Крушение лабиринта - Ярослав Астахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В руке у сотника меч. Но держит он его не за рукоять – за клинок, перехватив ниже гарды.
Тот самый меч, с которым вышел против него друг Тессия, павший первым.
– А я узнаю клинок, – поглядывая остро на старика, цедит сотник. – Огранка нашей работы. И эти камни, вправленные в его эфес. Уж камни не дадут ошибиться… меч – моего отца! Ого, как у него оплавилась крестовина! Теперь я знаю, какую именно смерть отцу довелось принять почти что четверть века тому назад. Вы, значит, его сожгли. При помощи какого-то вашего колдовства, надо понимать? И с ним еще сотню воинов… Так, старик?
– Что скажешь, – вдруг неожиданно громко вскрикивает микайн, ощериваясь в улыбке, – если мы сейчас то же самое сделаем и с тобой? И обойдемся без всякой магии.
– Безумец…
Челюсть у связанного дрожит, мешая произносить слова. Но вот он превозмогает ужас и повторяет более уже твердо:
– Безумец! На колени перед деканом Благословенного рода! Ты можешь еще вымолить себе прощение… Ваши боги – это лишь куски дерева или камня. А наши боги – живые! И они покарают вас… всех… А нас они защитят и спасут!!
Последние слова звучат как отчаянная мольба. Насколько позволяют ремни, декан оборачивается. И смотрит в направлении Неприступного плоскогорья.
Но никакого движения на дороге, ведущей с гор. Пустынны их отвесные гребни… Смеется сотник, забавляясь ужасом обреченного. И говорит ему тихо:
– Тебя- то уж не спасут!
И жестом подает знак.
Чадящий факел утыкается в кучу хвороста. Проваливается в нее – и там, сначала лишь в глубине, вспыхивает огонь.
Вдруг пламя вырывается наружу и восстает – огромным бьющимся клубом – настолько быстро, что пятятся суетливо назад микайны. Редкую завитую бородку сотника шевелит жар.
Дым, сначала бледный и жидкий, густеет на глазах и вот уже валит в ослепительное небо жирными клубами… в огне рождается крик. Взлетает на невообразимую высоту, дрожит – и умолкает внезапно, будто его и не было. И вновь становится тихо. Лишь, заходясь резким треском, все набирая силу, гудит огонь.
А с моря поднимается ветер. Он отклоняет столб дыма, и тот как будто падает навзничь, медленно – к дороге, к далеким скалам, по которым она змеится… И видно сквозь редеющие клубы его: дорога не пустынна уже. По ней спускаются двое в белоснежных плащах. Когда они появились?
Сверкающая золотая маска на голове одного из них.
Идущих по дороге замечает один, другой… и вот уже абсолютно все, кто на площади, смотрят, повернув головы, на дорогу.
И тишина у догорающего костра становится и вовсе сплошной. Лишь слышно, как трескаются резко пламенем разламываемые уголья.
– Смерть это пришла наша, – вдруг шепчет воин, стоящий около сотника. – Этот… это… чудовище с головой быка – царь богов!
Они все ближе к оскверненной площади, эти двое…
– Стрелы! – вскрикивает вдруг сотник, словно очнувшись.
Поют тетивы. И легкие оперенные острия, вспорхнув, стаей устремляются в приближающихся, что представляют собой, казалось бы, доступную легко цель.
Но двое продолжают идти, как будто и не заметив.
И вдруг являются яркие золотые вспышки, сопровождаемые каким-то звоном, словно бы от лопнувших струн… И будто фейерверки разбрызгиваются в воздухе на середине пути между спускающимися по тропе и стрелками. И это зрелище завораживает, и замерла площадь – без возгласа, без движения. То распадаются огнем стрелы, наталкиваясь как бы на прозрачную стену, непроницаемую, плывущую впереди богов…
Тяжелая зеленоватая пена вдруг начинает падать изо рта лучника, который стоит у кромки светящегося пепла. И также у другого стрелявшего… Странные горловые звуки издают все, лишившихся только что своих стрел.
Какое-то короткое время они еще держатся на ногах, покачиваясь, но жизни уже нет в их глазах. Стрелки, как потерявшие опору ватные куклы, падают, поднимая пыль.
И пена, исходя пузырями и распространяя зловоние, хлещет из распухающих на глазах глоток, подобно жидкости из опрокинутых бурдюков. Пятятся, наталкиваясь один на другого, воины, оставшиеся в живых. Миг – и они бегут. К морю. Топча упавших, роняя щиты и копья… Впереди всех, вздрагивая и подвывая, бежит палач.
Они стремятся на свой корабль. Темный, животный ужас пережигает последние силы каждого в огне бега.
И тем не менее движенья воинов делаются, почему-то, все более замедленными и плавными.
Враги бегут – но не мчатся. Они как будто методично и медленно выбрасывают ноги вперед, пластаются над дорогой. Как если б это было перемещение по морскому дну, преодолевающее сопротивленье водной толщи. Противодействие бегу их, оказываемое чем-то незримым, усиливается все более.
И наконец микайны останавливаются и замирают, отклонившись назад.
Движенье продолжает лишь сотник. Он поотстал несколько, пытавшись в начале паники задержать бегущих. Теперь он медленно и неуверенно проталкивается через неровные замершие ряды, как слепой. Тяжелыми шагами движется к палачу, при этом едва ли замечая около себя что-либо. Тот разворачивается к нему, покачнувшись, и у него обнаруживаются такие точно, как и у сотника, остановившиеся глаза.
Как будто бы им на плечи давит непосильная тяжесть. Они готовы оба сейчас упасть – кто произнес приговор и тот, кто его исполнил. Непроизвольно они обхватывают друг друга и только так им удается сохранить равновесие.
Железная тишина, и в ней – хриплое, все учащающееся дыхание этих двух… и неожиданно их тела начинают словно проваливаться одно в другое! Сникая, оплывая подобно воску…
Какие-то белесые острия прорываются изнутри сквозь кожу, прорезывают одежду. Шевелящиеся, влажно отблескивающие… и там, где они выходят, струями ударяет кровь.
Они не опрокидываются, эти два тела, в секунды потерявшие жесткость, а просто расплываются у ног застывших микайнов единой текучей массой, кровавым тестом.
И падает, схватившись рукой за сердце, один из воинов, который оказался к злосчастным поверженным ближе всех.
Другой обнажает меч трясущимися руками и – валится лицом вниз, направив острие себе в грудь.
Какие казни уготовал им еще царь богов? Оставшиеся близки к тому, чтобы, последовав примеру самоубийцы, хотя бы столь ужасной ценою избежать неведомого и худшего.
Но бросившийся на меч – спешил. Одна волна за другой расплескиваются о камни берега, о борт судна, до которого уже не далеко, но более никого из пришельцев не настигает смерть.
– Едва ли бы меня хватило на большее.
Тяжелая маска шлема, скрывающая лицо царя, вытянутая, искажает голос.
– Что это было?! – почти что вскрикивает в испуге Тессий, стоящий рядом.
– Яприказал костям их покинуть плоть, – отвечает царь, рассеянно и устало, и словно бы уже думая о другом.
И резко, едва ли даже ни с гневом, оборачивается к нему Тессий. И взгляд его впивается в металлические глаза, как будто бы ища выпытать выражение, что скрывает маска.
– Ты страшно шутишь…
Сверкающая голова поворачивается навстречу лицу молодого бога неспешно, словно бы со скрытой угрозой.
– Всего не знаешь! И будешь говорить мне иное, когда откроется тебе большее. Теперь же некогда объяснять. Вот эти уберутся сейчас отсюда, доложат все, что увидели, своему царю – и после этого Острову предстоит бой. Я стану наблюдать за развитием событий из каверны Восточного бастиона. Твое же место – Южная сторона, галерея. Атака с этого направления менее вероятна, однако глаз нам нужен теперь везде. Отправляйся, Тессий. И если что-то увидишь – немедленно сообщи, не жалея Силы, как это умеем мы.
БИТВАБегущий солнечный луч выхватывает неровности каменной стены и часть свода. И в следующие мгновения все это снова погружается в тьму. И так оно повторяется вновь и вновь.
Как будто в центре каверны установлено крутящееся зеркало, и падает на него луч солнца.
Но неоткуда здесь солнцу падать. Единственное отверстие – это вход в пещеру, он абсолютно темен. И тем не менее всю ее обегает широкий солнечный конус, выскакивающий из ничего.
Источник света представляет собою диск, подвешенный на цепи. Его диаметр приблизительно в размах рук. Ребро его напоминает спекшийся сплав, и все же более вероятно, что это камень. Какой-то неопределимой породы… а может быть – доставленный сюда из каких-нибудь немыслимых глубин великого Лабиринта.
Громада диска вращается, и одна из его сторон темная, а другая… Она как будто окно. В ней проплывают яркие белые облака и ясная, глубокая синева неба. И линия далекого горизонта. И – ближе – катящееся сверкание мерных валов прибоя…