Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

— Увы, его здесь нет!

Они поблагодарили мрачного молодого человека, распрощались, вышли на улицу, и тут Михаил придержал Пауэрскорта за рукав.

— У вас есть какие-нибудь планы на обед, лорд Пауэрскорт? Если нет, позвольте мне пригласить в трактир тут неподалеку, называется «У Кутузова». На вид не слишком роскошно, зато там подают лучшие щи в городе.

Десять минут спустя они сидели за чисто выскобленным деревянным столом в помещении, напоминавшем армейский барак. Еще чуть-чуть, казалось Пауэрскорту, и в дверях появится русский сержант, чтобы, деря глотку, отдать приказ едокам. Изображения воинов всех эпох и родов войск украшали стены. Свирепый на вид казак соседствовал с величественным адмиралом, взиравшим на свой флот с надменным неодобрением. Тут были и ветераны наполеоновских войн, из которых Пауэрскорт признал только знаменитого полководца, одноглазого фельдмаршала Кутузова. Над входной дверью разместилась коллекция старинного огнестрельного оружия, причем были там такие мушкеты и пистоли, которые выглядели постарше самого Санкт-Петербурга.

— Тут поговаривают, лорд Пауэрскорт, — Шапоров, заказывая щи с черным хлебом, выглядел завсегдатаем заведения, — что, когда случится следующая война, в армии будет такой недобор вооружения, что придется снять со стен все это старье, что над дверью развешено, и срочно доставить на фронт.

Пауэрскорт рассмеялся:

— Не расположена ли здесь за углом какая-нибудь военная академия? Иначе чем объяснить всю эту военно-морскую тематику?

— Как ни странно, — ответил Шапоров, в то время перед ними ставили две огромные миски с горячим супом, — сюда в основном ходят именно студенты университета. Цены низкие, порции большие. Если миски щей в день довольно крестьянину, то уж на обед студенту-философу и подавно! Только не торопитесь, дайте щам немного остыть, будет вкуснее. Да и язык не сожжете.

— А вам не хотелось ли, Михаил, учиться в университете здесь, в родном городе? — спросил Пауэрскорт, в нетерпении дуя на свою миску.

— Отец очень настаивал, чтобы я поехал в Оксфорд, уж и не знаю почему, а вот мой старший брат учился в Петербурге. Вы не представляете себе, лорд Пауэрскорт, до какой степени это разные вещи — быть студентом в России, и у вас, в Англии.

— В самом деле? — И Пауэрскорт взял в рот первую ложку щей.

— Здесь все значительно серьезнее, — ответил Шапоров, медленно помешивая у себя в миске. — Студенчество — тут, знаете ли, это почти профессия. В Оксфорде разудалей некуда — забраться на башню Магдален или опустошить винный подвал колледжа. Здесь же самая забава — это не меньше как взорвать министра или начать революцию. Не думаю также, что английский студент с такой истовой серьезностью относится к изучению философии. А у нас не редкость персонажи, которые отдают философии все свои студенческие годы, причем некоторые с такой страстью и самоотдачей, что в поисках истины остаются при университете чуть ли не до сорока лет.

Пауэрскорт уже не столь внимательно внимал рассказам Михаила — он был полностью поглощен щами. Щи были густые, значительно гуще, чем любая овощная похлебка в Англии. Кажется, он распознал там морковь и картофель, чеснок и, возможно, помидоры, и, может быть, еще лимонный сок и вроде бы сметану, а также, само собой разумеется, пресловутую капусту. Щи были удивительно сытные, но главное, возникало ощущение, будто едок находится не в баракоподобном трактире поблизости от столичного университета, а где-то на необъятных русских просторах, где поля убегают за горизонт, одинокое дерево отбрасывает скудную тень, по пыльной дороге трясется в телеге крестьянин, а пространства так много, что оно кажется вечностью. И все это Пауэрскорту навеяли незатейливые русские щи!

— Обычно думают, — сказал Шапоров, — что тут на кухне работает целый полк старушек, доставленных из окрестных деревень, которые унаследовали рецепт щей от своих бабушек, а те — от своих и так далее. Длинная такая линия бабушек, уходящая корнями во времена основания города, и эти бабули стоят над кастрюлями и сковородками, режут лук и морковку, солят, пробуют и помешивают весь день напролет.

— А что, разве это не так?

— Тут всего двое поварих, лорд Пауэрскорт. Им немного за двадцать, и рецепт этот они узнали от своей матери. Они дочки хозяина.

— А что, пожалуй, рецепт приготовления такого супа — не самое плохое приданое. Я бы задумался. Что вы на это скажете, а, Михаил?

— Согласен! А кроме того, говорят, что эти двое готовят на Пасху сюрприз — какой-то совершенно небывалый борщ.

— Да, щи по понедельникам, средам и пятницам, борщ по вторникам, четвергам и субботам. Вы будете жить, как король.

— На самом деле я хочу спросить вас вовсе не о супах и невестах, лорд Пауэрскорт, а о наших планах на сегодня, когда мы покинем министерство внутренних дел. Как вы думаете, я понадоблюсь вам после этого — то есть после того, как я, разумеется, доставлю вас в посольство? Дело в том, что у меня назначена личная встреча на шесть вечера. Думаю, она займет примерно час. Но если я нужен — пожалуйста, готов переводить хоть круглые сутки!

Забавно, подумал Пауэрскорт, как лихо этот милый молодой человек перескочил с разговора о щах и невестах на обсуждение своего вечернего рандеву.

— Простите, что спрашиваю, Михаил, но прав ли я, полагая, что это будет встреча с молодой леди?

— Абсолютно правы, лорд Пауэрскорт, — слегка порозовел Шапоров. — Именно так, и у меня есть по этому поводу еще одно предложение — оно только что пришло мне в голову, хотя, может, вам моя идея и покажется вздором. Мою знакомую зовут Наташа, она из очень знатной, богатой и влиятельной семьи, а сейчас состоит придворной дамой при императрице и ее дочерях в Царском Селе. Как вы думаете, имеет ли смысл посвятить ее в суть вашей миссии и в поиски Мартина? Я не видел ее с тех пор, как уехал в Лондон. Переписывались мы нерегулярно, писала она как-то сухо, словно знала, что письма кто-то читает. Но всем известно, что самые осведомленные люди в Петербурге — это те, кто прислуживает за царским столом, кучера и прочие. Наташа может услышать что-то, что окажется нам полезным.

Пауэрскорт прикончил свои щи, не оставив в миске ни капли.

— А как вы думаете, Михаил, пойдет ли ей на пользу, если обнаружится, что она сотрудничает с английским посольством?

— Вряд ли. Конечно, ее не найдут мертвой на Невском проспекте, но службу свою она наверняка потеряет.

— Думаю, решать вам, Михаил, — очень вдруг серьезно сказал Пауэрскорт. — На мой взгляд, вмешивать вашу знакомую в наши дела было бы опрометчиво, как бы разумна и хладнокровна она ни была. Есть женщины, которым ничего нет слаще, чем привкус риска. Полагаю, будет хорошо, если она ограничиться тем, что станет только прислушиваться. Не следует задавать какие-либо вопросы и совать свой носик в то, что ее не касается. Правда, некоторые женщины не в состоянии придерживаться столь ограниченного круга действий.

— Я подумаю об этом до нашей встречи, — и Михаил взмахом руки подозвал официанта. — Я плачу, лорд Пауэрскорт, не спорьте! Когда мы, русские, приглашаем в ресторан иностранных гостей и знакомим их с нашей национальной кухней, мы и платим!

Чтобы попасть туда, куда они направлялись теперь, требовалось перейти Неву. По дороге Шапоров рассказал Пауэрскорту кое-что из того, что знал о российской бюрократии, которую для пущей наглядности представил в цифрах. Восемьсот шестьдесят девять — это число параграфов в первом томе Свода законов, определяющих права и обязанности подданных по степени участия их в составе установлений и государственных служб. Табель о рангах делит все виды службы на воинскую, гражданскую и придворную. В Табели четырнадцать классов, каждый со своей формой и титулованием. К государственным чиновникам двух высших классов следует обращаться «ваше высокопревосходительство». К чиновникам классов третьего и четвертого — «ваше превосходительство». Неудачникам классов с девятого по четырнадцатый приходится довольствоваться всего лишь «вашим благородием». По ходу карьеры белые форменные брюки меняют на черные, красные ленты через плечо — на голубые, даже полоска, добавленная там или здесь, означает поворотный пункт в продвижении по службе. Повышение в чине происходит каждые три года в классах с четырнадцатого по восьмой, и каждые четыре года в классах с восьмого по пятый. Повышение, — и Михаил подчеркивал голосом значимость этого единства самодержавия и бюрократии, единства, существенно понижавшего эффективность работы обеих систем, — повышение в звании в последних четырех классах относится к прямой компетенции царя и несет с собой титул, передаваемый по наследству. Изо всех сил стараясь не вызывать неудовольствия сверху и принимать как можно меньше ответственных решений, чтобы избежать критики снизу, к шестидесяти годам можно дорасти до чинов изрядных. Такая неповоротливая бюрократия, — рассуждал Михаил, — буквально душит Россию, крепко держа ее в томительном медвежьем объятии.