Избранное - Нора Георгиевна Адамян

не положат. Мошенники… — Она искоса поглядывала на Эвнику. — Вчера у Малунцев меня долмой угощали. Что скажу? Поела, вкуса не почувствовала. Зелень без разбору свалили в мясо. Не понимают. Мята сильный запах имеет, в долму ее надо веточки три-четыре… У тебя сегодня не курица на обед?

— Нет.

— Сердцу моему куриного супа захотелось, — вздохнула бабка. — В него тархун хорошо положить. Укроп тоже дело не испортит. В Андижане я такой суп варила — запах из моего дома всю улицу с ума сводил. Вах! Где та сладкая жизнь?

Старуха ждала вопросов, но Эвника не спросила ни про Андижан, ни про бабкину жизнь. Она поднялась, ушла в другую комнату и легла на разобранную постель. Посидев немного, бабка пошла за ней.

— Женщина, ты что, обед сегодня не будешь готовить?

— Нет.

— А что будет есть хозяин этого дома?

— В ресторан пойдет.

— В ресторане обед дорого обходится. А сама что будешь есть?

— Ничего.

— На тебе и без того тела нет. Обедать не будешь — живот к спине прилипнет.

— Худые сейчас в моде, — дерзко сказала Эвника.

Оставаться в доме больше было ни к чему. Встречаться с Георгием бабке не хотелось. Пусть пройдет время, а там дело себя покажет. Уходя, она сказала:

— Этот дом содержи в порядке. Я часто буду наведываться.

Георгий в этот день освободился поздно. Уже перед самым концом рабочего дня Иван Христофорович ввел к нему в кабинет человека в тяжелом драповом пальто, с пухлым портфелем в руках.

— Вот Андрей Саввич к нам, по поводу проекта.

Тактичный Суринов явно напоминал Георгию имя-отчество и дело приезжего.

Пока Андрей Саввич стаскивал с себя пальто, приглаживал волосы, поправлял галстук и усаживался у стола, разговор шел отвлеченный.

— Очень рад, приветствую, — говорил Георгий, — ну как, осмотрелись? Акклиматизировались?

— Жарковато, — отвечал приезжий, — в Москве сейчас тринадцать, а тут все тридцать.

— Юг, ничего не поделаешь.

Вся эта лирика продолжалась недолго. Утвердившись на стуле, гость слегка откашлялся и тем положил конец светской беседе.

— Так вот, — начал Суринов, — я тут ознакомился с проектом. По некоторым пунктам мы соглашения не достигли. Может быть, все вместе договоримся.

«Знаю я это «вместе», — подумал Георгий, — будешь теперь отмалчиваться».

Подтверждая его мысль, Иван Христофорович сощурил свои раскосые глаза и достал портсигар.

Андрей Саввич выжидательно барабанил пальцами по столу. Только теперь Георгий вспомнил, что принимал этого человека у себя дома. Это было в тот вечер, когда Нина сказала о своем отъезде. А сейчас в неустроенном, по-молодому необжитом доме его ждет Эвника, и каждый день начинается и кончается как праздник, с неизбежным для их положения привкусом горечи и тревоги.

— А где Вирабян? — спросил Иван Христофорович, и Георгий вспомнил, что ни вчера, ни сегодня не видел Симона.

Секретарша побежала за Вирабяном, папки и чертежи легли на стол. Разговор начался.

— Ну, вот фермы. У вас запроектированы в тридцать метров. А нам тридцать ни к чему. Нам в самый раз двадцать четыре.

— Нет, — твердо ответил Андрей Саввич, — типовая конструкция.

— Ваши типовые рассчитаны на тяжелый бетон. А у нас пемзобетон. Легкий. Должны вы учитывать местные особенности?

— Простите, мы учли, например, сейсмические особенности. Вот еще я согласился с Иваном Христофоровичем насчет затирки панельных плит. А фермы нет.

— Можете, можете, — сказал Георгий.

Его раздражало и молчание Суринова, и безразличие Симона, который вошел и встал у окна, как гость на именинах.

А москвич тверд и неумолим. Базальтовый цоколь? Облицовка туфом? Да этого он даже слышать не хочет!

Тут уже и Симона прорвало:

— Вы считаете, что бетон красивее туфа?

— Учтите, что туф нам обойдется дешевле, — вставляет Суринов.

— А я и обсуждать этого не буду.

— Но вы согласны, что туф во всех отношениях удобнее?

— Какое это имеет значение?

— Огромное! — возмутился Георгий. — Туф у нас под рукой. Он легкий, пластичный, красивый. Вы нам предлагаете серую бетонную коробку. Это хорошо там, где нет других материалов. Но не в Армении. Нас народ осмеет и осудит. Мы на это не пойдем.

— Пожалуйста, пожалуйста, — пожал плечами Андрей Саввич, — только без нас. На свое усмотрение.

Он отлично знал, что это невозможно. И разговор продолжался.

Рабочий день давно кончился. Опустел и затих большой дом Гидростроя. Только секретарша Георгия допечатывала что-то в приемной, и стук ее машинки гулко раздавался в тишине.

— Можно подумать, мы требуем сверхъестественного, — Георгий уже злился. — Предлагаем экономичные, доступные улучшения проекта. Базальтовый цоколь, например, просто необходимость. А если мы создадим вам экономию?

Но москвичу надоел бесплодный спор:

— Неужели вы думаете, что я дурак и ничего не понимаю? Меня не надо убеждать, что малиновый или оранжевый туф красивее и экономичнее. Я все-таки инженер. Но о бетоне есть постановление, мы его применяем и не обсуждаем этот вопрос.

— А мы будем его обсуждать и постараемся убедить Главпроект.

— Попытайтесь. Только мне кажется, что это значительно изменит вам сроки строительства.

У него был большой козырь в руках — время. И он это отлично понимал.

— Есть у нас, конечно, выход, — задумчиво сказал Георгий.

— Мы не потерпим никаких отклонений от проекта, — немедленно отреагировал Андрей Саввич.

Суринов вопросительно посмотрел на Георгия.

— Об этом мы еще подумаем.

Георгий видел Ахтульскую ГЭС — первое, трудное свое детище, станцию, вознесенную на пологие высоты. Там, где солнце окрашивает землю в багровые и желтые цвета, где перекрестки дорог сторожат каменные вишапы, серая, бетонная коробка будет выглядеть чуждым, инородным телом. Нельзя было допустить такого начала в строительстве большого химического комбината. Возведенный на Ахтульской ГЭС, он станет частью ее вечного пейзажа.

— Если мы сейчас на это согласимся, то придет день, когда мы об этом горько пожалеем.

Георгий мог не говорить этого Суринову и Симону. Оба они отлично все понимали. А для Андрея Саввича проект завода был делом, которое он должен был провернуть в очередной командировке, и он досадовал на то, что заказчики так упорствуют в своих капризах.

Недовольный, он собрал чертежи. Суринов ушел вместе с ним, дипломатичными фразами смягчая создавшуюся неловкость.

— Слишком большую машину придется в ход пустить, а времени нет. А ты что молчишь, — набросился Георгий на Симона, — тебя это не касается? Или ты больной?

— Почему больной? — Стоя у окна, Симон смотрел себе на ноги.

— Ну, не знаю. Обсуждается один из важнейших наших объектов, а из тебя слова не вытянешь.

— Ты говорил.

— Мало ли, что я…

— Кто живет у тебя в доме? — вдруг спросил Симон.

«Неужели это надо объяснять?» — подумал Георгий. Было удивительно, что еще никто ничего не знал. Все переменилось в его жизни, а люди