Тайна за семью печатями - Джеффри Арчер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эмма решила не пересказывать этого разговора Джессике, но позволить девочке самой узнать, насколько она талантлива, – когда пробьет ее час. Себастьян то и дело твердил ей, что она гений, но много ли он понимал? Он и Стэнли Мэтьюза[11] называл гением.
Месяц спустя Себастьян провалил три проверочные работы буквально за несколько недель до вступительных экзаменов в Бристольскую классическую школу. Ни у Гарри, ни у Эммы не хватило духу критиковать сына – настолько он был расстроен и подавлен состоянием бабушки. Всякий раз после школы он сопровождал Эмму в больницу, забирался к бабушке на кровать и читал ей свою любимую книгу, пока она не забывалась сном.
Джессика каждый день рисовала бабуле новую картину и наутро доставляла в больницу, когда Гарри отвозил ее в школу.
Джайлз проигнорировал несколько «уведомлений с тремя подчеркиваниями»[12], Грэйс – несколько семинаров, Гарри сорвал несчетное количество предельных сроков сдачи рукописи, а Эмме несколько раз не удалось ответить на еженедельные письма Сайруса Фельдмана. Но именно Себастьяна Элизабет ждала с нетерпением каждый день. Гарри не знал, кому больше во благо были эти впечатления – его сыну или теще.
В то время, когда угасала жизнь его бабушки, экзамены давались Себастьяну очень тяжело.
Итог, как и предсказывал директор школы Святого Беды, получился неоднозначным. Экзамены по латыни, французскому, английскому и математике сданы на школьном уровне, но по истории он едва получил проходной балл, чуть не провалился по географии и набрал всего лишь девять процентов по естественным наукам.
Доктор Хэдли позвонил Гарри в Баррингтон-Холл почти сразу же после того, как результаты экзаменов вывесили на доске объявлений.
– Я поговорил с глазу на глаз с Джоном Гарретом, моим коллегой, занимающим такую же должность в БКШ, – рассказал директор. – И напомнил ему, что у Себастьяна сто процентов в латыни и математике, и он почти наверняка проявит свои способности к тому времени, когда ему придет пора поступать в университет.
– Вы можете также напомнить ему, – сказал Гарри, – что мы оба, его дядя и я, учились в БКШ, а его дедушка сэр Уолтер Баррингтон был председателем попечительского совета.
– Не думаю, что есть нужда ему напоминать. Но я отмечу, что бабушка Себастьяна во время его экзаменов находилась в больнице. Все, что нам остается, – надеяться, что он подставит мне плечо.
Так и вышло. В конце недели доктор Хэдли позвонил Гарри и сообщил: директор БКШ даст знать попечительскому совету, что, несмотря на неудачу Себастьяна с двумя экзаменами из положенных, ему все же будет предоставлено место в БКШ в Михайлов триместр[13].
– Спасибо вам, – сказал Гарри. – За последние несколько недель это у меня первые добрые новости.
– Однако, – добавил Хэдли, – мистер Гаррет напомнил мне, что окончательное решение за правлением.
Гарри был последним, кто навестил в тот вечер Элизабет, и едва собрался уходить, как она прошептала:
– Пожалуйста, побудь еще минуточку, дорогой. Мне надо кое-что с тобой обсудить.
– Конечно. – Гарри снова присел на край кровати.
– Я провела утро с Десмондом Сиддонсом, нашим семейным адвокатом. – Элизабет говорила с трудом, запинаясь на каждом слове. – И хочу, чтобы ты знал: я сделала новое завещание, поскольку мне невыносима мысль, что эта ужасная женщина, Вирджиния Фенвик, наложит руки на мое имущество.
– Не думаю, что это еще представляет собой проблему. Мы уже очень давно не видели или не слышали о Вирджинии, так что, полагаю, все кончено.
– Гарри, она хочет, чтобы я поверила, будто все кончено. Поэтому вы давно и не видели ее. Не случайно она исчезла из виду почти сразу, как Джайлз узнал, что мне недолго осталось жить.
– Уверен, вы слишком близко принимаете к сердцу. Я не верю даже, что Вирджиния может быть настолько бесчувственной.
– Гарри, милый, всегда и всем ты даришь презумпцию невиновности, у тебя такое доброе сердце. Эмме повезло, что она встретила тебя.
– Спасибо за добрые слова, Элизабет, но я уверен, со временем…
– Это как раз то, чего у меня не осталось.
– Может, тогда мы попросим Вирджинию заглянуть к вам?
– Я несколько раз ясно давала Джайлзу понять, что желаю видеть ее, но всякий раз он вежливо отказывал мне, находя какие-то неправдоподобные отговорки. Почему, как ты думаешь? Не отвечай, Гарри, потому что будешь последним, кто поймет, что на уме у Вирджинии. И уверяю тебя, она не предпримет ничего, пока меня не похоронят. – Тень улыбки скользнула по лицу Элизабет. – Однако я припасла в рукаве козырь, который не собираюсь выкладывать, пока меня не опустят в могилу. Мой дух вернется ангелом мщения.
Гарри не прерывал Элизабет, а она между тем откинулась на подушку и со всей энергией, на которую сейчас была способна, вытащила из-под изголовья конверт:
– А теперь, Гарри, слушай меня внимательно. Ты должен обязательно выполнить мои инструкции к этому письму. – Элизабет крепко сжала его руку. – Если Джайлз оспорит мое последнее завещание…
– Но зачем ему делать это?
– Затем, что он Баррингтон, а Баррингтоны всегда проявляли слабость, когда в дело вмешивались женщины. Итак, если Джайлз оспорит мое последнее завещание, – повторила она, – ты должен будешь отдать этот конверт судье, которого назначат решать, кто из членов семьи унаследует мое состояние.
– А если не оспорит?
– Тогда ты должен уничтожить письмо, – сказала Элизабет. – Сам его не вскрывай и ни в коем случае не говори о его существовании Джайлзу или Эмме. – Она еще крепче сжала его руку и прошептала едва слышно: – А сейчас дай мне честное слово, Гарри Клифтон, ведь я знаю: Старый Джек учил тебя, что для честного человека всегда достаточно слова.
– Даю честное слово. – Гарри убрал конверт во внутренний карман пиджака.
Элизабет отпустила его руку и с удовлетворенной улыбкой на губах откинулась на подушку. Она так и не узнает, избежит ли Сидней Картон[14] гильотины.
Во время завтрака Гарри проверил почту.
Бристольская классическая школа
Юниверсити-роуд,
Бристоль
27 июля 1951 года
Дорогой мистер Клифтон, к сожалению, вынужден сообщить, что ваш сын Себастьян не был…
Гарри выскочил из-за обеденного стола и поспешил к телефону. Он набрал номер, указанный внизу письма.
– Приемная директора, – ответил голос.
– Могу я поговорить с мистером Гарретом?
– Представьтесь, пожалуйста.
– Гарри Клифтон.
– Соединяю вас, сэр.
– Доброе утро, господин директор. Вас беспокоит Гарри Клифтон.
– Доброе утро, мистер Клифтон. Я ждал вашего звонка.
– Не могу поверить, что попечительский совет пришел к такому необоснованному решению.
– Честно говоря, мистер Клифтон, мне тоже не верится, особенно после того, как я горячо ходатайствовал за вашего сына.
– Какую причину предъявили для отказа?
– Совет не должен делать исключение для ученика, недобравшего проходного балла по обязательным предметам, если даже он сын бывшего выпускника школы.
– И эта причина была единственной?
– Нет. Кое-кто из членов попечительского совета поднял вопрос о том, что ваш сын задерживался полицией за магазинную кражу.
– Но существует абсолютно невинное объяснение того инцидента, – сказал Гарри, стараясь держать себя в руках.
– Не сомневаюсь. Однако наш новый председатель не внял этим доводам.
– Значит, мне стоит позвонить ему. Как его зовут?
– Это майор Алекс Фишер.
Джайлз Баррингтон. 1951–1954
9
Приходская церковь Святого Андрея была полна. Когда-то Элизабет Харви венчалась здесь, а трое ее детей приняли крещение и первое причастие; теперь церковь наполняли ее родственники, друзья и почитатели. Это не удивило Джайлза, зато обрадовало.
Дань уважения преподобного мистера Дональдсона напомнила всем и каждому, как много Элизабет Баррингтон сделала для местного сообщества. Несомненно, сказал он, без ее щедрости восстановление церковного шпиля было невозможно. Далее он рассказал собравшимся, как много людей далеко за пределами этих стен получили пользу от ее мудрости и проницательности в ту пору, когда она была покровителем сельской больницы, и о роли, которую Элизабет играла, оставаясь главой своей семьи после смерти лорда Харви. Джайлз с облегчением отметил – как, без со мнения, и большинство присутствующих, – что викарий не упомянул его отца.
Его преподобие Дональдсон закончил свой панегирик словами:
– Безвременная кончина настигла Элизабет в возрасте пятидесяти одного года, но не нам подвергать сомнению волю Всевышнего.
После того как преподобный вернулся на свою скамью, Джайлз и Себастьян каждый прочитали отрывок из Священного Писания «Добрый самаритянин» и Нагорную проповедь, а Эмма и Грэйс продекламировали стихи любимых маминых поэтов. Эмма выбрала Шелли:
