Так хохотал Шопенгауэр - Александр Силаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет у добра превосходства перед злом, и у зла превосходства нет. Все нужно, все полезно, и всего на земле примерно одинаковое количество, причем баланс регулируется по естественным природным законам.
Одни говорят, что двадцатый век по насилию переплюнул всю историю, другие говорят, мол, средневековье злое. Ну раз они так по-разному говорят, один вывод: уровень жестокости примерно равен на все времена. Есть какие-то прогибы и всплески, но в целом линия держится приемлимой середины, а наличие тенденции мы бы сразу заметили. Впрочем, наличие тенденции уже давно бы опрокинуло мир, он бы умер от переизбытка зла. Или от переизбытка добра, что нетрудно себе представить. Это произошло бы в том случае, если количество жестокости линейно зависит от времени, как многие всерьез полагают. Ну это неправильные эсхатологи полагают. Они у нас привычно ждут коммунизма через двадцать лет или Конца Света в следующую субботу, судьба их такая. А на самом деле баланс поддерживается, вопрос только, на каких энергетических состояниях: низких или высоких. Там отдельная тема возникает с этими состояниями, а пока сильно хочется заметить, что вовсе не религии или идеологии поддерживают баланс.
Вот когда христианство заплевали насмерть — один Ницше плюнул так, что подбил всех ангелов, причем навсегда — так вот, возникло интересное утилитарное оправдание. Наверное, последнее из рационально возможных. Никто не будет всерьез говорить, что христианство есть благодать, потому что благодать где-то есть, а где ей быть, как не на Голгофе — это все аргументация плохих умов, куда попадает и Толстой, и Соловьев, и еще немало ребят… Утилитарное оправдание в сути одно, там идет без мистики и старика Зосимы, без соплей, одним словом — все сводится только к поддержанию баланса, будто десять заповедей держат на себе мир. Не убий, не укради — а без этого мир развалится. Совершенно ведь правильно, что людишек надо держать, что животные инстинкты ведут к хаосу. А цивилизация очень тонкий и сложный механизм, весьма подверженный энтропии со стороны мало-мальски серьезного беспредела чувств.
Это правильно, но вопрос лишь в том, что именно выступает скрепляющей субстанцией. Действительно десять заповедей? И вот здесь сомнения больше, чем утверждения — во-первых, если жестко подумать, а во-вторых, если что-то промоделировать, представить себе воображаемые ситуации или просто посмотреть на историю. Куда ближе к истине такое тавтологичное определение: баланс держится на балансе. Без определяющего влияния моралина. Возьмем простейшие примеры сбалансированных состояний: политическую карту мира и высшее общество при дворе монарха. На протяжении истории характер межгосударственных отношений определялся чем угодно, но не религией, моралью и заповедями. Казалось бы, кристализованная воля к власти провоцирует на состояние перманентной войны. На самом деле перманентной крови в истории нет. Народы хотят мира и правильно делают, поскольку мир есть стратегически более выгодное позиция.
Если две страны воюют, очки всегда набирает третий. Как, например, Америка в мировые войны. Воевать обычно невыгодно как раз с точки зрения наращивания могущества. Всегда идет истощение ресурса. Пускай параллельно страдает противник. Но полная картина мира такова, что в ней не только ты и противник, которые взаимно убиваются — есть еще десятки народов, которые стоят в стороне и накапливают себя. Через долгое или короткое время все позиции достаются остающимся в стороне. Любой нормальный лидер осознает эту нехитрость. И войны обычно приключаются по легко распознаваемым причинам. Или от недомыслия ситуация вбивается в такой тупик, что из него можно выйти только насилием, или кто-то уверен в тотальном перевесе, в том, что взаимно равного убивания не получится он просто начнет и возьмет свое. И первое, и второе случается не столь часто, чтобы мир стал выжженой местностью. И первое, и второе случается равно настолько, чтобы развеять вселенский сон. И нормально, что случается. Видите: оптимальный баланс есть, он найден по независящим от нас механизмам, в данном случае — равновесие между войной и миром.
Аналог христианским заповедям в этой системе — так называемый интернационализм, в своей вредности давно переплюнувший для арийцев все виды шовинизма и ксенофобии. Практическая его польза равна нулю, поскольку мир держится на балансе сил и могуществ, а не по доброй воле. Интернационализм не держит мир на гране равновесия, как ему пытаются приписать. Его функция лежит в другой плоскости и несет чистое отрицание нормальных по сути вещей. И не только черносотенец так считает. Подобные вещи можно вывести философски, если, конечно, не накладывать на мысль кандалы либеральных парадигм…
Если кто-то начинает верить в добрую волю, он просто накладывает на себя ограничения, сразу дающие преимущества тем, кто существует без ограничений. При этом равновесие то же, только баланс смещается и застывает в новой точке: там, где уверовавший в интернационализм что-то проигрывает. Допустим, белая раса начинает верить в дружбу народов, а цветные не верят, но хотят оторвать кусок могущества и хорошей жизни — систему трясет, и она принимает новое положение, где часть власти перешла от белым к цветным. Заметьте, какой фактический результат: мир не стал добрее, только белая раса уронила статус, а китайцы, негры и арабы его подняли.
Представьте, что кто-то сочиняет правила честной жизни, но по этим правилам начинает играть только часть людей. Допустим, такие правила: в денежных делах верить на слово, договора не подписывать, арбитраж упразднить. И будет от этого экономия сил и нервов. И некоторые начинает играть по хорошим и добрым правилам, а другие играют по злым и недоверчивым. Вторые обманывают первых, вот и весь достигнутый результат. Мир стал честнее? Наоборот. Увеличилась упорядоченность системы? Да нет, кругом развал и энтропия. Для того, чтобы новые правила имели смысл, требуется выполнение их от каждого, без единого исключения, которое сразу же своим бытием опровергнет всю воздвигнутую конструкцию. И вместо желаемого мы получим прирост энтропии и понижение уровня энергетической напряженности. Потому что жить проще, обманывать проще, а усилия для этого нужно меньше. Жизнь становится примитивнее. И так случится. Исключения из новых и честных правил будут всегда — потому что такая онтология, так мир устроен. Нас даже не интересуют причины, по которым будут исключения. Важно, что без них невозможно и лучше с самого начала об этом знать. И не вводить правила честной жизни.
Вот такой сильно профанированный пример. Но он дает ответы на все поставленные вопросы: упрощенно содержит в себе и метаполитику двадцатого века (конец гегемонии ариев на земле), и ту роль, которую могло сыграть на земле христианство. Там ведь тоже маразм введения добрых правил, на деле ведущий не к добру, а к искривлению пространства жизни: принявшие закон себя теряют, а не принявшие самоутверждаются за счет искривления, поддерживая в системе первоначальный уровень хаоса и насилия. И неважно, сколько этих непринявших, любого числа хватит. Важно, что зло никуда не денется, а верные алгоритмы жизни перепищутся на искореженный лад, путая статусы, смещая оценки, давая ситуациям извращенный смысл. И не было другой роли. Но и эту христианство не сыграло.
С христианством вообще получается интересно, если мы признаем ницшеанский анализ за рассмотрение наиболее высокого уровня. Уровень доказывается просто. За сто лет никто в этой точке его не опровергал, даже не пытался — то есть никто не выходил и не спорил с ним на философском языке, как полагается, потому что там спорить нечего. Там только матерились, причем разнополярные деятели: Соловьев, Сартр, Поппер. Мамардашвили дурного не говорил: определенный тип воспитанного сознания просто все по-своему интерпретирует, экстремисткий пафос стирает, хлопает по плечу и говорит: ну брат, мы с тобою, оказывается, единомышленники. Хотя какие, к черту, единомышленники?
Так вот, ницшеанство долбает бога, причем каждый удар правилен. Только из рассмотрения выпадает мелочь, что долбится все-таки отсутствующее в реальной истории. Христианство никогда не играло большую роль в пространстве реальных фактов. И это фундаментально, но это не замечается. Мы заходим в то место, где стоял Ницше, подбираем нить и крутим дальше: и вот нам открывается, что феномена «чудовищное христианство» все-таки не существовало в таком масштабе. Суть не в том, что оно не чудовищно. В ницшенской трактовке христианство действительно ужасная штука, причем трактовка в принципе не оспорима, выше нее не возьмешь. Вся соль в том, что не существовало никакого христианства. Вот эти двадцать веков — его на самом не было как определяющего фактора жизни. А именно в таком значении видели его сторонники и противники.