Иконописец - Игорь Середенко

Всякий, из ныне живущих, слышал, как потрескивает приятно огонь в камине, как краснеют угли, собирая жар, как желтые языки пламени, поднимаясь вверх, пляшут чудесный танец. Наблюдать за дивным пламенем, подаренным людям природой, можно вечность. Но вряд ли вам понравится огонь, сжигающий плоть, в которой недавно теплилась жизнь, работал мозг — производя на свет мысли, пряталась душа — покинувшая эту плоть. Ужасен и запах — следствие сгорания материи, и звук — исходящий при этом, и дым — наполняющий зловонием воздух и вселяющий страх в умы, и ужас в души живущих, ибо все это действо говорит об одном — следующим будешь ты.

Герману было тридцать два года. Он был среднего телосложения, угрюм и неразговорчив. Занимался он живописью. Когда-то работы у него было много, он помогал священнику тем, что писал иконы, расписывал стены и свод церкви. Его изображения небесных храмов и града божьего были чудесными, больше всего его искусство ценили за умение писать иконы, а точнее изображать святых. Лица мучеников казались настолько правдоподобными, что прихожане подолгу застывали у икон. Им казалось, что рядом с ними, во время их молитвы к Господу находился святой, изображенный на иконе. От этого ощущения присутствия какой-то неземной силы придавалась твердость в словах и уверенность в вере, проникающей все глубже в сознание прихожан. По городу ходили слухи, что Герману помогает Бог, его рука — это рука Господа, а значит и иконы божественные.

У Германа не было никаких проблем в городе, напротив, почувствовав уважение и почтение среди горожан, а также материальное благополучие, он решил остаться в этом городе и завести семью. Герман женился на самой красивой девушке, любая семья была рада выдать дочь за молодого иконописца, тем более что искусством он обладал и умением божественным.

Прошло десять лет счастливой жизни Германа и его любимой супруги. Как в каждой семье, у него появились дети. Звонкие детские голоса наполнили его дом, сердце наполнилось заботой и любовью. Герман считал себя самым богатым и счастливым человеком на свете, ведь его богатство составляли не полные доверху сундуки золота и серебра, а шестеро детей, наполнивших радостью сердце и счастьем душу. Он работал каждый день, шлифуя свое искусство, делая заказы для горожан и странствующих купцов, прознавших о его таланте. Он рисовал картины на заказ, разрисовывал глиняную посуду, вазы, изделия из дерева и прочие товары, где требовалась рука мастера. Ему приходилось уезжать в другие города, чтобы там выполнять заказы, демонстрируя свои божественные умения. Слава об умельце из небольшого городка все росла.

Дети подрастали. И вот однажды Герман вернулся в свой город после выполнения очередного заказа в храме, расположенного в городе Подлажице. Но горожане не встретили его, как бывало прежде. Он медленно и хмуро шел по безлюдному родному городу и не узнавал его. Куда делось былое веселье, где радостные и беззаботные сияющие лица горожан. Ему казалось все серым, словно невидимый художник забрал все краски из города и вселил страх и ужас в сердца горожан. Тени сбежались, окутали мраком улицы, сомкнулись и образовали тьму. Даже солнце, что обычно озаряло улицы стрелами золотых лучей, разливающихся по городу, наполняя его жизнью, куда-то спряталось, а вместо него — лишь серые облака, ничего хорошего не предвещающие.

Так, вместе с мрачными и тревожными мыслями он добрел до своего дома. Обычно его встречали еще перед дверью вся семья: красивая жена и шестеро детских улыбок его дочерей и сыновей. Но на этот раз он стоял перед дверью собственного дома один. Ни детский смех, ни радостные улыбки, никто не встречал его, лишь тишина и нарастающее смутное беспокойство. Он прошел по комнатам, но никого не встретил. Герман не верил глазам — детские комнаты были пусты. Выходя из дома, он встретил соседку, которая рассказала ему о случившейся беде. Дети находились в доме родственников его жены. Герман направился к ним. В доме тестя он и увидел своих детей. Они окружили его со всех сторон, двое близнецов сидели в кроватке и беззаботно играли.

— Она ждала тебя, — печальным голосом сказал отец жены Германа, — до последней минуты верила, что увидит.

Герман тяжело опустил взгляд и посмотрел на близнецов.

— Чума никого не щадит, — продолжал тесть. — Я буду помогать тебе всем, чем смогу. Герман забрал детей домой, нанял сиделку для близнецов. Женщина помогала с детьми и готовила пищу. Деньги у Германа были, он неплохо заработал на заказах во время последней поездки на заработки. Соседи начали завидовать ему, так как кругом в городе умирали люди, а в его большой семье, кроме жены, потерь не было. Казалось, смерть обходила их стороной по приезде отца семейства. По городу поползли слухи.

Все помнили о чудесном, если не сказать божественном, даре Германа, и, связав его с лояльностью смерти относительно его дома, посчитали, что он выбран Богом. Каждый день Герман видел трупы на улицах, их сносили со всего города и сжигали на площади. Он уже начал верить слухам, считая себя избранным, как неожиданно заболевает старший сын и умирает, ему было всего девять.

Узнав об этом несчастье, соседи отвернулись от Германа, даже сиделка стала тайком пробираться в дом на работу, чтобы ее не видели соседи. Вскоре умирают близнецы, они были самыми младшими. Герман не верил своим глазам, его сердце колотилось в гневе и отчаянии. Беда, что поначалу обходила его дом стороной, неожиданно нагрянув, казалось, спешила наверстать упущенное в своей черной и жуткой работе.

Герман не находил себе места. Он хотел уехать из города, прознав, что чума буйствует лишь в его родном городе, не трогая область.

Сиделка со смертью близнецов покинула его дом. Герман поначалу обвинил ее в несчастье, но потом понял, что это глупо, смерть была гостьей в каждом доме. Он хотел оберечь оставшихся троих детей, и потому запер двери дома, накупив заблаговременно продукты.

Не прошло и трех дней, как заболела девочка. Ей должно было исполниться пять. Он смотрел на исхудалое детское личико и молил Бога о пощаде. Но Бог не слышал, словно был занят более важными делами. Через два дня заболела и умерла вторая девочка, ей было семь. Всех детей Герман хоронил во внутреннем дворе дома. Он не хотел сжигать тела, и потому доверил их земле.

Не прошло и недели, как заболел последний мальчик. Вчера ему исполнилось восемь лет. Герман подарил ему деревянную куклу, что привез из другого города. Это был деревянным мишка с зелеными глазами. Герман понуро сидел у детской кроватки и оглядывал ее углы. С презрением и опаской он озирал призрачные тени комнаты, словно пытаясь увидеть малейшие изменения. Он верил в милость божью и с ужасом ждал смерть. Ему показалась, что одна тень шевельнулась и преобразилась, но это была игра пламени свечи. Тогда он отставил ее от себя, чтобы его дыхание не затушило луч света, пододвинув ее к голове спящего мальчика.

— Пусть тени уползут прочь, пусть смерть и не думает приближаться к нему, — гневно проворчал Герман, не повышая голоса, чтобы не разбудить мальчика. — Пусть возьмет мою душу, если ей так неймется. Я готов продать ей свою душу и работать на нее всю вечность, но пусть она оставит лишь одну жизнь — моему сыну.

Минуты шли, они удлинялись и казались вечностью. И вдруг одна из теней слегка пошевелилась. Герман замер, затаив дыхание.

— Нет, ты не посмеешь! Это все, что у меня есть. Оставь его в покое! Слышишь! — злобно ворчал он.

Герман привстал, пытаясь разглядеть тени, но они замерли по-прежнему. С тяжелым вздохом облегчения он опустился на стул, рядом с кроватью и взглянул на лицо мальчика. Он провел ладонью по его волосам, расправил слипшиеся кудри и обомлел. Его палец, во время поглаживания лишь ненароком скользнул по лбу мальчика. Лоб был холодным. Он в спешке коснулся руки, и она охолодела. Он прислушался к его дыханию, и его не услышал. Смерть обхитрила Германа. Возможно, последняя тень была вызвана легким изменением пламени свечи, которую Герман поставил рядом с сыном. А пламя было затронуто последним вздохом мальчика.

Его детская душа еще не успела покинуть тело, а Герман уже все крушил в доме. От гнева и отчаяния он разбивал вдребезги все, что ему попадалось на пути. Превратив уютную обстановку в хаос и бардак, он немного успокоился. Ночью похоронил сына, и так как теперь его ничего не сдерживало в этом ставшем ненавистным ему городе, он покинул его пределы и отправился в монастырь, что находился в Подлажице.

Настоятель монастыря хорошо знал Германа и его талант высоко ценил. Герман не стал монахом. Он рассказал настоятелю о беде, и настоятель предложил ему остаться в монастыре, сколько он пожелает. Здесь, в уютной, небольшой кельи, он продолжал писать иконы. Герман изображал монахов монастыря, и каждый монах гордился этим. Все по одному ходили в его рабочую келью, где он трудился даже ночью.