Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева

Сколько раз с тоской и надеждой смотрела Алёна на этот дом, ставший теперь её домом, — она ли не знала его! И, желая заслужить одобрение Анны Григорьевны, Алёна первая вырвалась с ответом:

— Трехэтажный серый дом!

— С очень большими окнами! — точно делая открытие, добавил Женя.

— Зеркальными! — подхватила Агния.

И все заговорили наперебой:

— Над входом балкон.

— У входа доска.

— Чёрная с золотыми буквами.

— И написано: «Государственный театральный…» — Джек с видом взрослого человека, мило играющего с детьми, очень точно привел длинную надпись на доске.

— В заявлении писали, запомнили, — мимоходом заметила Соколова. — Ещё что?

— Три ступеньки!

— Нет — две!

— Три!

— Четыре!

— Две!

— Три! — Алёна заметила, что кричит громче всех, и рассердилась на себя.

— Не спорьте, — слегка зажимая уши, остановила Соколова. — Проверите. Дальше!

— Двери чёрные, со стеклами.

— Матовыми.

Казалось, институт описан достаточно подробно — только разрешить спорные вопросы и…

— А фасад гладкий, серый, без украшений и лепки? — чуть улыбаясь, расспрашивала Соколова.

— Ведь что-то есть… там, повыше… — начал Огнев и растерянно замолчал.

Алёна изо всех сил старалась вспомнить. Ей казалось, что верхние этажи какие-то светлые, а между ними то ли карнизы, а может быть, медальоны? Или вовсе ничего?

— Ну, значит, ничего? Никаких особенностей? — как бы подзадоривая, спрашивала Соколова и вдруг скомандовала: — А ну-ка быстро и тихо — главное, тихо! — подите на улицу, посмотрите, чего не заметили, что напутали! Через пять минут, — она взглянула на часы, — все должны быть здесь.

Группа стремительно и тихо высыпала на улицу.

Алёна так и замерла, оглядев фасад.

Начиная со второго этажа он был облицован желтыми блестящими кирпичиками, между окнами шли лепные украшения, оказалось, что окна неодинаковые и крыша необычная — с балюстрадой по всему краю, а на балконе фонарь, над фонарем вышка, и перед ней «непонятная сосуля вроде креста», как сказала Глаша. И ещё было множество мелочей, не замеченных никем.

Возвратились в аудиторию смущенные, и на этот раз описание фасада шло менее бойко и весело, но зато полнее и точнее.

Подробнее и увереннее других говорили Агния, Саша и сама Алёна. Ей так хотелось, чтобы Анна Григорьевна заметила это.

— Ну вот, в одном уже убедились, — с лукавой грустью, совершенно одинаково глядя на всех, сказала Соколова. — Внимание и наблюдательность у нас хромают — даже смотреть не умеем. Теперь давайте… — во взгляде её постепенно нарастал интерес к тому, что она собиралась предложить, — давайте посидим тихо и послушаем… Одну минуту послушаем и запомним всё, что услышим.

Застыли, боясь пошевельнуться, чтобы не скрипнул стул, не зашуршала одежда. Как странно и интересно оказалось в этой внезапной напряженной тишине прислушаться к звукам, доносившимся в аудиторию извне. Но выяснилось, что слушать тоже надо учиться. Глаша не заметила дальнего гудка машины. Джек — крика мальчика на улице, Олег не услышал шагов за дверью аудитории, Женя пропустил негромкий женский смех под окном, Алёна и Агния запутались в порядке, и возник спор, что после чего звучало. Впереди явно был Саша — он поправлял неточности в определении самих звуков и их последовательности, а потом ещё заставил послушать то, чего никто из группы не заметил: откуда-то из подвала долетел очень слабый звук вроде жужжания, с ритмичным усилением и почти полным затуханием, как будто пилили или точили что-то. Взгляд Соколовой несколько задержался на Огневе. «Самый способный», — ревниво подумала Алёна.

— Хотите ещё один опыт? — предложила Анна Григорьевна.

— Да! Конечно! Хотим! Хотим!

Алёна опять закричала громче всех, и — о радость! — Соколова наконец-то посмотрела на неё.

— Выдвиньтесь немного, чтобы товарищи остались позади, чтоб вы их не видели.

В восторге от того, что выбор пал на неё, и замирая от желания заслужить одобрение, Алёна быстро встала, точным движением выставила на полметра вперед свой стул и села — вся внимание.

— Какое платье на Петровой?

Алёна окаменела. У Глаши всего-то было три платья: васильковое крепдешиновое, коричневое школьное и пестренькое — серое с оранжевым… Какое же на ней сегодня? Ведь только что они сидели рядом!

Какое же на ней сегодня? Молчать дольше было нельзя, она сказала наугад:

— Пестрое.

Дружный смех позади был ответом.

— Напрасно веселитесь. — Соколова с улыбкой предостерегающе погрозила пальцем полукругу. — С каждым из вас было бы то же самое. Что у Петровой на ногах? — опять обратилась она к Алёне.

Босоножки у Глаши были одни.

— Коричневые, — расписывала Алёна, радуясь удаче, — такие… в дырочку и ремешок… Каблук средний. — Она даже показала, какой именно высоты каблук.

— Хорошо, — похвалила Соколова. — Какая застежка у них?

Алёна опять вся напряглась.

— Не помню, — сказала она еле слышно.

Сзади прошелестели смешки и шепот.

Анна Григорьевна спокойно улыбалась, глядя своими «насквозь видящими» глазами.

— А кроме босоножек?

— Носки, — в этом Алёна была уверена, но…

— Какого цвета носки? — будто прочитав Алёнину мысль, спросила Соколова.

Какие Глаша надела сегодня носки? Вот беда! Белых у неё много, а бежевых и коричневых по одной паре, так что вернее…

— Белые!

Сзади опять дружно засмеялись. Какой ужас сидеть на виду и показывать свою бездарность!

— А глаза у Петровой?

— Голубые. — Было счастьем верно ответить не только на этот вопрос, а ещё и подробно описать Глашины волосы и прическу.

Всё же Алёна чувствовала себя совершенно опозорившейся. На Глаше было васильковое платье, бежевые носки, а босоножки её застегивались на самые разобыкновенные блестящие пряжки. Она была рада, что Джек отвлек от неё общее внимание.

— Разрешите? — Он встал и, улыбаясь, сверкая белыми ровными зубами — единственное, что было красиво в его лице! — спросил с почтительностью, за которой слышалась ирония: — Мы долго ещё будем заниматься этими… вот…

— Упражнениями? — подсказала Соколова и сразу ответила: — Всю вашу актёрскую жизнь.

— Да нет! Это тренинг, а когда начнем играть?

— Играть? — переспросила Соколова с живостью. — Давайте. Вы же за этим и пришли сюда, чтобы учиться играть. Кто хочет попробовать?

Стоило ли спрашивать? Играть! Именно этого и ждали все. Алёна проклинала свой позорный провал — второй раз её не спросят, а ведь играть в тысячу раз легче.

— Начнем с вас. — Соколова обратилась к Жене, сидевшему с края. — А остальные перебазируются сюда, — она указала по обе стороны своего стола. — Будем публикой.

Подхватив стулья, рванулись к Анне Григорьевне.

— Стоп! — подняв руку, остановила она. — Опять шум, грохот, суета? Обратно. — И все покорно и чинно снова вернулись в полукруг. — Теперь пожалуйте сюда.

Ни единого стука, только легкий шорох сопровождал этот переход, и из боязни нашуметь Алёна не захватила желанного места подле Анны Григорьевны — Глаша заняла его.

— Что же мы сыграем? — в раздумье сказала Соколова, глядя на Женю, как всегда от смущения засунувшего руку за отворот пиджака. — Ну, постучите в дверь, — она взглядом указала на закрытую наглухо дверь в боковой стене.

Алёне показалось странным — что тут можно играть? Какие тут могут быть чувства? Если постучать и крикнуть: пожар! Или сказать любимому человеку, что уходишь навсегда, потому что он изменил…

Женя ещё более косолапо, чем обычно, подошел к двери, как-то особенно смешно изогнувшись, постучал, повернулся и заморгал, глядя на Анну Григорьевну. Она с интересом смотрела на него.

— Я постучал, — осторожно, точно боясь разбудить кого-то, проговорил Женя.

— Зачем постучали? — отозвалась Соколова.

Лицо Жени выразило испуг:

— Вы велели.

— Ну-у!.. — разочарованно протянула Анна Григорьевна. — А хотели играть! «Вы велели» — это же не игра! Придумайте, зачем вам самому могло бы понадобиться постучать в дверь.

У Алёны даже кулаки сжались от обиды, что не ей досталось это упражнение играть! Женя быстро вернулся на середину аудитории и снова не спеша подошел к двери, постучал, отступил на шаг, потом вдруг низко поклонился, смешно выставив задок, и громко сказал:

— Здрасьте! Нина дома?

— Лопатин, милый! — прервала его Соколова, и Алёне показалось, что она с трудом сдерживает смех. — Когда вам понадобится партнёр — Нинин папа, мама, тетя, брат, сестра, — мы вам дадим, у нас их достаточно. Но пока нам это рано. Придумайте, почему дверь не открылась.

— А можно это же. Получится! — с готовностью весело ответил Женя, снова подошел к двери, постучал, обождав немного, постучал сильнее, сделал удивленное лицо, постучал третий раз и опять, не дождавшись ответа, недоуменно завертел головой, потом подергал плечами, похлопал себя по бедрам, выражая этим все степени удивления, и наконец, безнадежно махнув рукой, гордо удалился. И все было совсем не по правде и даже непонятно.