Иван Грозный. Двойной портрет - Роберт Виппер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Те же послы, направляясь к царской столице, заметили на дороге лихорадочную подготовку к войне: на расстоянии каждых 4 или 5 миль они видели недавно отстроенные ямские дворы с громадными помещениями для лошадей; еще более их поразили целые обозы саней, нагруженных порохом и свинцом, которые тянулись к западной границе.
В 1555 году московское правительство начинает войну со шведами, с целью высвободить себе дорогу к Ливонии вдоль Финского залива. Но оно явно готовилось к более крупной по размерам кампании. В это время Сильвестр, Адашев и Курбский еще занимали свои обычные места в высшем правительственном совете. Спрашивается, были ли тогда уже налицо серьезные разногласия между Иванам IV и его советниками? Сам он жалуется на то, что его слишком долго удерживали от военного вмешательства и этим создали множество ненужных жертв. Не хочет ли он сказать, что в случае более раннего выступления Москвы можно было предупредить раздел орденских земель между Польшей и Швецией и успеть захватить врасплох наиболее важные приморские города, Ригу и Ревель, которые составляли ключ к обладанию Ливонией?
Какие же, однако, были основания для партии Сильвестра, Адашева и Курбского затягивать дело, если все-таки конечная цель и у них состояла в присоединении Ливонии? Грозный пишет, что противники обвиняли его в опустошении Ливонии; он как бы оправдывается в ведении войны с христианскими государствами, Ливонским орденом и Литвой. Не значит ли это, что церковники не отказались от идеи унии с западнохристианским миром, что они были под известным обаянием объединительной политики римского престола, надеялись на успех своего дипломатического похода против Ливонии и что, напротив, светски настроенному уму Ивана IV эти соображения были чужды?
Во всяком случае его темперамент, его порывистость и самоуверенность очень хорошо заметили и учли на Западе. В приведенном нами докладе ливонского посла от 1551 года говорится: «Ныне правящий московит — человек молодой и потому особенно расположенный к войне и кровопролитию». Но в 1551 году двадцатилетний Иван IV еще не решался вырваться из-под опеки. Семь лет спустя он чувствовал себя вполне свободным и без колебания начал огромное по своему размаху и по своим последствиям предприятие, имея на своей стороне только одного из участников правящей группы, дьяка Висковатого, руководителя иностранной политики, стоявшего с 1549 года во главе Посольского приказа.
Как объяснить те глубокие основные побудительные причины, которые привели к Ливонской войне, этому величайшему наступательному порыву Москвы в XVI веке, и как определить роль Ивана Грозного в открытии Балтийской кампании и в неотступном ведении этой труднейшей из войн его эпохи? На этот вопрос в коротких словах можно ответить следующее. Ливонская война, начавшаяся в 1558 году, была третьим большим столкновением в многовековой борьбе русского народа с немецкими захватчиками. В 1242 году немцы наступали, в 1501–1502 годах они вынуждены были защищаться и в 1558 году потерпели крушение. Ливонская война была справедливой, не захватнической войной. Москва боролась за возвращение исконных русских земель — старинной «отчины» и «дедины», за объединение всея Руси.
В первой половине XVI века в Московской державе происходит мощный рост производительных сил, который особенно ярко и наглядно выражается в расцвете старых городов и появлении множества городов новых. В городах открываются внутренние рынки, где в качестве важнейшего предмета торговли выступает хлеб, что в свою очередь указывает на успехи сельского хозяйства. К середине века развитие производства становится настолько крупным и интенсивным, что перед страной встает и властно требует разрешения задача открытия внешних рынков, приобретения путей к вывозу продуктов национального производства. Для Москвы это означало прежде всего принять участие в международной торговле хлебом, что, как было показано выше, имело и жизненное значение для индустриальных стран Западной Европы. Необычайная проницательность, гениальная догадка Ивана Грозного состояла в том, что он понял необходимость этой новой конъюнктуры, подсказываемой в свою очередь жизненными потребностями быстро растущего хозяйства в Московском государстве, — он понял, что необходимо пробить окно в Европу не только для ввоза индустриальных товаров, не только для приобретения высшей техники Запада, но и для вывоза за границу важнейших продуктов сельскохозяйственного производства Московского государства.
6
Открывая трудную и сложную борьбу за выход к Балтийскому морю, Иван IV возобновлял планы своего великого деда: недаром в письме к Курбскому он постоянно упоминает именно о замыслах деда и только раз мимоходом называет отца. Прежде всего он хотел устранить посредничество ганзейцев и завести прямую торговлю с европейскими странами; с этой точки зрения его более всего занимали морские порты Прибалтики: Нарва, Ревель, Гапсаль, Рига. Но в Москве не упускали и других выгод завоевания: доходности богатого и населенного края, возможности вывоза из страны ремесленников и сельскохозяйственных рабочих; уже Иван III в войне с орденом сильно налег на захват живой добычи, переселяя, на манер Сеннахериба или Навуходоносора, пленных ливонцев в глубь Московии.
В Москве хорошо знали Ливонию со всеми ее особенностями и слабостями. Великороссы чувствовали себя тогда ближе к этой стране, чем в последующую пору. Недаром для большинства ливонских городов были свои, русские названия, происходившие от старинных местных имен: Ревель звался Колыванью, Нарва — Ругодивом, Венден — Кесью, Мариенбург — Алыстом; иные были с именами переводными: Нейшлос назывался Сыренском, Вейсенштейн Курбский переводит Белым Камнем; Нейгауз превращается в Новгородок. Многие имена переделываются на русский лад: Тольсбург в Толщебор, Зесвеген в Чиствин, Розиттен в Режицу, Лудзен в Лужи.
Исход военных столкновений русских с немцами зависел всякий раз от социальных, политических и военно-технических условий, в которых находились воюющие между собою народы, но огромную роль играла также личность главных руководителей войны и политики.
В 1242 году в Ледовом побоище столкнулись два войска, которые приблизительно равнялись друг другу по вооружению и одушевлявшей их энергии: орденское рыцарство было тогда в полном расцвете своей агрессивной организации, в увлечении своими непрерывными победами и
