Искатель. 1972. Выпуск №6 - Леонид Платов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ведь он спас ему жизнь, этот Заливашка! Не будь его, нырнул бы Гальченко с разгона прямиком на дно Карского моря со всей своей упряжкой и санями.
Во время патрульных поездок связисты иногда спускались на морской лед. Делали это они для того, чтобы сократить путь, срезая выступающие в море мысы. Но тут уж полагалось держать ухо востро. На пути путешественников попадались опасные съемы. Не слышали о них? Это полынья или тонкий лед, который затягивает воду в полынье. Собаки сломя голову рвутся к таким съемам. Оттуда пахнет морской водой, а запах этот, видимо, ассоциируется у собак с нерпой и рыбой.
Упряжка Гальченко шла головной. По сравнительно гладкому льду собаки тянут гораздо быстрее, чем по береговым сугробам. Наслаждаясь этой восхитительной скоростью движения, он как-то зазевался или замечтался. И вдруг — рывок, сани резко замедлили ход!
Гальченко увидел, что Заливашка прилег вплотную ко льду и тормозит изо всех сил лапами и брюхом. При этом он еще и грозно рычал на других собак, которые продолжали тянуть вперед.
Вся упряжка круто развернулась влево, ремни перепутались, и собаки остановились, тяжело дыша.
Всего в нескольких метрах впереди темнел съем!
За время длительной поездки глаза привыкают к мраку, приучаются различать отдельные белые пятна на фоне льда или снега. Да, это был съем!
— Зря я пустил тебя вперед, — сказал Тюрин, подъезжая на своих санях. — Каюр ты пока еще плохой.
Гальченко объяснил ему про Заливашку. Тюрин внимательно осмотрел собаку, ощупал лапы ее и туловище. При столь резком рывке пес мог вывихнуть себе плечо. По счастью, обошлось без вывиха. Только подушечки лап были окровавлены, а один коготь сорван — с таким старанием тормозил Заливашка перед съемом, спасая своего хозяина.
Как же было Гальченко не любить своего Заливашку?..
Но кончилась история пса печально.
Расскажу об этом, хотя придется нарушить последовательность моего повествования.
Случай этот, кстати, довольно полно характеризует отношение к Гальченко его товарищей в Потаенной. Старшина Тимохин считал почему-то, что Гальченко балуют на посту. «У пяти нянек», — многозначительно бурчал он себе под нос. Вот уж нет! Воспитание было чисто спартанским, и вы сейчас убедитесь в этом.
Третьего декабря — Гальченко запомнил эту дату — впервые в жизни ему пришлось применить оружие — по приказанию начальства.
Внезапно характер его любимца испортился. При раздаче мороженой рыбы Заливашка стал огрызаться на собак, а те пугливо шарахались от него, хотя в таких случаях обычно не давали спуска друг другу. Изменился и вид пса. Глаза его покраснели, пегая пушистая шерсть на спине вздыбилась. То и дело он широко разевал пасть и клацал зубами, будто зевал. Гальченко ничего не мог понять.
Тюрин, который пилил у бани дрова, посоветовал привязать собаку к колышку и поскорее разыскать начальника поста. Гальченко так и сделал.
Несколько минут простояли они с Конопициным перед собакой, которая металась на привязи.
— Заливашечка, бедный мой Заливашечка, — бормотал Гальченко, дрожа от страшного предчувствия. — Что это с тобой, скажи мне, что?
Хозяина пес не узнавал. Когда Гальченко окликнул его, пушистый хвост приветственно качнулся. Но вслед за тем верхняя губа приподнялась. Заливашка оскалился и жалобно-тоскливо клацнул зубами.
— Отойди! — сказал Конопицин. — Плохо дело его. Жаль, добрый пес был. Тягучий.
— А что с ним, товарищ мичман?
— Взбесился, разве не видишь?
— Почему?
— Наверно, песец бешеный его покусал. В тундре это бывает.
— Что же теперь делать?
— Пристрелить надо Заливашку, пока других собак не перекусал.
Сердце у Гальченко упало.
— Как пристрелить? — забормотал он. — Заливашку — пристрелить?!
Будто поняв, о чем идет речь, Заливашка безнадежно-тоскливо завыл.
— Чтобы я сам его пристрелил? Я же не смогу, товарищ мичман.
— Сможешь! Что это значит: не сможешь? Твоя собака, из твоей упряжки, ты, значит, и должен ее пристрелить. Тюрин, принеси-ка Валентину его винтовку!
Тюрин сбегал за винтовкой, потом они с Конопициным ушли в баню, которая служила тогда еще жильем. А Гальченко, держа винтовку в руках, остался стоять возле Заливашки.
Ну что дальше рассказывать? Делать было нечего, он выполнил приказ командира. От выстрела его остальные собаки шарахнулись в сторону и завыли…
Плакал ли он? Говорит, что нет, удержался как-то. По его словам, с моря дул очень сильный ветер, а слезы на ветру сразу обледеневают и веки слипаются, не видно ничего.
Вошел он в баню, молча повесил винтовку на бревенчатую стену. Никаких расспросов, никаких соболезнований! Конопицин играл в домино с Галушкой и Тюриным. Гальченко быстро разделся, разулся, вскарабкался на вторую полку и отвернулся к стене. Внизу как ни в чем не бывало продолжали деловито хлопать костяшками.
Несколько минут еще прошло.
— Заснул? — спросил кто-то, кажется, Тюрин.
— Притих. Заснул, надо быть.
Конопицин встал из-за стола, шагнул к нарам и старательно укрыл Гальченко своим тулупом.
— Печка сегодня греет не особо, — пояснил он, словно бы извиняясь перед товарищами. — А ему на вахту через час…
4Дом в Потаенной строили полярной ночью.
Примерно между тринадцатью и пятнадцатью часами чуть светлело. Это было немного похоже на предрассветные сумерки. Но как ни старалось, как ни тянулось к Потаенной солнышко из-за горизонта, лучи уже не могли достигнуть ее.
Со второй половины ноября над Карским морем воцарилась полярная ночь. Но строители продолжали работать.
Когда наступало полнолуние, видимость, по словам Гальченко, делалась вполне приличной, гораздо лучше, чем в средних широтах. Правда, тени, отбрасываемые предметами в лунном свете, были совершенно черными. К этому приходилось приспосабливаться.
При свете звезд тоже можно было работать, хотя и не так хорошо. А вот северного сияния Гальченко не терпел. Говорит, что в нем было что-то неприятное, злое, противоестественное.
Оттенки красок на небе беспрерывно переливаются, меняются — от оранжевого до фиолетового. Очертания самые причудливые, даже изысканные. То свешиваются с неба светящиеся полотнища, прочерченные полосами, тихо колеблющиеся, будто от дуновения невидимого ветра. То возникает вдруг огромный веер из разноцветных, торчащих во все стороны перьев. То в разных участках неба, точно пульсируя, вспыхивают красноватые пятна, исчезают с головокружительной быстротой и снова появляются.
Гримасы вероломного полярного божка!