Цепная реакция - Андрей Кивинов

— Тебе твоя Ленка в карман смотрела?

— Ленка — другое дело. У меня в кармане тогда, кроме командировочных, ничего не было. И у нее тоже. Так что наш брак — не по расчету…

— Пошли! — рявкнула рация.

Господа одновременно начали спуск вниз. Отталкиваясь ногами от стены дома, они постепенно стравливали фалы, оказываясь с каждым прыжком все ниже. Достигнув уровня пятого этажа, они остановились, упершись подошвами в стену и зависнув над соседними окнами.

— Вика — тоже другое дело, — продолжил «сто первый», переворачиваясь лицом вниз.

— Ну-ну… — «Девяносто третий» повторил его маневр. — Сын мой, я, конечно, не Нострадамус, но кое-что предсказать могу. У тебя когда с ней следующая встреча?

— Сегодня вечером, после работы.

— Значит, сегодня вечером ты убедишься, что слово «развод», кроме общеизвестного, имеет еще одно значение. И гораздо более неприятное.

— То есть?

— Во время романтического ужина или прогулки при луне она у тебя денег попросит. Сто пудов, вот посмотришь! Мол, мама больная, лекарства дорогие нужны, и все такое… Спорим?

Ответить Быков не успел.

— Захват! — раздалось из рации.

Леха метнул в окно муляж светошумовой гранаты. Выждав секунду, быстро перевернулся спиной вниз и изо всей силы толкнулся обеими ногами, чуть стравив фал. Его тело, отлетев на пару метров от стены и зависнув на тросе, маятником вернулось обратно. Выставив вперед ноги в тяжелых берцах, Быков по инерции вышиб оконную раму, влетел в комнату и, едва коснувшись пола, резким кувырком ушел в угол, одновременно беря на изготовку короткий автомат и направляя его на дверь.

Через несколько секунд дверь отворилась, и в проходе выросла громадная фигура Соломина.

— Цел?

— Нормально, — доложил Леха, поднимаясь на ноги и отстегивая страховку. — Пикассо как?

— Тоже нормально… А вот Сороке не повезло.

— То есть?

— Когда вход выполнял, ноги слишком развел. Опыта еще не хватает… Ну, стойка рамы аккурат промеж ног и пришлась. Так что окно он не пятками вышиб, как полагается, а… другими внешними органами. Ничего! Даже правильно. У Сороки эти органы давно на бюллетень просились…

Отставив утюг, влюбленный взял в руки Викин платок и тщательно осмотрел его на просвет. Платок был абсолютно чистым. Алексей довольно улыбнулся.

— Никак влюбился? — раздался за спиной голос матери.

— С чего ты взяла?

— Да когда ж это было, чтобы ты по доброй воле утюг в руки брал… А теперь, смотрю, даже костюм сам отпариваешь. И рубашку погладил. Мать ведь не обманешь… Девушка хоть приличная? Не гопница?

— Что ты, мам! — Леха спрятал платок в карман висевшего на спинке стула пиджака. — В музее познакомились. Откуда в музее гопницы? Там люди исключительно интеллигентные и порядочные.

— Сейчас время страшное, все перемешалось… — не успокаивалась мать. — Не поймешь, где порядочный, а где пройдоха. Вон, у тети Веры старшая дочка — тоже влюбилась. С виду порядочный человек, в очках. А оказался аферистом. Вместе деньги за квартиру внесли, а потом оказалось, что он ее на себя одного оформил. Ни денег теперь, ни квартиры.

— Я же не аферист… Слушай, мам, не выдашь мне еще денежков? Ну, из гробовых? Так, на всякий случай… Я на рыбалку иду.

— Зачем на рыбалке деньги?

— Мотыля нужно купить. Ну и цветы…

Злая осень, несмотря на то, что сентябрь выдался сухим и теплым, постепенно отвоевывала у лета боевые позиции и переходила в наступление. И, хотя днем солнце продолжало пригревать, ближе к закату от озера заметно потянуло могильной прохладцей.

Быков закинул удочку и покосился на сидевшую подле него на складном стульчике Вику. Хорошо что догадался стулья с собой прихватить, а то пришлось бы на траве устраиваться — романтично, но холодно. Девушка, поеживаясь, зачарованно смотрела на медленно опускавшееся за вершины деревьев солнце. Воткнув удилище в песок, олигарх снял пиджак и набросил его на плечи спутницы. Та не скинула его и не растоптала ногами, что сулило позитивную перспективу.

— А я и не знала, что рыбу можно вечером ловить. Отец, когда мы летом в деревне жили, на рыбалку всегда рано утром уходил.

— И утром можно, и вечером. От многого зависит… А это место, к тому же, прикормлено. Я человечку из местного населения специально приплачиваю, чтоб следил… Ты сядь к костру ближе, а то простудишься!

— Нет, мне теперь не холодно… Я не хочу к костру, я лучше с тобой.

«О, да это уже не перспектива! Перспективища! Неужели счастье близко?!»

— И я тоже… Знаешь, психологи говорят, у каждого человека, как у улитки, должна быть своя ракушка. Где он может от всех спрятаться, где ему уютно… Я это место совсем недавно для себя открыл, и теперь моя ракушка — здесь. Никого сюда не пускаю… Ты первая!

— Спасибо.

— А у тебя есть ракушка?

— В детстве была… У бабушки в деревне, на чердаке. Бабуля мне как-то призналась, что ее мама — настоящая графиня. Ее в ссылку отправили, там она и пропала. А бабушку в деревне приютили, так она и выжила. Потом замуж вышла за местного комбайнера. Привыкла к деревенской жизни. Хотя аристократические замашки у нее иногда проявлялись. И читать любила, нас с Риткой старалась приучить. Ритка не особенно поддавалась, ей больше тусоваться нравилось. А мне — наоборот. Я на чердаке ото всех пряталась. От родителей, от сестры… Тайком забиралась и читала. Там книг много было и журналов старых… А сейчас этой ракушки нет. Бабушка умерла два года назад, и отец дом сразу продал.

Вика вытянула вперед левую руку. На среднем пальце красовалось тоненькое золотое кольцо с небольшим рубином.

— Вот, только колечко ее осталось на память…

— Тогда бери мою ракушку, — предложил щедрый олигарх. — Места хватит… Я серьезно!

Вика снова улыбнулась.

— Если с тобой, то согласна…

«Ура!!! Она — моя! Такими словечками не бросаются и всуе не поминают!»

— Леш, а ты снова брюки испачкал! Вообще, ты зря в таком костюме на рыбалку поехал.

— Да понимаешь, задержался… В офисе. Совещание, то да се… Бумаг надо было кучу подписать… Потом домой заскочил, удочки в багажник бросил, а рюкзак с костюмом для рыбалки не помню, где лежит. И сапоги тоже. Хорошие сапоги, норвежские… Я ведь совсем недавно в новый дом переехал. Половину шмоток не распаковал даже. Три этажа плюс гараж — где ж тут отыщешь? Короче, плюнул и поехал как есть.

Леха поймал себя на мысли, что не произнес ни одного слова-паразита. Общение с Викой несомненно оказывало на него благотворное влияние.

— Ничего, это отстирается… Леш!..

— Что?

— Ты не на меня смотри! У тебя клюет!

Бизнесмен опомнился, схватил удочку, резким движением подсек и вытащил из воды небольшую плотвичку.

— Вот! А ты говоришь — утром…

— Так маленькая совсем…

— Ничего. Чем мельче рыбка, тем уха вкусней. И потом, нам ведь на двоих много не надо, правильно? А уху надо сразу съедать, с огня. Потом уже не так вкусно будет. Ты, кстати, уже можешь картошку чистить.

Оперуполномоченный Юра Никифоров был возбужден не по-детски. Но не в похабном смысле этого слова. Он прижал к сердцу принесенные листы формата А4, словно завещание на дедушкин свечной заводик, затем положил их на стол, разгладил мягкой ладошкой.

— Ответ из КВД? — буднично спросил Бухаров, скучавший за своим столом под плакатом «Чупа-чупс убивает». — Понимаю так, что здоров? Или не угадал?

— Он — мой!

— Кто? Триппер? Не сомневался…

— Быков! Сажать можно, и даже без музея. Вот! Бумаги! Конкретное, как ты говоришь, доказательство. Железная улика!

— Да ладно… Покажи-ка.

Но Никифоров тут же спрятал бумаги в свой секретный сейф.

— Нет, Андрюха. Мы же договорились, что ты не вмешиваешься… Лучше копи деньги на честно проигранную бутыль.

Сумерки сгущались. Ветер стих. Наступало время вампиров и оборотней. Гладкая поверхность озера казалась огромным волшебным зеркалом, в котором отражались подсвеченные багровым заходящим солнцем редкие облака и склонившиеся над водой березки.

— Леш, смотри, как красиво! — прошептала Вика, прижимаясь к могучему плечу оборотня. — Прямо как на открытке… А кто твой любимый художник?

— Да я их всех люблю… А уважаю Верещагина.

— А что он написал?

— Ну ты даешь… «Апофеоз войны», например. А уважаю, потому что настоящим мужиком был. Горячих точек прошел больше, чем иной спецназовец. Он прямо во время боя картины писал! Пули свистят, ядра рвутся, а он — ноль внимания. Эскизы делает.

— Зачем?

— Чтобы все отобразить правдиво. Но он не только рисовал. В атаки ходил, как простой солдат. Ранен был. А от наград всегда отказывался. Единственное, что принял, — Георгиевский крест. И везде его носил… Секунду!