Хлорофилия - Андрей Рубанов

Иные квартиры пустовали. Повинуясь профессиональному инстинкту, Савелий пнул носком туфли одну из дверей. Заглянул. Комнаты пусты, гуляет сквозняк, у входа возле стены – брошенная хозяевами очень старая голографическая копия щуплого бородатого мужчины с горящим взглядом – то ли Владимира Ленина, то ли Чарли Мэнсона; как известно, в старости оба были неотличимы друг от друга.

Герц нашел нужный коридор. На повороте столкнулся с пожилым человеком, по виду – армейским вербовщиком, обладателем особенного выражения лица, в равных пропорциях сочетающего брезгливость и отеческую любовь.

Вербовщик безошибочно угадал в Савелии чужака и подмигнул:

– Тухлое местечко.

Журналист вежливо кивнул, едва не наступил на мятую пивную жестянку и увидел наконец дверь с нужным номером.

Вопреки опасениям доктор Смирнов оказался хорошо одетым мужчиной, пожилым, но явно сохранившим крепость в плечах и руках. Его спокойное и значительное лицо Савелий тут же легко представил себе на обложке журнала «Самый-Самый» или любого другого солидного журнала. Великолепен был огромный лоб в сетке глубоких морщин – вертикальных даже больше, чем горизонтальных; седые подвижные брови, голубые глаза; взгляд существа, много десятилетий шагавшего от зла к добру и наконец дошагавшего.

Савелий вдруг почувствовал, что слабо улыбается. Сейчас его проводят в замечательную просторную комнату, предложат скромное, но удобное кресло, нальют чаю и простыми фразами расскажут, как устроен мир. У людей с такими морщинами и такими глазами иначе быть не может.

– Вы Савелий, – сказал доктор Смирнов. – Проходите. Хотите чаю?

– Нет. Спасибо.

Хозяин дома кивнул. Герц вошел в просторную комнату и сел в скромное, но удобное кресло.

—Как там Миша? – спросил Смирнов. Савелий не сразу понял.

—Михаил Евграфович? Лучше всех.

Смирнов благожелательно покивал. Видимо, вспомнил что-то хорошее.

—Неужели до сих пор издает газету?

—Журнал.

—Невероятно. И что, его журнал хорош? Герц небрежно ответил:

—Его журнал – лучший. Самый лучший.

—Даже так.

Смирнов сел напротив, утвердил на коленях большие старые кисти рук.

– Извините, – вежливо сказал Савелий. – Наверное, я загородил вам солнце.

– Ничуть.

– Хотите, я пересяду? Смирнов улыбнулся:

– Слушайте, мне глубоко наплевать на солнце.

Грубое слово немного покоробило Герца, но никак не изменило его отношения к хозяину дома: судя по голосу, жестам, манерам и выражению лица, доктор Смирнов был весьма неординарный человек из породы, про которую говорят: «таких теперь не делают».

– Вы отказались от чая, – произнес хозяин. – Может быть, хотите воды?

– С удовольствием.

Старик направился в угол, служивший ему кухней. Принес большой стакан. Его вода была изумительна – гораздо лучше, чем «дабл-премиум» миллионера Глыбова. Савелий ощутил любопытство.

– Хорошая вода, – заметил Смирнов, угадав мысли гостя. – Это самоделка. Мы производим ее для себя, в лаборатории. Сами обогащаем витаминами.

– Ваша вода великолепна, – признал Савелий. – А что за лаборатория?

– Мое хобби, – спокойно объяснил хозяин. – Вам будет неинтересно.

– Что же, тогда перейдем к делу. Доктор Смирнов улыбнулся и вздохнул:

– Собственно, я все объяснил Михаилу по телефону. Моя школа давно закрыта.

Его голос был одновременно мягкий и твердый.

– Почему «школа»? – удивился Савелий, щелчком пальцев активируя диктофон. – Мне сказали, что вы – врач.

—Доктор педагогики. И немного биолог.

—Ага.

Герц изучил морщины на лбу доктора и неожиданно решил сказать то, чего говорить не хотел.

– Видите ли… Мне поручили написать о вас статью. Вы были героем самого первого номера нашего журнала. Вынужден признаться: я не читал того номера. То есть абсолютно не готов к беседе. Это отвратительно. Хуже того: это непрофессионально. Можете выставить меня за дверь прямо сейчас.

—Чепуха, – ответил Смирнов. – Миша меня предупредил. Честно говоря, я не помню, что именно обо мне писали газеты. Все это было очень давно. Писали, да, много… Жена собирала вырезки… Но она умерла. Двадцать пять лет назад я закрыл свою школу. Десять лет назад похоронил жену. Сейчас – бездельничаю. – Он помедлил и улыбнулся. – Почти.

—И что же это была за школа?

—Школа для особенных детей. – Смирнов посмотрел за окно, где колыхался обычный дневной полумрак, потом перевел взгляд голубых глаз на журналиста и внимательно всмотрелся. – Слушайте, если Михаилу действительно нужна статья…

—Статья действительно нужна.

—Мне придется рассказывать подробно, это займет время…

—Я готов, – сразу отреагировал Герц. – Если у вас нет времени, мы можем начать сейчас, а продолжить завтра.

Седой человек помрачнел, опустил глаза и слабо усмехнулся.

—Тридцать пять лет назад я занимался детьми. Работал учителем в школе. Как известно, один из главных принципов современной педагогики заключается в том, что каждый ребенок талантлив. Задача учителя, воспитателя – формировать личность ребенка, раскрывая его таланты и способности. Одарены все без исключения. Масштаб дара разный, но Божья искра заронена в любую душу. Один вырастает талантливым музыкантом, другой – талантливым водопроводчиком. Один становится Эйнштейном, другой – ассенизатором. Разумеется, обществу одинаково важны как Эйнштейны, так и способные трудолюбивые ассенизаторы. Сейчас я излагаю вам, так сказать, преамбулу, чтобы вы четко поняли…

—Продолжайте, прошу вас.

—Гении и крупные таланты появляются нечасто, но постоянно, и их количество во все времена и эпохи примерно одинаково. Гении равномерно рассеяны по планете. Шекспиры, Коперники и Ломоносовы рождаются в нищей Африке так же, как и в богатой

Америке. Но если в благополучной стране опытный педагог быстро выделяет самородка из среды менее одаренных детей, то в бедной и неразвитой стране человек может прожить всю жизнь, выращивая капусту и лишь смутно мечтая о том, чтобы выразить свой дар. Или же, повинуясь внутреннему импульсу, он пытается реализоваться самостоятельно, не имея ни образования, ни условий… Бог знает сколько Шекспиров родится по всей земле и заканчивает свои дни, так и не придумав своего Гамлета. Вы понимаете меня?

– Еще бы!

Смирнов кашлянул. Было заметно, что он не испытывает удовольствия от собственного рассказа.

– …Отдельно надо упомянуть, что общество в целом совершенно не заинтересовано в обилии Эйнштейнов и Шекспиров. Обществу безопаснее, когда их мало. Избыток гениев приведет к тому, что своей бешеной активностью они погубят цивилизацию. Гении должны пребывать в плотном кольце трезвых осторожных практиков. А если мы заговорим не об обществе, а о государстве – здесь картина еще интереснее. Большие таланты нужны государству в единичных экземплярах. Достаточно троих-четверых технарей, корифеев точных наук, чтоб изобретали ракеты и бомбы. Плюс желателен один какой-нибудь мыслитель-гуманист, на должность, образно говоря, «совести нации»… Что касается тех, кто изобретает не бомбы, а мирные телефоны и паровозы – эти всегда заботились о себе сами, не имея поддержки ни от государства, ни от общества. Даже в периоды правления самых мудрых администраций многие великие изобретения десятилетиями лежали под сукном. Государству не нужны Эйнштейны. Нужны солдаты, налогоплательщики и избиратели. Ну и естественно, женщины: для воспроизводства новых солдат и налогоплательщиков. Это страшно звучит, но даже самое справедливо устроенное государство существует, опираясь на посредственностей, и чем их больше – тем государству лучше. А гении всем мешают, они – еретики, они не любят подчиняться и плодят вокруг себя сомневающихся…

– Значит, – перебил Савелий, – вы сделали школу для гениев?

– Наоборот. – Доктор Смирнов поджал губы. – Для бездарей.

– Вот как.

– Меня интересовали абсолютные, классические бездари. Их избыток тоже опасен. На протяжении многих лет своей работы я сталкивался с детьми, которые ни на что не способны. Предлагаешь книгу – ему неинтересно. Даешь музыкальный инструмент – не хочет. Подводишь к токарному станку – не то. Отправляешь ухаживать за животными – мимо. Выводишь на сцену – опять мимо. Ничего, нигде, никак. Глуп, слабоволен, бесхарактерен. Бесполезен. Безнадежен. Я стал наблюдать за такими детьми. Все они жили в неблагополучных семьях. Как правило, в неполных. Исследуя проблему, я понял простую вещь: да, всякий ребенок талантлив, но при одном условии: если он зачат в любви. Он может быть рожден в сарае, он может вообще не знать родителей, это не важно… Главное – чтобы его биологический отец любил его биологическую мать. Бездарные дети – это нежеланные дети, появившиеся на свет в результате случайных половых контактов. Я ходил по семьям, собирал статистику, расспрашивал, составлял досье… Я знаю случаи, когда у опустившихся родителей, деклассированных наркоманов и алкоголиков, рождались прекрасные талантливые дети только потому, что родители искренне любили друг друга… Я создал школу-интернат. На свои деньги. Вместе с друзьями – они тоже вложили сбережения. Миша, кстати, активно поучаствовал, и финансово, и вообще… Я собрал не просто трудных детей. Я собрал детей, про которых точно знал, что это случайные дети, зачатые по глупости. Дети, которых не хотели ни мама, ни папа. Это были духовно и интеллектуально бедные существа. Балласт. Они даже воровать не умели, потому что для воровства нужны сноровка и отвага. Я стал искать в каждом Божью искру…