Жан Баруа - Роже дю Гар

"Тот, кто не считает книги священного писания, перечисленные святым Тридентским собором6, целиком и полностью, во всех частях, священными и каноническими или отрицает их божественное происхождение, - да будет предан анафеме!

Тот, кто утверждает, будто чудес быть не может, и, следовательно, все рассказы о чудесах, даже те, что содержатся в священном писании, должно рассматривать как басни или мифы; что в подлинности чудес нельзя с уверенностью убедиться и происхождение христианской религии не может быть ими достаточно убедительно доказано, - да будет предан анафеме!

Тот, кто утверждает, будто возможны такие обстоятельства, когда следует, в зависимости от прогресса науки, придавать догматам, предписанным церковью, иной смысл, чем тот, какой в них вкладывала и вкладывает церковь, - да будет предан анафеме!"

И, наконец, следующие предельно ясные строки:

"Ибо вероучение исходит от бога, и ум человеческий не может подвергать его усовершенствованию подобно философской доктрине; оно было вручено как божественный дар супруге Христовой, дабы та верно хранила его и неуклонно проповедовала. А посему следует постоянно придерживаться смысла священных догматов, которые святая матерь церковь определила раз и навсегда, и никогда от него не отклоняться под предлогом или во имя научного мышления, будто бы стоящего выше этих догматов".

Итак, дорогой друг, церковь не приемлет нас в свое лоно.

Зачем же цепляться, повинуясь какому-то неразделенному чувству сентиментальной нежности, за юбку старой кормилицы, которая оттолкнула нас и считает преступными все наши попытки остаться с нею?

Поразмыслите еще раз обо всем этом. Уверен, что рано или поздно Вы будете думать так же, как я. Вы обнаружите, что прошли лишь половину пути, ведущего к свету, и завершите его одним броском.

Жду Вас на свободе, на вольном воздухе.

Примите, дорогой друг, уверения в моей преданности.

Жан Баруа".

Спальня; раннее утро.

Жан открывает глаза и щурится от света, проникающего в щель между занавесями.

Жан (зевая). Который час? Сесиль (ясным голосом). Половина седьмого. Жан. Не слишком поздно... Ты дурно спала? Сесиль. Нет, дорогой.

Он отвечает равнодушной улыбкой и свертывается калачиком в глубине кровати.

Сегодня суббота... У тебя утром нет лекций?

Жан. Нет.

Сесиль (нежно). Милый... Я хочу о чем-то попросить тебя...

Жан. О чем?

Молчание. Она прижимается к нему, как в былое время, кладет голову ему на плечо и замирает.

Сесиль. Послушай. Жан. Ну, что?

Сесиль. Ты не рассердишься, скажи?.. Ведь ты не захочешь огорчить меня?

Жан "приподнимается на локте и с беспокойством смотрит на нее. Он знает этот упрямый, завуалированный нежностью, взгляд.

Жан. Что еще случилось?

Сесиль. Ну, если ты начинаешь в таком тоне...

Жан. Хорошо, хорошо, говори. Что случилось?

Она не любит, когда ее принуждают. На ее губах появляется кислая улыбка. Мгновение она колеблется, потом решается.

Сесиль. Ты не можешь мне в этом отказать... Жан. В чем дело?

Сесиль. Так вот... Ты знаешь, что все эти девять дней я молюсь...

Жан (с помрачневшим лицом). Нет. Сесиль (растерянно). Ты этого не знал? Жан. Разве ты мне говорила? Сесиль. Ты должен был сам заметить...

Молчание.

Жан (холодно). Девять дней?.. Зачем?.. Чтобы иметь ребенка?.. (Молчание.) Вот до чего ты дошла!

Сесиль бросается мужу на грудь, закрывая ему рот быстрым, почти грубым, поцелуем.

Сесиль (говорит ему прямо в лицо, с неожиданной силой). Милый, милый, не говори ничего, позволь... Видишь ли, я твердо верю, моя мольба будет услышана... Но надо, чтобы и ты тоже... Я многого не прошу: пойдем вечером в церковь Нотр-Дам-де-Виктуар. Только один раз, на девятый день...

Она отстраняется и, не выпуская мужа из объятий, смотрит на него; Жан грустно качает головой.

Жан (мягко). Ты хорошо знаешь...

Сесиль (закрывая ему рот пылающей рукой). Молчи... Молчи...

Жан. ...что это невозможно.

Сесиль (вне себя). Да замолчи же! Не говори ничего... (Прижимаясь к Жану, не глядя на него.) Ты не можешь отказать мне в этом... Ребенок, только подумай, дорогой, у нас ребенок... наш!.. Ты будешь только сопровождать меня, ничего не будешь делать, ничего не будешь говорить; это такой пустяк!

Молчи, не возражай: ты обещаешь, да?

Жан (холодно). Нет. Этого я сделать не могу.

Молчание.

Внезапно Сесиль разражается рыданиями.

Жан (раздраженно). Не плачь, пожалуйста, это ни к чему не приведет...

Она старается удержать слезы.

(Беря ее за руки.) Понимаешь ли ты, на что меня толкаешь? Ты настолько ослеплена, что не видишь всей отвратительности этого поступка.

Сесиль (задыхаясь). Что тебе стоит? Ведь я так тебя прошу.

Жан. Слушай, Сесиль, ну, поразмысли хоть немного. Ты знаешь, не правда ли, что я не верю в действенность этой молитвы, этих свечей. Стало быть, ты хочешь заставить меня участвовать в комедии?

Сесиль (в слезах). Что тебе стоит... Ведь я так тебя прошу...

Жан. Как могла ты подумать, что я соглашусь?.. Разве ты не понимаешь, что твоя просьба - после наших тягостных споров - унижает нас обоих?

Сесиль (все еще рыдая). Ведь я так тебя прошу.

Жан (резко). Нет.

Сесиль устремляет на него растерянный взгляд. Молчание.

(Угрюмо.) Я объяснял тебе много раз... Лучшее, что во мне есть - это искренность моих сомнений. Я придаю такое большое значение всякой истинной вере, что даже из жалости не стану притворяться, будто верую. Ты ничего, ничего не понимаешь в том, что я испытываю!

Сесиль (живо). Но вечером ты никого не встретишь...

Жан не сразу понимает смысл ее слов. Он смотрит на нее долгим взглядом: сначала удивленно, затем горестно.

Жан. И это ты приводишь такие доводы?

Они лежат, так тесно прижавшись, что дыхание их смешивается; но они далеки и враждебны друг другу.

(Стараясь убедить Сесиль.) Подумай немного... Ведь я не мешал тебе молиться эти девять дней, но я решительно отказываюсь принимать участие в твоих обрядах. Уж на это-то я имею право...

Сесиль (раздраженно и упрямо). Ты вечно говоришь о своих правах, но у тебя есть и обязанности! Впрочем, что с тобой говорить! Ты все равно не поймешь... Но необходимо, совершенно необходимо, чтобы ты пошел со мной нынче вечером; иначе все пропало!

Жан. Но это глупо! Если ты даже заставишь меня пойти туда против воли, кого ты думаешь этим обмануть?

Сесиль (умоляюще). Жан, заклинаю тебя, пойдем со мной нынче вечером!

Жан (вскакивая с кровати). Нет, нет и нет! Я не препятствую твоей вере, предоставь же и мне свободу действовать сообразно моим убеждениям!

Сесиль (кричит). Это совсем разные вещи!

Жан подходит к Сесили; она безудержно рыдает.

Жан (с глубокой грустью). Это совсем разные вещи... Вот причина всех бед! Никогда ты не будешь уважать то, чего не понимаешь... (Поднимая руку.) Бедняжка, ты должна признать, что я ни разу не сказал даже слова, которое могло бы поколебать твою веру! И все же порою я страстно хочу, чтобы и ты когда-нибудь познала горечь сомнения, хотя бы в такой мере, чтобы утратить свою непоколебимую веру и эту потребность поучать с высоты собственной непогрешимости!

Он вдруг видит себя в зеркале - возле неприбранной постели, растрепанного, босого, в позе священника, грозящего анафемой. Ненавидя в этот миг и себя и ее, он выбегает из комнаты, хлопнув дверью.

Жан один, за письменным столом.

Перед ним разбросанные листки. Не поднимая головы, он исписывает целую страницу, потом с досадой бросает перо. Несмотря на все усилия, ему не работается: рука машинально водит пером по бумаге, но мысли витают далеко.

Он думает:

"Просто нелепо... Все утро пропало. И все из-за этой истории с Сесилью..."

Он отодвигает бумаги и задумывается:

"Нет, это слишком глупо... Вся жизнь зависит от таких минут. Имею же я в конце концов право на какую-то свободу! Сегодня одно, завтра другое... Нет!"

Он резко поднимается и, скрестив руки, делает несколько шагов по комнате. Останавливается у окна, устремляет невидящий взгляд в дождливое небо.

"Чего она рассчитывает добиться своей девятидневной молитвой? Она всегда верила, будто молитвы непосредственно влияют на волю бога... Но ведь это ребячество! Ее вера под стать вере дикарей аббата Жозье! Словно приобрела абонемент на девять дней... Именно на девять!.. Этакий специальный рецепт для бесплодных женщин!.. Чудовищно!.. "

Пожав плечами, он подходит к книжному шкафу и опирается о застекленную створку, будто выбирая книгу.

"Нужно честно относиться к самому себе. Женщины ничего в этом не понимают. "Что тебе стоит?.. Ведь я так тебя прошу"... А уважение... уважение к окружающим, к самому себе..."