Буллет-Парк - Джон Чивер

— Вы не знаете, о чем говорите, мисс Хоу.

— Увы, Тони, прекрасно знаю. Я беседовала не только с мистером Нортрапом, но и с тренером.

— С тренером?

— Ну да, с тренером. Тренер считает, что вам следовало бы уделять больше времени урокам. Это и в ваших интересах, говорит он, и в интересах школы, и быть может, даже в интересах команды.

— Тренер так сказал?

— Тренер сказал, что ваши данные несколько уступают вашему энтузиазму. Может статься, сказал он, что вы попусту тратите время.

Тони встал.

— Знаете что, мисс Хоу?

— Что, Тони? — сказала она.— Что, мой мальчик?

— А то, что я могу вас убить,— сказал он.— Я могу вас убить. Задушить.

Мисс Хоу вскочила. Стул ее ударился о стены замка Каркассон. Она пронзительно завизжала. Мистер Грэм (латынь) и мистер Кларк (математика) прибежали на визг. Мисс Хоу стояла за учительским столиком и, выбросив правую руку вперед, указывала на Тони,

— Он хотел меня убить! — кричала она.— Он грозился убить меня!

— Ну, успокойтесь, Милдред,— сказал мистер Грэм.— Успокойтесь.

Мисс Хоу не унималась.

— Вызовите полицию! — кричала она.— Сейчас же вызовите полицию!

Мистер Кларк подошел к микрофону и попросил секретаршу директора вызвать полицию. Затем поставил стул на место и усадил мисс Хоу. Она все еще дрожала и. задыхалась, но вид у нее был строгий, словно она вот-вот призовет класс к порядку. Тони недоуменно разглядывал свои руки. Послышался печальный, волнующий сигнал полицейской сирены. Казалось, он доносился не из осенних сумерек за окном, а с экрана телевизора, и все присутствующие — то ли актеры в телевизионной драме, то ли участники реального конфликта, снятого телевизионной камерой. Трагическое напряжение, ощущавшееся в классной, никак не соответствовало столь безобидному происшествию, как объяснение между учительницей французского языка и нерадивым учеником, в пылу запальчивости произнесшим нелепые слова угрозы. В драме, которую показывали, Тони был пропадавший долгое время без вести брат мисс Хоу; он привез страшную новость об их любимой матери, она оказалась известной шпионкой, работавшей на коммунистов. Учитель математики был унылым неудачником, чье постоянное невезение и беспробудное пьянство довели его жену (мисс Хоу) до тяжелого нервного расстройства. И, наконец, мистер Кларк, разумеется, являлся представителем Федерального бюро расследований. Полицейская сирена заставила всех застыть на месте, каждого в своей позе, и казалось, эта сцена вот-вот сменится рекламой болеутоляющих пилюль или стирального порошка.

Вошли полицейские.

— Что тут за происшествие? — спросили они, полагая, что их вызвали по случаю очередного дебоша, учиненного школьниками. (Что это нынче за мода пошла у ребят — ломать парты и бить стекла?) Правда, уроки уже давно кончились и это было необычное время для подобных происшествий. Ну, да, наверное, кто-нибудь из школьников снова набедокурил. Мисс Хоу подняла голову. Жалкое ее личико, мокрое от слез, было сейчас положительно некрасиво.

— Он пытался меня убить,— сказала она.— Он чуть меня не убил.

— Успокойтесь, Милдред, — сказал мистер Кларк.— Ну, пожалуйста, успокойтесь.

— Или мне уже негде искать защиты? — сердито выкрикивала она.— И вы всё намерены вступаться за этого убийцу? А потом меня найдут в канаве с перерезанным горлом? Откуда вы знаете, что у него нет ножа? Почему никто его даже не обыщет? Почему его не допрашивают?

— У тебя есть нож, сынок?— опросил один из полицейских.

— Нет,— сказал Тони.

— Ты пытался убить эту даму?

— Нет, сэр, — сказал Тони.

— Ты пытался убить эту даму?

— Нет, сэр. Я рассердился на нее и сказал, что готов ее убить. Но я ее не трогал. Я бы ее и пальцем не тронул.

— Я требую принять меры, — сказала мисс Хоу.— Я имею право на защиту личности.

— Вы хотите предъявить ему иск, мисс? Вы обвиняете его в нападении с преступными целями, так?

— Да, обвиняю.

— Хорошо. Я отвезу его в участок, и там мы составим акт. Идем, сынок.

К этому времени в коридоре уже толпились школьные учителя, секретарши и сторожа: никто не знал, в чем дело, и все забрасывали друг друга вопросами. Когда Тони с полицейским дошли до конца коридора и уже поворачивали за угол, мисс Хоу крикнула им вслед:

— Лейтенант, лейтенант!

В голосе ее звучало такое непритворное отчаяние, что полицейские остановились.

— Можно мне с вами поехать? — спросила она.— Я хочу, чтобы вы меня подвезли домой, можно?

— Где вы живете?

— Варвик-гарденс.

— Это можно,

— Я сейчас.

Мисс Хоу надела пальто, погасила свет и заперла дверь классной на ключ. Затем быстро пробралась сквозь толпу к поджидавшим её полицейским. Она села ни заднее сиденье, а Тони между двумя полицейскими — впереди.

— Это очень любезно с вашей стороны,— лепетала мисс Хоу.— Я вам очень признательна, потому что я ужасно боюсь темноты. Начиная с обеденного перерыва, когда я иду в кафетерий, я уже думаю: через четыре часа стемнеет. Ах, если бы не темнело, никогда-никогда! Вы, наверное, помните эту историю с дамой, которую месяц тому назад оскорбили и задушили на Мейпл-стрит. Убийцу так и не нашли... Она была моего возраста, и ее тоже звали Милдред. У нас с ней одинаковый гороскоп.

Один из полицейских вышел из машины вместе с мисс Хоу и проводил ее до дверей дома. Затем полицейская машина поехала в центр, в участок. Там Тони объяснил, что дома сейчас только мать и что отец обычно приезжает поездом 6.32.

— Ну, что ж, судья появится у нас не раньше восьми, — сказал полицейский,— а без судьи мы все равно не можем составить акт. Ну, да ты малый не очень-то отчаянный с виду, и я сдам тебя отцу на поруки, как только он вернется домой. Дамочка, видно, несколько нервная...

Тони, разумеется, никогда не бывал в полицейском участке. Это было новое здание, совсем еще незапущенное, но тем не менее довольно унылое. Трубки флюоресцентных ламп струили бездушный, зернистый и всепроникающий свет, а из динамика доносился чей-то на редкость жесткий и неестественный голос. «Пять футов, восемь дюймов,— скандировал голос.— Глаза голубые. Зубы неровные. На правой скуле шрам. На шее, немного ниже затылка, родимое пятно. Вес сто шестьдесят фунтов. Подозревается в убийстве...» Записав фамилию и адрес Тони, дежурный предложил ему сесть. Кроме Тони, в участке находился еще один человек в штатском. У него были грязные руки, одежда замызганная, поношенная, на шее болтался некогда белый шелковый шарф. Этим шарфом, пусть и не первой свежести, обладатель его как бы настаивал на чувстве собственного достоинства.

— Долго еще мне ждать? — спросил он лейтенанта, который сидел за столом.

— Пока не придет судья.

— А что я такого сделал?

— Бродяжничество.

— Я голосовал на Двадцать седьмой, водитель меня подсадил, потом я попросил его остановить машину, мне нужно было оправиться, а он, как только я слез, поехал дальше. Ну не бессовестный ли он человек после этого?

Лейтенант закашлялся.

— Э, милый, этак вы недолго протянете,— сказал бродяга.— С таким кашлем на этом свете не задерживаются. Ха-ха! Эти самые слова мне сказал один доктор двадцать восемь лет назад. А где этот доктор сейчас? Не знаете? Шесть футов под землей, вот где. Из него ромашки растут. Умер на другой год. Хотите знать секрет вечной молодости? Читайте детские книги. Да, да, читайте книги, которые пишут для младшего возраста, и будете всегда молодым. Когда читаешь романы, философию там и всякое такое, начинаешь чувствовать себя стариком. На рыбалку ходите?

— Случается,— бросил лейтенант, стараясь вложить в это слово как можно больше пренебрежения.

Бродяга оскорблял его обоняние, зрение, а главное — чувство приличия, и не столько своей эксцентричностью, сколько тем, что лейтенанту миллион раз доводилось выслушивать подобные разглагольствования. Все они были на одно лицо, эти бродяги, они были еще однообразнее даже, чем те стереотипные в своем мышлении и благопристойности бизнесмены, что возвращаются поездом 6.32 к своим газонам и телевизорам. У всех этих бродяг свои теории, все они побывали в каких-нибудь диковинных местах, все придерживаются какой-нибудь своей, особенной, диеты, у каждого за спиной колоритная жизнь и рассчитанная на эффект манера вступать в разговор. Все они, наконец, имеют обыкновение нацеплять на себя какую-нибудь жалкую франтоватую тряпку, вроде этого шелкового шарфа.

— Надеюсь, вы не едите рыбы,— продолжал бродяга.— Наша река — настоящий сортир. Все дерьмо из Нью-Йорка всплывает здесь дважды в день, во время прилива и отлива. Вы ведь не станете есть рыбу, найденную в сортире, ведь не станете?

Затем бродяга повернулся к Тони и спросил:

— А ты как сюда попал, сынок?

— Не отвечайте,— сказал лейтенант.— Он не имеет права вас допрашивать.

— Уж и поговорить нельзя, — проворчал бродяга.— Откуда вы знаете, что у нас с ним нет общих интересов? А поговорили бы, оно бы и всплыло. Я, например, изучал нравы и историю племени чероки, и многие очень даже интересуются. Я как-то прожил с ними целых три месяца в оклахомской резервации. Одевался, как они, питался их пищей, соблюдал все их обряды. Они ведь едят собачину, знаете? Да, собачина самое для них лакомое блюдо. Обычно вареная, но бывает, конечно, что зажарят псинку. Они...