А вдруг весна - Алексей Сушко

сунуть нос туда в поисках коричневой папки. Открыв дверь, парень увидел, что она была набита доверху разным хламом, который давно просился на помойку. Какие-то старые покрывала, коробки, стиральная машинка шестидесятых годов, напоминавшая бочку. Две армейских шинели с покромсанным подолом. Судя по форме вырезов, дед делал из них стельки. Андрей начал рыться в коробках, стоявших на полках. В основном там была старая потёртая обувь, но в одной из них он наткнулся на кучу каких-то фото вперемешку с почтовыми конвертами, пожелтевшими и истлевшими в силу возраста. Фотографии тоже были старые. Забрав с собой коробку, он устроился поудобней на кровати и начал перебирать её содержимое. Все письма в основном были от каких-то дальних родственников, которых Андрей знал только по редким упоминаниям от родителей. Фотографии были перемешаны с открытками, пришедшими от тех же людей. А вот заглянув в фотографии, Андрей заметил то, что на всех них была бабушка. Либо с кем-то в компании, либо одна. Там же он обнаружил отдельную стопку писем, перевязанных капроновой нитью. Перебрав их несколько раз, он убедился в том, что все они были адресованы бабушке от деда и наоборот. И даже пронумерованы. Андрей нашёл первое и с любопытством начал его читать.

«Я не хочу тебе звонить, потому что по телефону сказать нечего, а на вопросы про «как дела?», и тому подобные отвечать нечего. Дела как обычно, ничего не изменилось. Работаем, что ещё на вахте делать. Сегодня пили пиво, очень вкусное оно здесь. Выпили с Юркой по шесть кружек, зашли как вода. Не заметили как захмелели. Сейчас вот решил написать тебе письмо, пока есть настроение.

Да, это я тогда стоял за кустом под окном твоего кабинета у поликлиники. Мне твоя Маша наплела, что к тебе там какой-то хахаль ходит из твоих пациентов, вот я и решил проверить, хоть и не очень верю этой сплетнице. Самому неприятно было, но сама понимаешь, слухи дело такое, что доверяй, но проверяй. Это больше не из-за недоверия к тебе, сколько из-за неуверенности в себе. Да, да, представляешь, вот такой вот я. До сих пор не понимаю, что ты во мне нашла, хотя сколько лет уже вместе. Вроде бы лет девятнадцать уже, да?

Ты эту тему только не поднимай больше, пожалуйста, потому что мне самому неприятно. В письме об этом проще рассказать, чем в глаза. Смеяться ещё начнёшь, а мне будет неприятно, потому что в таком смехе очень много глупой снисходительности. Не хочу чувствовать себя дураком. В общем, эта тема закрыта раз и навсегда, попрошу больше не напоминать.

Тоскливо тут. Юрка вот познакомился с какой-то девахой в гостинице, тоже не местной, сейчас гулять её повёл, а я сижу тут один в комнате, курю и телевизор смотрю.

Алексею пока ничего не нашёл в подарок. Да и даже не знаю, что ему сейчас нужно, я его понимать перестал. Взрослый уже стал, свои вкусы, свои интересы.

Больше пока нечего рассказать, так что и не буду пытаться. Письмо пошлю заказным, через пару дней дойдёт. Если что — пиши.»

Второе письмо было от бабушки.

«Здравствуй. Получила твоё письмо, так и веет от него какой-то тоской. Видимо ты там совсем не в настроении. Что-то не клеится по работе?

Ты был прав, с твоего признания по поводу поликлиники я посмеялась. Но хочу сказать, что это был обычный умилительный смех. Значит всё-таки ревнуешь? Всё же тебе иногда полезно выпивать, чтобы правду от тебя услышать, по поводу того, что у тебя в голове.

А вот с нашим Алёшей творится что-то непонятное и меня это начинает пугать. Уже который день подряд приходит домой пьяным. Всё у него какие-то дни рождения у кого-то. И главное деньги-то у него свои, не знаю как это остановить. Ничего ему везти не надо, обойдётся. Надо чтобы ты с ним серьёзно поговорил, а то добром это не кончится.

Нашёл себе какую-то девку, вроде ничего, но довольно хабалистые замашки. Мне не нравится. Алёша сказал, что через пару недель съедет и будет жить у неё. Может и к лучшему, не знаю. Парень уже взрослый, пусть сам решает, но это его пьянство — я переживаю.

Вчера звонила сестра. У неё в деревне закрыли библиотеку, где она работала. А её недомуж куда-то пропал. Переживает. Наверно съезжу к ней в гости, посмотрю как там она, может чем-то помогу, а может и к нам на время подселю, в городе-то работа точно найдётся. Хотя какая пока работа, если она на сносях.

Больше ничего интересного. Буду ждать ответа или звонка, если всё-таки решишься поднять трубку. Целую.»

Следующее было снова от деда.

«Если я попросил не упоминать больше эту тему, про мои посиделки в кустах около поликлиники — значит больше не нужно. Разве это так сложно? Всё что у меня в голове никому знать необязательно, даже тебе. И уж тем более я бы не хотел знать как ты на это реагируешь. Я поделился не для этого, а для того, чтобы исключить какие-то недопонимания. При чём тут какая-то ревность вообще? Если бы я ревновал, то это бы выглядело по-другому и вряд ли бы мы так спокойно это обсуждали. Так что не провоцируй, пожалуйста, на конфликт. Раз я сказал, что тема закрыта, значит я не хочу к ней больше возвращаться никогда. Надеюсь ты меня поняла.

О каких-то своих чувствах я предпочитаю не говорить, а выражать их делом, если ты ещё этого не заметила за все эти годы. Слова — это просто колебания воздуха, не больше того.

Рассказать мне пока особо нечего, потому что все что происходит — это только по работе. Больше ничем не занимаюсь. Звонить пока тоже не хочется. Пиши.»

«Здравствуй. Разводишь трагедию из ничего, как обычно. Но хорошо, я тебя услышала, больше к этой теме возвращаться не будем.

Только мне вот одно интересно, про эти твои колебания воздуха. Каким таким делом ты всю нашу совместную жизнь проявлял какие-то чувства ко мне? Своей этой недотроговостью? Тебе ведь даже улыбнуться, особенно прилюдно, нельзя, чтобы ты это не осадил. «Поспокойней себя веди», — твоя любимая фраза. Иногда, дорогой мой, колебания воздуха очень сильно могут воодушевить и посильнее, чем покупка новой стиральной машинки или какого-то украшения. Так что у меня другой взгляд на эти вещи и хотелось бы, раз мы всё-таки подняли эту тему, высказать своё мнение. А мнение таково, что