Смерть в апартаментах ректора - Майкл Иннес

– Даже опытному верхолазу?

Кэмпбелл ответил ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном:

– Даже опытному верхолазу.

Глава 5

I

Эплби сидел в своей спальне и подводил итоги дня. Сначала, по давней привычке, он решил разобраться в окружавшей его обстановке, а затем проанализировать увиденное и услышанное. Комната ненадолго заняла его внимание. Размерами она была два с половиной на два с половиной метра с потолком тоже в два с половиной метра, а окнами служил замысловатый витражный узор, готическим полукружием проходивший с пола одного угла комнаты до потолка противоположного. Устроители колледжа, желая втиснуть в свои древние стены на десяток студентов больше, провели весьма затейливую внутреннюю перепланировку. О постоянном обитателе комнаты напоминали пустая банка с этикеткой «Мазь для уключин», молитвослов с изящным цветным узором по краям страниц, черно-белая фотография актрисы Мэй Уэст и десять одинаковых фотографий в одинаковых рамках. С них смотрели десять на удивление похожих молодых людей, сфотографированных, очевидно, сразу после школьных выпускных экзаменов. Эплби не объяснили, почему отсутствует сам владелец этих «артефактов». Возможно, он разошелся во мнениях с руководством колледжа или же (как подумал Эплби) заболел корью или свинкой.

Эплби вернулся к своим наблюдениям. В общем и целом он чувствовал себя куда увереннее, чем в тот момент, когда расстался с Доддом. Разбор фактов, собранных Доддом, позволил ему составить общее представление о ситуации, наметить некие опорные точки, позволявшие на что-то обратить внимание, что-то лишь запомнить, а что-то вовсе исключить. Однако вокруг них Эплби ощущал полную пустоту, какие-то неясные штрихи и наметки. Но чуть позже, вечером, он заметил свет в конце тоннеля. Точнее сказать, робкие проблески, напоминавшие угли, догоравшие в камине профессорской. От картины тщательно сооруженной сцены и зловещих декораций Эплби перешел к рассмотрению действующих лиц. Весьма возможно, главных героев…

По большей части Эплби приходилось иметь дело с людьми довольно хитрыми и коварными. Иногда ему доставляло удовольствие скрестить шпаги с хорошо развитым или даже блестящим интеллектом. Однако в большинстве случаев инспектор сталкивался с субъектами, обладавшими посредственными или чуть более развитыми умственными способностями и весьма узким кругозором. Теперь же ему предстояло дело, которое в интеллектуальном смысле могло стать вершиной его карьеры. Он оказался среди людей, наделенных блистательным интеллектом, постоянно его тренировавших и находившихся во всеоружии академических познаний. Они хранили ключ к разгадке тайны, и чтобы его найти, требовался блестящий и быстрый ум.

В тот вечер он все больше убеждался в одном. Его первоначальный осторожный скепсис касательно решающей роли фактов, приведших Додда к мысли о «подводной лодке», был преждевременным. Сам по себе исключительный факт того, что буквально накануне поставили новые замки и раздали новые ключи, уже играл решающую роль. Прямо или косвенно убийство было связано с одним или несколькими обладателями ключей. Единственно возможная альтернатива: злоумышленник мог вскарабкаться по стене запертого сада, – не заслуживала даже того, чтобы стать самой маловероятной версией в расследовании. Ключ к разгадке содержался в самих ключах. Раскладка представлялась вот какой:

Дейтон-Кларк, Эмпсон, Готт, Хэвеленд, Лэмбрик, Поунолл, Титлоу, привратник колледжа, некто гипотетический Икс (обладатель недостающего десятого ключа). Один из них или несколько, или все они убили Амплби. После чего, возможно, избавились от ключа как от улики, способной пролить свет на обстоятельства убийства.

Эплби проанализировал эту схему и понял, что что-то упустил. Взяв карандаш и бумагу, он набросал более подробную раскладку:

Слотуайнер, Дейтон-Кларк, Эмпсон, Готт, Хэвеленд, Лэмбрик, Поунолл, Титлоу, привратник колледжа, некто гипотетический Икс (обладатель десятого ключа). Один из них или несколько, или все они убили Амплби. Или же один из последних девяти, после чего избавившийся от ключа как от улики. Пока что никого нельзя исключить. Но если Слотуайнер и Титлоу говорят правду, они подтверждают взаимные алиби… Додд продолжает проверку показаний на предмет других алиби.

Вот что он узнал днем, находясь в апартаментах ректора. И именно это подтвердилось его дальнейшими наблюдениями. Но что же ему удалось выяснить позже? Что он узнал из разговора с деканом? Прежде всего кое-что о самом декане. Тот изо всех сил навязывал ему версию, что убийство – дело рук кого-то со стороны. И это вполне естественно. Версию эту он развил дальше, и суть его аргументов выражалась очень просто: «Подобное не мог совершить кто-то из нас. И само наше осознание того, что это невозможно, есть куда более веское доказательство, нежели некие осязаемые улики, говорящие об обратном». Эплби рассматривал эту версию, однако теперь он ее отвергал, как, похоже, и сам декан. Что еще выяснилось? Декан опасался, что обычное расследование предаст огласке интриги и дрязги в самом сердце колледжа. Более того, он сам недавно повздорил с Амплби. Вот, пожалуй, и все. Что же до более общих заключений, то Эплби пока не мог их ясно сформулировать. Декан был озадачен, более того, выбит из колеи. Иначе бы он не исходил потоками красноречия и не распространялся бы о не имеющих никакого отношения к делу предстоящих торжествах. Однако лукавил ли он или же скрывал нечто важное, пока было неясно.

Затем Эплби перешел к анализу того, что произошло в зале собраний. Точнее сказать, к странному поведению Барочо. Возможно, испанец имел весьма смутное представление об обстоятельствах смерти Амплби и по известным ему одному причинам действовал наугад. Кого он хотел зацепить? Титлоу? Или же Хэвеленда? А если он вообще не преследовал никакой определенной цели? Просто пустил «пробный шар» и решил посмотреть на общую реакцию? По крайней мере, сейчас Эплби не мог сделать из этого инцидента никаких внятных выводов.

Однако произошедшее в профессорской стало для Эплби настоящей загадкой. Он вскочил на ноги и прошел в пустовавшую гостиную, большую, довольно грязную комнату, отделанную деревянными панелями до самого потолка, в свою очередь, покрашенных в темно-коричневый цвет. Включив настольную лампу, Эплби принялся ходить из угла в угол.

Поразительным фактом было признание Хэвеленда, причем признание почему-то публичное, что кости принадлежат именно ему. Следовало сказать об этом Додду гораздо раньше. Хэвеленд вполне мог предположить, что тщательное изучение костей приведет к нему. Тогда зачем он тянул с признанием? Очевидно, для того, чтобы сделать его при вполне известных обстоятельствах: в профессорской в присутствии всех своих коллег. Хэвеленд хотел объявить всем о том, что ему известно: против него могут возбудить дело. Он обратился к Эмпсону, чтобы предать гласности самую шокирующую историю, которую, как ему казалось, знал только тот. А именно: ссора с Амплби, в результате которой его тайное, зловещее желание исполнилось почти буквально: «Я сказал, что хотел бы видеть его замурованным в одном из его жутких склепов».

Признание было ужасным само по себе, и Хэвеленд прекрасно знал, что Эплби вскоре добудет информацию, делающую его ужасным вдвойне, если не более. С Хэвелендом когда-то случился серьезный нервный срыв, а обстоятельства явно намекали на то, что он обладает неким болезненным влечением к символам смерти.

Тогда выходит, что случилось следующее. Столкнувшись с беспокоившими его фактами, Хэвеленд выступил и сказал: «Вы вольны думать, что прошлым вечером в припадке нервной болезни я убил ректора, тем самым исполнив свое желание, чтобы он лежал среди костей. Или же вы можете заподозрить, что некто, знавший все это, просто подставил меня».

Кто-то обо всем этом знает… «Эмпсон знал, что у меня в колледже имеется коллекция костей. Интересно, знал ли кто-нибудь еще?» «Эмпсон, вы знаете, что я имею в виду. И я не думаю, что кому-либо еще известно об этом». «Ведь так, Эмпсон?» Хэвеленд, по сути дела, прямо указал на Эмпсона. И что же сделал Эмпсон? «Возможно, самое поразительное, – подумал Эплби, – состояло в том, что Эмпсон, видя явную инсинуацию, не огрызнулся в ответ. Он в каком-то смысле «перевел стрелки» в сторону. «Спросите Титлоу». Сами по себе эти слова ничего не значили, однако они, несомненно, намекали на что-то важное». Атмосфера за столом была накалена до предела, и сейчас Эплби старался воссоздать ее, чтобы заново в ней разобраться.

Факты указывали на Хэвеленда. Хэвеленд указал на Эмпсона. Эмпсон (как и Барочо?) указал на Титлоу. А что же сам Титлоу? «Осмелюсь предположить, что их поместили туда для того, чтобы навести подозрения на вас, Хэвеленд. Поунолл, а вам такой вариант не кажется возможным?» Крылось ли что-нибудь за этим? Эплби полагал, что да. Но не наткнулся ли он в этой обвинительной пикировке на обычную реплику, лишенную всяких обвинений? Поунолл, в свою очередь, тоже «перевел стрелки». Именно он в конце концов вновь указал на Хэвеленда. «Я вижу объяснение куда более простое и одновременно куда более необычное». «Хэвеленд, на какие безумные деяния вы намекаете?» Эплби знал, каким образом на уровне интеллектуального спора подобные люди могут гонять мяч по кругу с целью сбить друг друга с толку. Безусловно, это являлось нормой среди научного сообщества. Столь же несомненным было то, что подобный процесс имеет свои прелести на уровне скандала и сплетен. А когда речь идет об убийстве?..