Социальный контроль масс - Валерий Луков

Другая группа труднообъяснимых фактов относится к динамике ценностей. Ряд исследований показал, что в иерархии ценностей россиян быстро произошли значительные изменения. В то же время возникли парадоксы. Один из наиболее заметных состоит в том, что исследования фиксируют огромный рост доли верующих среди россиян, особенно молодых, однако в значительном числе случаев это не подтверждается включенностью в религиозные практики. Подобного рода квазиидентичности выявляются и в отношении других ценностей.

По всей видимости, индивидуальные тезаурусы строятся в рамках социализации из элементов тезаурусных конструкций. В обществе сосуществуют несколько тезаурусных конструкций с разной степенью актуальности (т. е. степенью распространенности, нормативности, формализации); соответственно и на индивидуальном уровне возможно сосуществование нескольких тезаурусов и выстраивание тезауруса с подвижной иерархией элементов. Актуальность, актуализация и утеря актуальности тех или иных тезаурусных конструкций обусловлены объективными социальными процессами и субъективным определением ситуации (на различных уровнях социальной организации). Социализационные практики обеспечивают передачу и актуальных, и неактуальных тезаурусных конструкций, из которых строятся тезаурусы. Таковы основные положения, позволяющие увидеть в тезаурусе такую организацию информации у индивида, которая теснейшим образом связана с его местом в обществе, в макро– и микросоциальном пространствах. Возникающая в ходе социализации комбинация элементов (сведений, моделей поведения, установок, ценностей и т. д.) выстраивается из фрагментов тезаурусов з н а ч и м ы х других. Эти фрагменты сами несут в себе следы более ранних тезаурусных образований, также воспринятых от значимых других иного поколения.

4.3. Тезаурус для познания социальной реальности

Сцепление тезаурусных конструкций в тезаурусы обусловлено задачами ориентации в социальном пространстве – времени. Ось иерархической организации тезауруса лежит в иной плоскости, нежели в систематическом своде человеческих знаний, который сохраняется, видоизменяется, дополняется в формах науки. В науке систематика строится по определенному логическому основанию, отвечает требованиям объективности, непротиворечивости, соотношения общего и частного и т. д. Оси в системе координат тезауруса строятся на разделении «своего» и «чужого». В этом главное отличие тезаурусной модели построения знания от модели научной: тезаурус обладает своеобразным свойством структуры информации; иерархия в его пределах строится н е о т о б щ е г о к частному, а от «своего» к «чужому». «Свое» выступает заместителем общего. Реальное общее встраивается в «свое», занимая в структуре тезауруса место частного. Все новое, для того чтобы занять определенное место в тезаурусе, должно быть в той или иной мере освоено (буквально: сделано своим). В тезаурусе знания сплавлены с установками и существуют по законам ценностно-нормативной системы. Назначение тезаурусной организации знаний состоит в ориентации человека в окружающей среде, тезаурус – когнитивная основа повседневных социальных практик. Опираясь на тезаурусную конструкцию, человек включается в те или иные события или создает их либо избегает нежелательных событий в зависимости от того, какой жизненной стратегии он придерживается, что для него считается нормальным, приемлемым, благим, прекрасным и т. д.

Но надо учесть, что этот ориентационный механизм может действовать по-разному в зависимости, во-первых, от того, что в социологии называют социальной дистанцией, и, во-вторых, от того, на каком уровне социальной организации человеческой жизни (мы говорим: на каком уровне социальности) происходят важные для человека события.

Сначала о социальной дистанции. Родоначальник феноменологической социологии А. Шюц предложил теоретическую схему, согласно которой каждый индивид выступает как центр, вокруг которого группируются все другие люди, составляя непрерывное множество – к о н т и н у у м. От индивида-центра до каждой точки континуума расстояние измеряется социальной дистанцией. Вот как ее характеризует З. Бауман:

«… [Она] возрастает по мере того, как социальное взаимодействие сокращается по содержанию и интенсивности. Принимая себя («эго») за отправную точку в этом континууме, я могу сказать, что те, кто расположен ко мне ближе всех, – это мои сотоварищи (сообщники) – люди, с которыми я действительно нахожусь в непосредственном взаимодействии, что называется лицом к лицу. Они – лишь небольшая частичка огромного сектора, который занимают мои современники – люди, живущие в то же время, что и я, и с кем я, по крайней мере потенциально, могу устанавливать непосредственные отношения… Чем дальше отстоит от меня данная точка континуума, тем более обобщенным, типизированным является мое представление о людях, обозначенных ею, равно как и моя реакция на них, т. е. мое мысленное отношение к ним, если мы не встречаемся непосредственно, или мое практическое поведение, если я с ними общаюсь. Кроме моих современников, однако, есть еще… мои предки и мои потомки. Они отличаются от современников тем, что мое общение с ними неполно, односторонне… Предки могут передать мне послания (мы склонны называть такие послания традицией, сохраненной исторической памятъю), но я не могу на них ответить. С потомками, напротив, все обстоит иначе; вместе с моими современниками я оставляю им послания, но я не жду ответа от них» [1,45].

Эти три категории людей имеют «пористые» границы. Собственно, это и есть путь реализации социальной субъектности на уровне сознания: социальная субъектность приобретается путем конструирования и проектирования социальной реальности.

Итак, в ракурсе социальных дистанций (пространственных и временных) координаты «свой – чужой» позволяют в горизонтальной плоскости отделить ближайшее, отдаленное и дальнее социальное окружение. Ближайшее окружение важнее всего, оно прозрачно, предсказуемо, дает пищу для различного рода нормативно-ценностных характеристик и соответствующих действий (оценок поведения, сплетен, сочувствия, практик исключения и т. д.). Отдаленное окружение менее существенно, о нем меньше информации, оно уже не обладает прозрачностью и представлено в тезаурусе фрагментарно, оно не вызывает глубоких чувств и эмоций. Дальнее окружение находится в непрозрачной зоне «чужого», воспринимается как постороннее, нередко враждебное.

Впрочем, три обстоятельства ломают эту стройную картину социальных дистанций. Первое – феномен референтных групп или личностей, в случаях, когда они находятся за пределами ближайшего окружения (в пространстве и времени), но в направлении к ним сформировался ориентационный комплекс индивида или группы. В таких ситуациях реальное ближайшее окружение может переходить на периферию тезауруса. Во временном аспекте смещение в сторону референтных групп или личностей может измеряться тысячелетиями. Второе – и с с л е д о в а т е л ь с к и й интерес, нередко связанный с профессией, а также и любительством. Исследование как процесс познания уменьшает непрозрачность «чужого», делает его «своим». Третье – с и т у а т и в н ы е в о з м у щ е н и я в социальном пространстве (исторические события, события частной жизни – переезд, смерть близких людей, женитьба и т. д.), в результате чего «ядро» и «периферия» тезауруса перемешиваются.

Об уровнях социальности. Тезаурус испытывает на себе воздействие разных уровней социальности, поскольку в той или иной мере включает информацию с каждого из таких уровней, но преимущественно преобразованную через механизмы, свойственные индивидуальному уровню и в итоге этого закрепленную в виде жизненного опыта человека.

Однако это опять-таки только общее правило. В периоды, когда на том или ином уровне социальности возникают чрезвычайные перемены, высокие риски, катастрофы, происходит смещение и в тезаурусах, и крупное событие с высокой степенью значимости для людей ломает тезаурусную иерархию, подчиняет личное общественному. Сдвиг в тезаурусах в подобных ситуациях может принимать четко фиксируемую форму общности эмоциональных реакций, возникновения новых союзов (в том числе и с бывшими «чужими»), изменений информационных предпочтений и т. д.

Из событий последних лет такими чертами, например, обладают крупные террористические акты, подобные атаке на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. В исследованиях, проведенных в Нью-Йорке в 2003 г., спустя два года после масштабного теракта, в результате которого были уничтожены башни-близнецы ВТЦ и погибли около 4 тыс. сотрудников Центра, выявлено, что психика многих горожан остается травмированной этим событием, две трети опрошенных обеспокоены возможностью новой атаки на город, почти треть считают, что жизнь не вернулась в нормальное русло. Многие стараются не пользоваться метро, обходят стороной небоскребы, страдают бессонницей, ищут утешения в религии и т. д.