Любовь живет три года - Фредерик Бегбедер

Мы покидаем сначала родительское гнездо, а потом, бывает, и свое первое семейное гнездо тоже, и всегда при этом ощущаем одну и ту же боль, потому что чувствуем себя навсегда осиротевшими.

XLIII

Пошлая сцена

Супруги ужинают, любовники обедают. Если увидите парочку в бистро в полдень, попробуйте щелкнуть фотоаппаратом – нарветесь на неприятности. Попробуйте сделать то же самое с другой парочкой вечером – вам улыбнутся и примут картинные позы под вашей вспышкой.

Вернувшись после супружеских каникул, Алиса позвонила мне. Хорошенько поставив себя на ее место, вообразив, что происходит в ее головке, я холодно предложил вместе пообедать.

– Я принесу проектор для слайдов.

Она не нашла меня забавным, и слава богу, потому что я не собирался ее забавлять. Едва придя, она клянется мне, что это было ужасно, уверяет, что они ни разу не занимались любовью, но я перебиваю ее:

– У меня все прекрасно. Уезжаю на уик-энд с Анной.

Мы-то знаем, что это неправда, все знают, кроме Алисы, которая метко поражена баллистической ракетой.

– А…

– Ну, – как-ни-в-чем-не-бывало-продолжаю-беседу-я, – как съездили?

Алиса дает мне пощечину, но почему-то сама разражается рыданиями. Я в последнее время прямо-таки коллекционирую застольные мелодрамы. Удачно вышло: здесь у нас нет соседей. Неудачно вышло: и Алиса убежала. Скучно теперь будет в ресторане. Я могу сколько угодно смаковать свою месть, все равно «я остался один, с сердцем, полным подаяний» (Поль Моран[23]), и опять принимаюсь пить гектолитрами, так что вскоре уже на ногах не стою, да и не сижу. Пообедал, называется, опять ни крошки во рту. Месть – блюдо несъедобное.

Не то удивительно, что наша жизнь – пьеса, а то, что в ней так мало действующих лиц.

XLIV

Переписка (IV)

Последнее письмо к Алисе:

"Любовь моя!

Уик-энд с Анной ничего не дал. Не будем больше об этом. Как и ты, я хотел определиться, быть уверенным в том, что сделал правильный выбор. Прости, что так обидел тебя. Еще мне хотелось, чтобы ты почувствовала, как сильно я страдал, когда ты уехала. Это глупо, я понимаю. Потому что ты никогда не узнаешь, как больно ты мне сделала.

Алиса, мы с тобой созданы друг для друга. Это просто жуть. Все с тобой прекрасно, даже я. Но мне страшно, что тебе страшно. Невыносимо, что я не единственный мужчина в твоей жизни. Я ненавижу твое прошлое, оно застит мое будущее.

Хотелось бы, чтобы от всей этой боли был хоть какой-то прок. Почему ты мне не доверяешь? Потому что я шальной? Не принимаю упрека, ты ведь тоже шальная. Ты думаешь, мы любим друг друга исключительно потому, что это сложно? В таком случае надо расстаться. Лучше быть несчастным без тебя, чем с тобой.

Наша любовь неискоренима, в голове не укладывается, как ты этого не понимаешь. Я твое будущее. Я здесь, я существую, и ты не можешь жить дальше так, будто меня нет. Уж извини. Как говорят «Незнакомцы»[24]: «Это твоя Судьба».

Мы не имеем права отказываться от счастья. Большинству людей такого везения не выпадает. Они нравятся друг другу, но не влюбляются. Или влюбляются, но у них не клеится в постели. Или в постели все хорошо, но им нечего сказать друг другу потом. А у нас с тобой все есть, вот только нет ничего, потому что мы не вместе.

То, что мы делаем, – непростительно. Хватит терзать друг друга. Это преступление – не поспешить быть счастливыми, когда представляется наконец такая возможность. Мы чудовища по отношению к самим себе. Сколько можно? Ради кого? Бесчеловечно так мучить себя и других просто так, за здорово живешь. Никто нас не упрекнет за то, что мы не упустили свой шанс.

Это действительно будет мое самое последнее письмо. Я не могу больше играть в кошки-мышки. Я сокрушен, раздавлен, я жду у твоих ног – добей меня. Есть такой предел боли, когда теряешь всякую гордость. Я пишу не для того, чтобы просить тебя прийти, – я пишу, чтобы предупредить: я всегда буду ждать. Дашь знак – и мы начнем разводить страусов. Не дашь – я все равно буду здесь, поблизости, на одной с тобой планете, ждать тебя. Я люблю тебя до безумия, ты одна мне нужна, я думаю только о тебе, я принадлежу тебе душой и телом.

Твой Марк, который плакал, когда писал это письмо".

XLV

И вот

И вот я берусь за перо, чтобы сказать, что люблю ее, что у нее самые длинные на свете волосы и моя жизнь утонула в них, а если тебе это смешно, мне жаль тебя, ее глаза для меня, она – это я, я – это она, и когда она кричит, я тоже кричу, и все, что я в жизни сделаю, я сделаю для нее, всегда, всегда я буду отдавать ей все, и до самой смерти не будет ни одного утра, чтобы я встал с другой мыслью, кроме мысли о ней, и буду любить ее так, чтобы она любила меня, и целовать снова и снова ее руки, ее плечи, ее груди, и тогда я понял, что человек, когда он влюблен, пишет слова, которым нет конца, и некогда ставить точки, надо писать, писать, бежать впереди собственного сердца, и фраза тянется и тянется, в любви нет пунктуации, и страсть истекает слезами; когда любишь, обязательно пишешь и не можешь остановиться; когда любишь, обязательно воображаешь себя Альбером Коэном[25], Алиса со мной, Алиса бросила Антуана, она ушла, наконец-то, наконец, и мы взлетели, в переносном смысле и в прямом, первым самолетом в Рим, конечно, куда же еще, отель «Англетер», пьяцца Навона, фонтан Треви и вечные желания, прогулки на «веспе»; когда мы попросили шлемы, парень из проката мотороллеров все понял и сказал: слишком жарко, любовь, любовь без остановки, три, четыре, пять раз на дню, конец уже болит, никогда вы не ловили такого кайфа, все начинается заново, вы больше не одиноки, небо розовое, без тебя я был ничем, наконец-то я дышу, мы идем, не касаясь ногами мостовой, в нескольких сантиметрах над землей, никто этого не замечает, кроме нас, мы на воздушных подушках, мы улыбаемся римлянам просто так, без причины, нас принимают за даунов, за сектантов, мы из секты Улыбающихся в Левитации, все стало теперь так легко, шагаем левой-правой, и это счастье любовь жизнь томато-моцарелла залитые оливковым маслом «паста» с пармезаном, никогда не доедаем, оставляем на тарелках, слишком заняты смотрим в глаза друг другу гладим друг другу руки опять хотим, кажется, мы не спали уже десять суток, десять месяцев, десять лет, десять веков, солнце на пляже Фреджене поляроидные снимки как тот что нашла Анна в сумке в Рио, дышать и смотреть на тебя, больше ничего не надо, это навсегда, на всю жизнь и навеки, просто не верится, с ума сойти, как радость жизни нас распирает, со мной никогда такого не было, а ты чувствуешь то же, что чувствую я? Ты никогда не полюбишь меня так, как я тебя люблю, нет, это я люблю тебя сильнее, чем ты меня, нет, я, нет, я, ладно, мы оба, как это здорово стать полным идиотом, бежать к морю, ты создана для меня, какими словами выразить нечто столь прекрасное, это как будто, как будто мы вышли из непроглядно черной ночи на ослепительный свет, как балдеж под экстази, который никогда не кончится, как боль в животе, которая вдруг прошла, как первый глоток воздуха, который вдыхаешь, вынырнув из воды, как один ответ на все вопросы, дни пролетают, словно минуты, забываешь обо всем, рождаешься каждую секунду, не думаешь ни о чем плохом, мы живем минутой вечно, страстно, сексуально, изумительно, неотразимо, над нами ничто не властно, мы знаем, что сила нашей любви спасет мир, о, мы просто до ужаса счастливы, тебе надо подняться в номер, подожди меня в холле, я сейчас, ты вошла в лифт, а я помчался вверх по лестнице, прыгая через ступеньки, и кто же встретил тебя у лифта – я, ох, мы чуть не плакали, расставаясь всего на три минуты, когда ты надкусила спелый-преспелый персик сладкий сок потек по твоим загорелым ляжкам о черт я хочу тебя все время, снова и снова, смотри что я наделал тебе на лицо, о Марк, о Алиса, я кончаю, до-оолго, здооорово, мы не видели ни одного памятника в этом городе, готово дело ее одолел смех, да что я такого сказал смешного, это нервное, я потрясающе кончила обожаю тебя, любовь моя, а какой сегодня день?

Часть II

Три года спустя на форментере

I

День Х-7

«Каса-Ле-Мульт». Вот я и на Форментере, приехал дописывать этот роман. Он будет последним: я заканчиваю трилогию (в первом я влюбился; во втором – женился; в третьем – развожусь и снова влюбляюсь. Тема исчерпана). Сколько ни пытайся сказать новое слово в области формы (оригинальные словечки, англицизмы, прикольные обороты, рекламные слоганы и прочее) и содержания (найтклаббинг, секс, наркотики, рок-н-ролл…), очень скоро понимаешь, что все, чего тебе хочется, – написать роман о любви очень простыми словами – в общем, самая трудная задача.

Я слушаю шум прибоя. Наконец-то я никуда не тороплюсь. Скорость мешает быть собой. Здесь смотришь на небо и видишь, как проходят дни. В моей парижской жизни неба нет. Родить завлекаловку, факсануть статейку, поговорить по телефону, все в темпе, бегом, с совещания на совещание, в обед перехватишь что-нибудь всухомятку, в темпе, в темпе, мчишься на мотороллере, чтобы с опозданием прибыть на коктейль. Бредовая жизнь, давно пора было притормозить. Сосредоточиться. Заняться только одним делом. Оценить красоту тишины. Насладиться неспешностью. Услышать запахи и краски. Все эти вещи, от которых нас хотят отлучить.