Легионер - Дакар Даниэль

Рипли, покусывающий нижнюю губу и непривычно серьезный, достал пачку сигарет и вопросительно приподнял брови.

— На террасе, — кивнул Конрад, и мужчины вышли на воздух.

— Сентиментальный старикан? — негромко повторил майор, усаживаясь и медленно разминая толстую коричневую сигарету. — Нет, Конрад. Знаю, ты привык, что я говорю глупости, но поверь — Ловкач Рипли хоть немного, да поумнел за эти годы. Не уверен, что сделал бы я сам в такой ситуации… но обратно в так называемую семью девочку точно не отдал бы. Какие же сволочи…

Конрад плюхнулся в жалобно скрипнувшее кресло и криво усмехнулся. Насколько Джеймс знал своего сержанта, сейчас будет рассказано что-то ещё похлеще… хотя, казалось бы, хлеще некуда.

— А потом Кронберг захотел её вернуть. Полицию привлек, мразь: дескать, я заставил его продать Лану.

— Решил, что продешевил? — процедил Рипли.

— А он действительно продешевил, — на секунду глаза Конрада стали настолько страшными, что Рипли поёжился. Замеченные им ещё в доме велеречивость и многословность Зверюги были насквозь непривычными, и от этого становилось только неуютнее. — Тут система интересная… в общем, если такие, как Лана, не признанные семьёй, доживают до возраста фертильности, родителям предлагают проявить гражданскую сознательность: стерилизовать, чтобы не размножались. Аборт денег стоит, эвтаназия младенца, если вдруг не уследили, и он всё же родился — тоже. А стерилизация не просто дармовая, за неё платят. Не слишком много, но существенно больше сотни. Кронберг, оказывается, уже договорился, а когда в первый раз ко мне припёрся — забыл, пьянь. Потом проспался, вспомнил, ну и… тут такое шоу было, когда сначала он с дружками и помощником шерифа припожаловал, а потом эти хреновы медики заявились! Уж на что у меня Руди мальчик воспитанный, и то…

Услышавший своё имя пес застучал хвостом по полу террасы.

Майор стиснул зубы так, что перекусил сигаретный фильтр. Сунул окурок в плошку с песком, стоящую на столике между креслами, отплевался и прикурил новую сигарету.

— Почему ты не пристрелил его, сержант? Ну на кой черт таким жить, а?! Я бы…

— Да сглупил я, — досадливо отозвался Конрад, отламывая от брикета очередной кубик мяты. Курить он, похоже, бросил, в плошке окурков не наблюдалось помимо того, который утопил в песке Джеймс. — Не хотел на глазах дочери убивать. А больше Кронберг на мою землю не совался. Пропойца, а в отношении собственной шкуры соображает, паскуда.

— Паскуды всегда соображают, — зло сплюнул майор.

— Именно. Ага! — Дитц одним гибким, плавным движением поднялся на ноги.

Сделал ли он это одновременно с тем, как вытянувшийся в струнку Руди водрузил лапы на ограждение террасы, или секунду спустя, Рипли не отсёк, и разозлился на себя. Виски, конечно, хороший, но надо бы и честь знать!

— Вот сейчас и познакомишься, — ухмыльнулся сержант. — Посмотришь, чему я девчонку успел научить.

Из-за холма вынырнул ярко-красный (кажется; под потеками грязи не очень-то разберёшь) скутер. Мокрая земля была ему нипочем, и через минуту оба седока спрыгнули у крыльца. Большие очки, каскетки поверх капюшонов изрядно загвазданных непромокаемых комбинезонов, школьные рюкзаки за плечами… майор не сразу понял, кто есть кто. Однако сообразил довольно быстро, стоило очкам сдвинуться вверх.

Водитель мог быть только девчонкой: худощавой (чтобы не сказать худой), чуть нескладной, явно рвущейся вырасти: из одежды, из скутера, из окружающего пространства. Настороженной.

Пассажир, коренастый мальчишка, являл собой образец дружелюбия и довольства миром и собственной персоной. Ни черта он не боялся, в отличие от девочки. Эта держалась так, словно в любой момент готова ударить — или удрать. Что же с тобой сделали, маленькая, что ты за полный земной год не отошла? Впрочем, Ловкач уже знал — что. Знал. И понимал теперь Зверюгу Дитца. Он и раньше его понимал, а сейчас, когда увидел этого опасливого зверька…

— Так, салаги! — рявкнул отставной сержант. — Стоять смирно, вести себя прилично, помнить божий страх! К нам заглянул на огонек не кто-нибудь, а Джеймс Рипли! Джимми, это моя дочь Лана и её друг Тим Стефанидес. С его отцом ты уже знаком.

— Лана! — протянул руку майор. — Тим! Наслышан. Рад личному знакомству.

Ладошки подростков были крепкими (ну да, турник и брусья, конечно!), костяшки говорили опытному глазу о многократных отжиманиях на кулаках.

— Тим, тренировки сегодня не будет. Отец тебя ждёт.

— Вас понял, сержант! — вытянулся парнишка. — Пока, Лана, до завтра!

Когда девчонка сняла в прихожей комбинезон, Рипли мысленно присвистнул: такого он еще не видел. Никогда. Глаза разного цвета (вертикальные зрачки не в счёт) и у обычных людей встречаются, хоть и редко. А вот такие волосы — нет. Их было примерно поровну: темно-рыжих в красноту, золотистых и цвета заварного крема. И все три оттенка словно светились изнутри. Ни один парикмахер не смог бы создать подобный шедевр, разве что окрашивал бы каждый волос по отдельности. Да уж, любая модница пары лет жизни не пожалела бы ради такого… а дочке Конрада наплевать. Собрала в хвост и на том успокоилась.

На левой ушной раковине поблескивало широкое кольцо цвета черненого серебра. Похоже, Зверюга обеспечил дочери коммуникационный комплект, используемый в качестве экипировки бойцами Легиона. Где его раздобыл притворяющийся сейчас сугубым штатским старый чёрт, Ловкач не знал. Да, по правде сказать, и не хотел. Чего он хотел, так это рассмотреть девчонку повнимательнее. Но как это сделать, не пялясь совсем уж неприличным образом, Рипли не имел ни малейшего представления.

А вот Лану вопросы приличий не волновали совершенно. Бросив косой взгляд исподтишка, майор обнаружил, что его беззастенчиво разглядывают. Заметил это и Дитц.

— Что скажешь, Лана? У тебя было достаточно времени.

— Легионер. Офицер. Твой.

Отрекомендованный таким образом Рипли присел на краешек стола и слегка склонил голову набок:

— Ну, легионер — понятно, — провел он рукой от лба к затылку. — Почему офицер?

Губы Ланы тронула улыбка с явным привкусом превосходства. Она слегка встряхнулась, и вдруг стала словно выше ростом. Плечи, такие узкие только что, сейчас, пожалуй, прошли бы не во всякую дверь. Острый подбородок приподнялся. Нижняя челюсть выдвинулась вперед, тяжелея на глазах. Светлая кожа, рыжие волосы, юное треугольное личико… какая, в сущности, разница?! На Джеймса Рипли, властно сощурив разноцветные глаза, смотрел он сам.

Майор понимал, что это всего лишь иллюзия, но она была реальной до мурашек, ползущих по коже. Впору перекреститься.

Положение спас Дитц, правой рукой хлопнувший по плечу бывшего сослуживца, а левой слегка дернувший дочь за ухо:

— Хватит, Лана! Мы всё поняли. Осанка, манера держать голову, смотреть… да?

— Да, па.

— А почему мой?

— Джимми, — пожала плечами девчонка, снова ставшая обыкновенным подростком. — Ты сержант, он офицер. И всё равно Джимми.

— Однако! — покрутил головой Рипли. — Скорость соображения меня определенно радует. Как и наблюдательность.

— А то! — приосанился хозяин дома. — Погоди, это только начало!

Начало… это слово не давало майору покоя весь остаток дня. Начало чего?

По всему выходило, что Конрад относится к Лане не столько как к дочери, сколько как к новобранцу. Новобранцу, которого следует подготовить наилучшим образом. У Рипли возникло серьезнейшее подозрение, что конечная цель подготовки — служба в Легионе. Интересный выбор жизненного пути для девочки. Неординарный. И определенно не её собственный. Вернее, возможно, что её — но под активным влиянием приёмного отца. Зачем?

— Зачем? — негромко переспросил Дитц, когда, уже в темноте, они спустились к "Саламандре". — Затем, что здесь, на Алайе, у Ланы есть прошлое и нет будущего. А в Легионе прошлого нет ни у кого, а будущее имеется у любого, кто возьмёт на себя труд извлечь голову из задницы. Некоторые головы, конечно, приходится извлекать за уши…