Это настигнет каждого - Ханс Хенни Янн

Матье был очень доволен, что за ними никто не наблюдает и он может какое-то время побыть как бы наедине со своим спутником. Он сразу поменял место, пересел со скамьи на стул, чтобы смотреть другому прямо в лицо. Стойка осталась у него за спиной.

Он рассматривал этого другого человека. То было добросовестное исследование, все более и более замедлявшееся. Человек есть человек, один под стать другому. Всякое человеческое существо имеет свойственное человеку устройство. Поэтому люди могут что-то узнать друг о друге еще в преддверии подлинного общения, тем более что разница в возрасте, не достигающая и десяти лет, не создает между ними серьезного противоречия, не порождает глубокой антипатии.

Но на сей раз, похоже, дело не ограничивалось сродством или братством в самом общем смысле. Уже в одежде другого Матье, как ему показалось, обнаружил нечто знакомое, поверхностно-близкое. Куртка из добротной материи, по цвету и покрою ему приятная: как если бы он выбирал ее для себя - или одолжил другому свою вещь. Эта куртка, к удивлению Матье, очевидно, была когда-то основательно разорвана, а после тщательно починена. Грубые швы, обметанные крест-накрест, хорошо просматривались. В Матье все сильно замедлилось: он ждал воспоминания. Оно еще не показывалось; но, по-видимому, уже спешило из прошлого сюда, уже приблизилось... Он неотрывно смотрел в лицо другому, со странным удивлением ощупывал его взглядом - сперва колеблясь, потом все более решительно. Он мысленно охватил голову другого руками, поворачивал ее так и сяк, прикасался к ушам.

Пока он, осаждаемый неупорядоченными впечатлениями, проводил неуместное испытание, а потом - нахально и анархично - снова и снова возобновлял, взгляд его, желая выпутаться из всего этого, отклонился к противоположной стене. Матье увидел там зеркало, рекламу пивоваренного завода: вытравленные в стекле буквы расхваливали преимущества выпускаемого заводом пива. Между строчками Матье разглядел две головы - свою и своего спутника. Он узнал как нечто неотъемлемое от себя не только отражение собственного лица, но и отражение лица мальчика. Он попытался как можно скорее это осмыслить. Он мысленно пересек последнее прожитое десятилетие и понял, что когда-то, в самом начале взрослой жизни, рассматривал это другое лицо часто, каждодневно... как нечто, ему принадлежащее... как свое достояние... как внешнюю форму своего естества.

«Оно похоже на мое, - шепнул себе Матье, - так выглядел я сам лет восемь-девять назад... когда мне было пятнадцать или шестнадцать».

Он осознал это без внутреннего сопротивления, без предубеждения.

«Это мое тогдашнее зеркальное отражение, - думал он дальше, - оно было сохранено. Неужели оно так красиво, что его воспроизвели? Или, напротив, так заурядно, что не имело смысла тратить усилия, чтобы что-то в нем изменить?»

Он еще рассмотрел, что мальчик очень худ и, видимо, чем-то глубоко опечален.

Боль, смятение, безумие накатили на Матье. Он схватил мальчика, подтащил ближе к зеркалу, прикоснулся головой к его виску, показал на услужливое стекло, которое это отразило.

- Понимаешь теперь, что я когда-то был тем, кто ты есть сейчас? Убедился в сходстве между нами?..

- Глаза, волосы... - бормотал младший, - но кое-что выглядит по-другому...

- Да, да, - вздохнул Матье, - я изменился. Губы уже не такие свежие, щеки потолще, чем твои, но и серее... серость как бы просвечивает изнутри. Однако я знаю, что мое лицо произошло от того облика, какой ты имеешь сейчас; что ты - нечто такое, чем когда-то был я. Я сохранил в памяти образ себя тогдашнего... этот привлекательный отпечаток печали, привычки к ожиданию или томлению, эту нерешительность по отношению к жизни... эту раннюю попытку полноценно присутствовать здесь, принимать страдание как нечто приятное, подчинять себя одному, пусть и скудному, чувству... всю эту беспомощность, которую можно оправдать молодостью...

- Не знаю, как я буду выглядеть через десять лет, если еще буду жив. Сходство между нами никогда не станет полным.

Матье хрипло рассмеялся.

- Каждый человек вечером ложится в постель с самим собой; наутро же видит в зеркале другого.

Они вернулись на свои места. Матье чувствовал себя так, будто кто-то вычерпал у него весь мозг. В нем осталось лишь анархистское брожение. Напрасно искал он взаимосвязи, достоверные факты, точные представления -чей-то умысел.

«Эта встреча, - успокоил он себя наконец, - есть либо совпадение, сиречь стечение обстоятельств, кем-то заранее просчитанное, предписанное... либо же нечто непредумышленное, наносное: случайный прибыток, побочный продукт возможного, не заслуживающий того, чтобы обращать на него внимание...»

Вслух он сказал:

- Положи руки на стол!

Другой послушался, расправил кисти рук перед старшим. Тот положил рядом свои.

- Узнаешь наконец? - спросил.

Младший молчал.

- Похожи на мои... только на несколько лет моложе... еще не вполне развившиеся.

Дальше Матье говорил с самим собой: «Это мои руки, какими они были когда-то. Совпадение совершенно неуместное, ибо не мог же он восемь лет бегать за мной в качестве моей тени, ставшей плотию[53]. Так рано у меня еще не было семени, да и подружки не было». Он недовольно качнул головой и спросил коротко:

- Как тебя звать-то?

- Матье,-сказалдругой.

- Матье? Так зовут меня. Дважды такой же... то есть и имя такое... не понимаю...

- Тогда называйте меня, пожалуйста, Anders[54].

- По-другому? Как же это? Каким именем?

- Андерс - это имя, - сказал мальчик.

- Андерс? Ах, ну да. Андерс... Андреас. Я не так быстро все схватываю, как ты. Андерс... тебя зовут Андерс. Ты играешь со мной; но получается у тебя неплохо. - Он снова приблизил голову к голове мальчика.

- Если ты сделан из того же вещества, что я... и если к тому же ты беден, голодаешь, мерзнешь... нигде не находишь утешения, ибо у тебя нет ни дома, ни постели, ничего. .. только ты сам... и этот твой возраст, который сам по себе еще чего-то стоит... - тогда дела твои плохи; тогда, значит, ты занимаешься сомнительным промыслом...

Мальчик грустно покачал головой.

- Я понимаю ваш намек, - ответил он тихо, - но я еще ни с кем не гулял. Вы первый...

- Ты лжешь,-перебил его Матье.

- Я лишь за полчаса до встречи с вами свернул, так сказать, в сторону. Прежде я был другим. Прежде я ни на что не решался. И даже не знал, что можно на что-то решиться. Я никогда не курил. Я попросил у вас сигарету - это было моим первым решением. И я оправдывал себя тем, что в карманах у меня ни гроша.

- У тебя что, нет родителей?

- Нет, - ответил мальчик.

- И никого, кому ты приятен... кто был бы готов помочь тебе?

- Только один, которому я нравлюсь, когда он видит, как течет моя кровь. Он ежедневно наносит мне раны... и день ото дня худшие...

- Ты лжешь...

- Он хочет расчленить меня... разобрать на части, как часовой механизм. Раньше я верил, что он имеет на это право... что протестовать бессмысленно. Я вел себя тихо. Разве что скулил. У меня не было воли. Сегодня он глубоко заглянул в меня... через разверстую щель...

- Ты вправе лгать, - сказал Матье. - Ложь - твоя защита, твоя помощница: она тебя украшает или делает достойным сострадания. Сам я до сих пор искал прибежища у правды и прямоты, насколько они мне доступны... Но они не защищают, это каждый со временем узнаёт, - они нас выдают.

- А у вас самих шкура везде целая? Вас никогда не швыряли на землю, не вспарывали? - спросил Матье-младший.

- Ну... - мучительно выдавил тот, что был старше. - Такое может случиться... случается... случалось и со мной. Но ты-то почему попал в такое положение? - Воспоминание, подобное грозному морю, удерживаемому на расстоянии дамбой, вдруг утратило свою дальность, шумело теперь совсем близко, поднялось до души его[55]. Он снова видел картины, грозившие опрокинуть его в беспамятство. Страх перед когда-то случившимся снова охватил его. «Это вовсе не отошло в прошлое. Оно неизменно существует во мне... и сейчас стоит рядом, помолодевшее. Мое второе Я, страдающее... И хотя моя плоть не чувствует боли, другая плоть, вместо моей, принимает эту боль на себя». Он проборматывал эти фразы, неразборчиво для другого.

- Где же тогда ложь? - спросил мальчик. - Ведь сейчас я не защищен именно потому, что был честен?

- Ты черный или белый? - спросил Матье, совершенно опустошенный страхом.

- Солгать или сказать правду? Что бы я ни ответил, вопрос останется нерешенным.

- Ты здесь чужой, как я, только что прибывший - или местный?

- Я стоял на этой улице и ждал человека, подобного мне.

Матье был вне себя. Прошлое вновь разжижилось, схлынуло, словно убывающая вода. Он забыл, где он вместе с этим другим находится. Он притянул мальчика к себе, расстегнул ему куртку: поспешно, но не так грубо, как Эльвира - Ослику. Андерс тоже не носил рубашки. Его грудь светло мерцала под взглядами Матье, деликатно украшенная двумя розовыми кружочками. Мальчик откинул назад голову - его шея, прямая и почти белая, казалось, прямо сейчас вырастает из туловища, - силясь таким образом доказать правдивость своей светлой кожи.