Любовь живет три года - Фредерик Бегбедер

Ну все. Хватит валять дурака. Я встаю, оставив ее на софе в одиночестве. Бедняжка, я понимаю, почему мужчины обращаются с ней как с одноразовой бритвой. Да и вообще, даже трахни я эту штучку на твоих глазах, Алиса, тебе было бы глубоко плевать (скорее наоборот: тебя бы это возбудило). Я люблю тебя одну, и тебе придется с этим примириться, даже если ты не собираешься ничего менять в своей жизни. В твоем городе живет человек, который любит тебя и страдает, хочешь ты этого или нет. Лучше я буду повторять тебе это, чтобы рано или поздно ты уступила. Я останусь для тебя многотерпеливым влюбленным, тихой пыткой, непоколебимым искушением. Зови меня Танталом.

Несколько часов спустя, когда я, сидя на полу в кухне, листал «Ночь нежна» в старом карманном издании, Жюли охмуряла какого-то папашку и его сына, что кончилось классной семейной драчкой. В эти выходные я опять набрался до чертиков. Мы не выходили от Жан-Жоржа три дня. Есть было нечего, кроме чипсов и виски «Four roses». Мы слушали только одну пластинку: «Rubber Soul» «Битлз». Кажется, в какой-то момент Жюльен наиграл мелодию на пианино. Лично я поднимался каждые три часа только для того, чтобы налить себе выпить, ведь что ни говори, а лучший способ не жалеть о чем-то – постараться это забыть.

XXXVI

Free-Lance[19]

Я привыкаю к ожиданию. Даже хорошо: успокаивает. Заполняю свою пустыню Тартари чем придется. Вот, например, перепало: требуется «сигнатура» для раскрутки женских духов «Гипноз Дэвида Копперфильда», Лас-Вегас. Платят пятьдесят тысяч новых франков (половину, если идея не продается). Нужна короткая, задорная, хлесткая фразочка, которая вместила бы выгоды потребителя и одновременно выразила в позитивной манере «reason why». To есть внушить, что эти духи дадут возможность женщинам (цель) пленять мужчин (цель цели), причем не на одну ночь – на страсть вечную и прочную, что есть исключительно заслуга производителя. Я размышляю неделю и прихожу со следующим списком:

Не выходите замуж, лучше пользуйтесь «Гипнозом Копперфильда».

«Гипноз Копперфильда». Это не духи, а фокус.

«Гипноз Копперфильда». Духи на сегодняшний вечер, и на завтрашний вечер, и на все остальные вечера.

«Гипноз Копперфильда». Флакон с двойным дном, в котором скрыта история любви.

Пользуйтесь «Гипнозом» – действие гарантировано на всю жизнь.

«Гипноз Копперфильда»– не просто духи.

Пузырек «Гипноза»отшибает память.

«Гипноз Копперфильда». Когда все произойдет, притворитесь, будто ничего не помните.

Совещание проходит скверно. Все недовольны, и я в том числе. Выслушав их, я в тот же день уезжаю из Парижа в Вербье (Швейцария), на горнолыжный курорт Вале. Оттуда, после трех недель работы, я посылаю факсом слоган, который вы уже знаете и благодаря которому этот товар на целый год стал мировым лидером среди ароматов:

БЕЗ «ГИПНОЗА КОППЕРФИЛЬДА» ЛЮБОВЬ ЖИВЕТ ТРИ ГОДА.

XXXVII

Сентиментальный циник

Я сижу, как и каждый вечер, в уголке все того же кафе, в поисках выхода. Сколько я ни повторяю «я умер, я умер», а все равно живу. Я много раз мог умереть: под колесами машины (но вовремя отскочил), выпав из окна (но уцепился за дерево), заразившись вирусом (но надел презерватив). Как жаль. Умереть – меня бы это устроило. До сошествия в ад я боялся смерти. Сегодня она была бы освобождением. Я даже не могу понять, почему люди так убиваются, умирая. У смерти припасено для нас больше сюрпризов, чем у жизни. Я теперь жду дня моей смерти с нетерпением. Я буду счастлив покинуть этот мир и узнать наконец, что же потом. Те, кто боится смерти, нелюбопытны. Моя проблема в том, что ты – ее решение. Сильнее всех влюбляются самые отъявленные циники и пессимисты: это им на пользу. Мой цинизм только и ждал, чтобы жизнь его опровергла. Отрицают любовь как раз те, кто больше всех в ней нуждается: в каждом Вальмоне скрыт неисправимый романтик, которого хлебом не корми, дай забренчать на мандолине.

Ну вот, готово дело, опять начинается, западня захлопнулась, адский механизм сработал. Я опять мечтаю о большом доме с садом, залитым солнцем, или о стуке дождевых капель по крыше, мечтаю собрать букет фиалок, уединиться с ней подальше от города, чтобы любить друг друга снова и снова, пока не лопнем от счастья, пока не заплачем от блаженства и будем утешать друг друга ласками, что же делать, если нам так хорошо вместе, и дыня со льда и пармская ветчина, где Парма, там и Флоренция, Милан, если останется время…

XXXVIII

Переписка (III)

Третье письмо к Алисе:

"Милый страус!

Я думаю о тебе все время. Думаю о тебе утром, идя по холодку. Нарочно шагаю помедленнее, чтобы думать о тебе подольше. Думаю о тебе вечером, когда мне одиноко без тебя на вечеринках, где я напиваюсь, чтобы думать о чем-нибудь другом, но добиваюсь обратного эффекта. Я думаю о тебе, когда тебя вижу, и когда не вижу, думаю тоже. Мне так хотелось бы найти другое занятие, но я не могу. Если ты знаешь, как можно исхитриться тебя забыть, научи меня.

Я провел худший уик-энд в моей жизни. Никогда и ни по кому я так не скучал. Без тебя моя жизнь – зал ожидания. Что может быть хуже, чем зал ожидания в больнице, с неоновым освещением и линолеумом на полу? Человечно ли подвергать меня этому? Вдобавок я в моем зале ожидания один, здесь нет ни других страждущих, чьи кровоточащие раны успокоили бы меня, ни иллюстрированных журналов на низком столике, которые бы меня отвлекли, ни автомата, выплевывающего талончики с номерами, которые дали бы мне надежду, что ожиданию придет конец. Ужасно болит живот, и некому меня полечить. Это и есть состояние влюбленности: боль в животе, единственное лекарство от которой – ты.

Алиса. Кто бы мог подумать, что это имя займет такое место в моей жизни. Я слыхал о несчастье, но не знал, что оно зовется Алисой. Алиса, я люблю тебя. Эти слова неразделимы. Тебя зовут не Алиса, а «Алиса-я-люб-лю-тебя».

Твой убитый горем Марк ".

Как и следовало ожидать, Алиса позвонила мне в понедельник. Она призналась, что сходит по мне с ума, и обещала, что больше мы никогда не расстанемся. Я медленно и нежно раздел ее в квартире, которую предоставил мне один друг. Сказать, что встреча была радостной, – значит ничего не сказать.

Эти полдня блаженства могли бы стать метрическим эталоном в Севре[20] по разделу «высшее сексуальное наслаждение у двух человеческих существ взаимодополняющих полов». После этого, вопреки своему обещанию, она покинула меня около девяти вечера, еле живая, и я опять остался встречать наступающие часы в одиночестве.

XXXIX

Неуклонно вниз

Лучше предупредить вас сразу: не гарантирую, что эта история завершится «хэппи эн-дом». Последние недели входят в число самых печальных и чудесных воспоминаний моей жизни, и у меня нет оснований думать, что такая ситуация не продлится еще долго. Не получается у меня переломить судьбу, не из того она теста, которое легко лепить.

Конец света наступил на прошлой неделе. Алиса позвонила мне и сообщила новость: она уезжает отдыхать с Антуаном, чтобы попытаться склеить разбитую чашку. На этот раз все действительно кончено. Она повесила трубку, я тоже, мы даже не попрощались. Моя любовь – Хиросима. Видите, до чего страсть может довести человека: я почти цитирую Маргерит Дюрас[21].

Я смотрю, как муха бьется в окно моей комнаты, и думаю, что она совсем как я: между ней и действительностью – стекло.

Двойная жизнь – роскошь для шизиков. Алиса ухитряется и рыбку съесть, и на кол не сесть: запретная страсть со мной, уютное гнездышко с мужем. Зачем иметь только одну жизнь, когда можно – несколько? Она меняет мужчин, как каналы по ящику (надеюсь хоть, что я – «Евроспорт»).

Все кончено. В.С.Е. К.О.Н.Ч.Е.Н.О. С ума сойти: я так легко написал эти десять букв, а принять их смысл не в состоянии. У меня иногда случаются приступы мегаломании: раз я ей не нужен, уговариваю я себя, так я ее больше не люблю! Она не стоит Меня! И тем хуже для этой дуры! Но гордость взыг-рывает во мне ненадолго – инстинкт самосохранения недостаточно развит.

Я прошу меня извинить, писатели – люди нудные, надеюсь, я вас не слишком достал своими страданиями. Писать – значит жаловаться. Нет большой разницы между романом и рекламацией в Министерство связи.

Если бы я мог иначе, то не сидел бы в четырех стенах, стуча на машинке. Но у меня нет выбора: все равно я никогда не смогу говорить ни о чем другом.

Посмотрите, в кого я превратился… Я пишу такую же книгу, как все… Любовная чехарда… Мужчина бросает женщину ради другой, которая бросает его… Да что же это со мной? Где мои декадентские вечера? Я погряз в душещипательных историях, имеющих местом действия квартал Сен-Жермен-де-Пре… Какое-то новое французское кино… Расскажем о проблемах людей, у которых нет проблем… Но я впервые ощущаю такую физическую потребность писать… Раньше, когда мне говорили об этой самой «необходимости», я делал вид, будто понимаю, но даже не представлял, что это такое… Даже в этом самобичевании я далеко не первопроходец (спасибо, Дрие, спасибо, Нурисье…[22])– Мне не о чем больше рассказать… Рано или поздно это должно было из меня попереть… Пока ты не написал роман о своем разводе, считай, что ничего не написал… А может, не так уж и глупо считать свой случай закономерностью… Если я банален, значит, всечеловечен… Надо бежать от оригинальности, держаться вечных сюжетов… Осточертели интерпретации… Учусь искренности… Я чувствую: в недрах моего горя словно течет река, и, если бы мне удалось пробиться и дать выход ее водам, я оказал бы услугу «отдельным счастливцам», стоящим на краю аналогичной пропасти. Я бы их предупредил, объяснил бы им все, чтобы их не постиг такой же удар. Я возьму на себя эту миссию и благодаря ей сам смогу лучше во всем разобраться. Но не исключено, что река так и останется подземной…