Учитель цинизма - Владимир Губайловский

Я даже вспотел. Но потом пришел в себя. Ну и ничего страшного, и так тоже можно. Помолчим. Попиляем. И вот тут-то мне пришла какая-то совершенно гнилая карта. Я был на третьей руке. Шурик и финансист пасовали. У меня игра была крайне сомнительная, а распас и вовсе никакой, хоть сразу все взятки забирай. И как будто черт на ухо шепнул: «Два паса – в прикупе чудеса». И я упал на трехкозырку. В прикупе были две фоски не в масть, хоть сноси. Я поднял глаза и посмотрел на Шурика: его прикрытые ладонью карты лежали на столе длинной стороной параллельно краю. У него был чистый распас. А значит, у финансиста наверняка сильная карта. Сердце у меня оборвалось, но было поздно. Потом ошибся и Шурик, вместо того чтобы вистовать и играть втемную, он пасовал. Если бы они стояли – у меня был шанс, что финансовый человек сделает ошибку и все закончится не так херово. Но Шурик решил, что втемную я еще каких-нибудь чудес наделаю, – и спасовал. Финансист сказал: «Ложимся». Они легли. Все было ясно и без игры, но сдачу сыграли до конца. Малоприятный молодой человек спокойно вырезал у меня струну и уронил без трех. Собственно, можно было заканчивать.

Нам и дальше не везло, хотя таких катастроф больше не случалось. А у финансовых людей наоборот – то приходили восьмерики, то выпадали чистые распасы, то играли третьи дамы, чуть ли не четвертые валеты и вторые короли. У нас все шло с тяжелейшим скрипом. Пулю дописали к половине седьмого утра. Мы достали деньги – на двоих у нас было в наличии два червонца. Я написал расписку почти на полтинник. Финансист посмотрел на меня тяжелым взглядом: «Времени у тебя сутки». Я кивнул. Молча, не прощаясь, мы вышли в утреннюю промозглую дымку.

Шурик молчал. Я сказал: «Надо бы выпить». Шурик кивнул: «Надо. Поехали на Мосфильмовскую, там пивная в восемь утра открывается, у меня еще трешка осталась». – «Шурик, я отдам». – «Не сомневаюсь», – хмуро ответил Шурик. «Я все отдам. Это моя вина». – «Хорошо», – просто согласился мой невеселый налапник. Мы добрались до Мосфильмовской. Разменяли деньги, набрали пива в автомате, и как-то постепенно развиднелось. А на пятой кружке стало совсем светло. «Да будет тебе, Шурик, жизнь не кончилась». – «Не кончилась, но деньги отдать надо сегодня». – «Значит, отдам». Меня знобило от бессонницы и нервного напряжения. А где взять такую огромную сумму, я не представлял.

24 …Бабушка приехала в Москву в 1924 году. Ей было 19 лет. Когда она сошла на Казанском без денег, без образования, без профессии, первое, что она увидела, – вдоль всей крыши щусевского творения аршинными буквами было написано: «Нигде кроме, как в Моссельпроме». Таким слоганом ее встретила столица.

Первое время она служила домработницей у брата Тухачевского. Готовила, ухаживала за детьми, но в основном работала на огороде. Жили они на окраине, где-то в районе Шаболовки, и, отправляясь в лавку за керосином, юная Саня любила остановиться и посмотреть, как достраивают Шухову башню.

Но жизнь ее как-то не задалась. Красный командир Николай Николаевич Тухачевский положил на нее глаз, а жене его Зинке это не понравилось. Все братья Михаила Николаевича Тухачевского и мужья сестер были военными и служили в Красной армии. А он хоть и не был старшим по возрасту – был старшим по званию, и именно он стал главой огромной семьи. Михаил Николаевич собрал семейный совет, всех выслушал и принял решение: «Саня будет жить у меня». И Саня переехала в Дом правительства на Никольской. Там была огромная квартира, и хоть она была перенаселена братьями и сестрами командарма и их семьями, ей выделили отдельную комнату. Она дружила и с Ниной Евгеньевной – женой Тухачевского, и особенно с его дочерью – Светланой.

Саня пошла работать на завод «Мосэлемент». Чем она там занималась, я не знаю, а вот перекусывали они с подружкой после работы в ГУМе и брали там самое дешевое из всего, что было, – бутерброды с осетриной. Уже (или еще) был НЭП.

Потом Саня поступила в лесохимический институт. Вряд ли она думала о каком-то призвании, поступила и поступила. Поскольку не знала она почти ничего, то сначала год училась на рабфаке, а уж потом стала познавать азы лесохимии. Очень она любила вспоминать, что учили ее профессора из Первого МГУ и преподавали ей среди прочего «интегралы и дифференциалы», – она произносила эти слова с неизменным почтением. Что они значат, она, конечно, не помнила в то время, когда пестовала меня маленького, но, я думаю, она и во время обучения не слишком-то вдавалась в подробности этой мудреной науки. Зато слова какие красивые!

Тухачевский ее стремление к учебе очень одобрял. А Саня была старательной и целеустремленной, чем разительно отличалась от своего любимого внука-раздолбая.

Потом семья Тухачевского вместе с Саней перебралась в Дом на набережной. Был период, когда она жила в маршальской квартире вообще одна – Тухачевские временно переехали в Питер. Как взрывали храм Христа Спасителя, она видела из окна. В доме едва не вылетели стекла. В Бога она не верила.

В нашем доме была довольно большая, хотя и хаотичная библиотека. И в этой библиотеке была специальная бабушкина полочка: на ней стояли тоненькие книжки «Воениздата» о военачальниках – героях Гражданской войны. Таких книжек выпустили довольно много в шестидесятые: Якир (я чуть не написал «и Красин», но это тема совсем из другой оперы), Уборевич, Блюхер… Со всеми этими видными деятелями Саня была знакома. Они бывали у Тухачевского в доме, и когда случались застолья, а устраивались они нередко, он обязательно Санечку приглашал. Она вспоминала, как Михаил Николаевич настаивал, чтобы в один из таких вечеров она непременно попробовала «виску», которая была очень большой редкостью. «Виска» ей не понравилась, а его настойчивость она помнила всю жизнь. Больше всех бабушке нравился Буденный и совсем не нравился Ворошилов, она считала, что это он помешал Тухачевскому стать наркомом (ведь наркомом, конечно, должен был стать только он), а потом в трагические дни не помог.

Сталина она ненавидела так, как только может один человек ненавидеть другого: он был ее личным врагом. Когда она говорила о Сталине, у нее темнели глаза. Мне кажется, если бы ей представился удобный случай, она бы перегрызла ему горло, совершенно не задумываясь о том, что погибнет сама. И не за то, что он на десять лет отправил ее мужа и моего деда в Карлаг, а за то, что он сделал с Тухачевским.

Я много читал о красном маршале, но образ, постепенно проступавший из книг, никак не влиял на мое отношение к этому необыкновенно обаятельному, заботливому и даже нежному человеку. Бабушка говорила: «Ну конечно, были женщины, но ведь они сами ему на шею вешались, а он не всегда мог устоять, вот они и виноваты, а он не виноват». Но Нину Евгеньевну она очень жалела. Логики в этом было немного, потому что в этом была другая логика – логика любви. Только став взрослым человеком и кое-что пережив, я понял: бабушка всю жизнь, с самого своего детства, может быть, с того самого дня, когда во Вражском угощала его малиной, была влюблена в Тухачевского. Она бы никогда в этом чувстве не призналась даже себе самой, а он – опытный сердцеед – наверняка догадывался.

Когда Светлане нужно было что-то выпросить у отца, например чтобы он дал машину для поездки за город, она уговаривала Саню: «Санечка, милая, попроси у него, тебе он точно не откажет, а меня прогонит». И Санечка просила, и красный маршал, перед которым трепетали целые армии, уступал робкой, смущенной просьбе, конечно, прекрасно зная, кому на самом деле понадобилась эта машина.

Тухачевский был красив, одарен незаурядной физической силой, умен и музыкален. Он делал скрипки. Он дружил с Шостаковичем. У него в доме устраивались вечера, на которых играли Оборин и Ойстрах. И Санечка непременно на таких вечерах присутствовала. Слуха у нее не было, в музыке она не понимала ничего, но вряд ли она скучала – ведь там был он.

25 …Кто такой этот любимый с детства Михаил Николаевич Тухачевский? Идеал человека, о котором я на протяжении многих лет слышал только восторженные слова в превосходной степени.

Сын обедневшего помещика. Гимназист. Кадет. Юнкер. Поручик гвардейского Семеновского полка. Военнопленный на германской войне. Заключенный крепости Ингольштадт, где он познакомился с другим военнопленным – Шарлем де Голлем. Член РСДРП. Командарм и герой Гражданской войны. Победитель Колчака. В двадцать восемь лет во время проигранной вчистую польской кампании командующий Западным фронтом. Борец за мировую революцию. Особо доверенное лицо большевистского правительства, чей военный талант активно использовали Ленин и Троцкий. Военачальник, в 1921 году разгромивший Кронштадтский «мятеж» и Тамбовское крестьянское восстание. Заместитель наркома обороны, к которому прислушивался и которого до времени терпел Сталин. Красный маршал, расстрелянный в 1937 году за измену Родине, шпионаж и подготовку террористических актов.