казались мне опасными. По прошествии времени странно думать о том, что наибольшую опасность таили самые обычные вещи, и как легко было погибнуть. Лишь около пятисот человек приезжают каждую весну на маршрут и отправляются в путь от Мексики до Канады, и менее половины из них – немногим более двухсот – проходят по всей тропе. За всю историю планеты было меньше людей, прошедших всю Тропу Тихоокеанского хребта от Мексики до Канады, чем тех, кто взобрался на вершину Эвереста. И каждый год, без исключения, несколько путников погибают.

Три часа я шла быстро без остановки. Сама по себе ходьба оказалась поразительно легкой; дорога плавно спускалась и поднималась, ровная пыльная тропа шла через поля хрупкой травы, колючих кустарников и серых кактусов. Одиночные голубые горы были бледными, почти призрачными на фоне неба в западной части горизонта.

Теперь я перешагивала через греющихся на солнце змей, как будто это были простые ветки. Меня забавляло, как быстро я привыкла к ним, и я не знала, была ли я храброй или безрассудной.

В какой-то момент тропа стала зеленой. Сухая трава и восковые растения исчезли. Надо мной колыхался навес из деревьев, я слышала звук струящейся воды и увидела человека – мужчину. В первом порыве я хотела свернуть с пути, беззвучно и незаметно обойти его. Но затем я подумала, что это было неразумно. Абсолютно неоправданно. Большинство людей, которые пытаются пройти всю ТТХ, – мужчины. Это было еще одной угрозой, которую я не могла игнорировать и о которой в действительности всегда знала. Я должна была поверить, что этот мужчина не причинит мне вреда. Это то, на что я решилась пойти. Если бы мужчины представляли самую большую опасность на маршруте, я бы вскоре была мертва, как высохшее на солнце дерево.

Мужчина стоял, прислонившись к большому белому камню, и пил воду из «Налджин», а не из «Гейторейд», которая была легче. Я была обескуражена, увидев, насколько большим был его рюкзак. Мой был маленьким, словно школьный ранец девочки. Глядя на огромную разницу в размере, я стала сомневаться в достаточности своего груза; я во всем сомневалась.

Мужчина кивнул мне.

Я остановилась. На вид ему было лет 25, он был очень высоким и плотным, а его рюкзак выглядел как второе его тело.

«Вы „дальноход“?» – спросила я. Я хотела, чтобы он рассказал мне о всех вещах, которые нес. На самом деле я хотела подтверждения от попутчика, что я несу нужные вещи и что я смогу пройти маршрут. В той комнате мотеля с отцом я больше внимания уделяла составлению плейлиста, чем вещам, которые должна была упаковать, чтобы выжить. И теперь, когда я стояла посреди пустыни в начале маршрута перед мужчиной с огромным рюкзаком, мое чрезмерное внимание к музыке отца показалось мне заблуждением. Может быть, мне нужно было захватить побольше вещей.

Мужчина, прищурив глаза, посмотрел на меня: «Привет. Левое Поле».

Я почти сразу сообразила, что он назвал мне свое прозвище. «Вы – Левое Поле? – спросила я, также прищурив глаза. Даже в тени свет был чрезвычайно ярким. Откуда такое прозвище?»

«От А.Т., потому что я здесь случайно. И иногда сворачиваю на левое поле, поэтому…»

Значит, он уже прошел по Аппалачской тропе. Он, вероятно, знал, что делает.

«Когда вы закончите свой путь?» – спросил он.

«Что?»

«Когда вы планируете завершить маршрут?»

Я нашла такой вопрос странным, ведь я действительно не знала, когда. «О-о. В конце августа. Примерно в это время. Занятия в колледже начинаются в конце августа, и мне надо управиться к этому времени».

Чтобы действительно успеть к концу августа, мне придется ежедневно покрывать в среднем двадцать с лишним миль и не делать передышку ни на один день. Я на самом деле верила, что завершу поход в конце августа, но я лгала себе. Я была ненормальной. Правда заключалась в том, что я не знала. Тогда я не думала о жизни после похода; жизнь после похода казалась больше желанием, чем планом.

«Тогда мы не увидимся, – сказал он. – Я не закончу раньше октября, наверное».

Я зачерпнула воду из маленького ручья пустой бутылкой, и мы попрощались. Я продолжила путь, а он остался. Он ничего не сказал о моем крошечном рюкзаке, а я так и не спросила о вещах, которые он нес, и нужно ли мне было их взять.

Я снова побежала. Вверх, к вершине холма, затем вниз по его другому склону. Я бежала быстро и вскоре снова оказалась в пустыне. Тени больше не было. Так же быстро, как я вошла в этот неожиданный маленький оазис с шумным ручьем, я покинула его. Шагая по пыльной дороге, я напевала про себя песни и думала, что со мной все нормально. И с Левым Полем все нормально.

Левое Поле я больше не встречала.

Солнце уже опустилось, когда я наконец сделала первый привал, прекратила шагать и села посреди дороги, там, где не было ничего острого. Только мягкая пыль. Небо было бескрайним, чистым покрывалом, и я почувствовала прилив энергии, я совсем не устала и чувствовала, что у меня все в порядке. Я допила последнюю воду. Я не хотела есть, но хотела лайм или зеленое яблоко, какой-нибудь фруктовый сок. Мой язык был странно шершавым. Вкусовые рецепторы выступили и стали как гусиная кожа. Хотя я и выпила достаточно воды из ручейка, мне нужно было восполнить запас в Хаусер Крик на 16-й миле и напиться на ночь.

Первые сумерки опустились внезапно, как полная темнота после вспышки молнии. Небо было ясным целый день, но, шагая по песку, я ощущала запах дождя, чувствовала наэлектризованность в волосах и пальцах. Я очень хотела пить, меня преследовал запах воды, я хотела ее. Земля вдруг стала мягче, почва больше не была твердой, маленькие красные сухие листья лежали тут и там, как хрупкие ладони. Появились островки по-настоящему зеленой травы, какую можно видеть на неистоптанных краях бейсбольного поля. Затем я увидела ряд темных влажных камней. Я почувствовала огромную радость. Это был Хаусер Крик. Я вышла на маршрут в 1:30 дня, мне нужно было пройти 16 миль, и я прошла эти 16 миль до наступления первого вечера. Я сделала так, что всю дорогу мне нужно было стремиться к воде. Я выполнила свою амбиционную задачу на день. Теперь мне оставалось утром пройти лишь четыре мили до озера Морена – до пункта «Старт», – и я очень этим гордилась.

Я разбила палатку на берегу Хаусер Крик среди палаток и навесов других незнакомых мне туристов. Некоторые палатки освещались изнутри фонарями золотистого света. Это был небольшой лагерь новых «дальноходов», полных надежд преодолеть маршрут, но я не чувствовала необходимости знакомиться с ними. Каждый из них хотел совершить то же, что и я, но теперь, когда я могла пообщаться с ними вживую, мне этого не хотелось. В черной скученности на каменной плите группа путешественников тихо беседовала, разражаясь взрывами смеха. Я не присоединилась к ним.

В одиночестве я забралась в палатку. Лежа на гладком прохладном нейлоновом полу палатки, я осознала, что вообразила, будто в основном буду одна. Дикая пустыня казалась мне самым безопасным местом, потому что там не было людей, а люди меня обидели. Тем не менее я была здесь, это был первый ночлег девочки в палатке на маршруте – среди палаток смеющихся незнакомцев. Я знала, что пройти маршрут пытались в основном мужчины, но я не была уверена, следует ли мне ожидать, что я буду оставаться одна, или повстречаю мужчину, или буду окружена группами суетящихся парней, мигрирующих вместе со мной на север. Когда я спала на кровати в Шлакобетонном Дворце, я представляла себе, что Тропа Тихоокеанского хребта обеспечит мне одиночество, но сейчас я более трезво ощутила вездесущность мужчин, которые были той единственной угрозой, что я не могла не учитывать. Я буду в дикой природе не одна, а в обществе попутчиков – пилигримов пустыни. Девушка среди своенравных мужчин.