Волчья сыть - Сергей Шхиян

— Иди за суженой, — сухо сказал мне архиерей, стесняясь невменяемого состояния своего подчиненного, — и веди ее в собор.

Мы разошлись. Я, стараясь не спотыкаться, дошел до портновского дома и вошел в оставленную незапертой калитку. Все давно спали. Крадучись, чтобы никого не беспокоить, я прокрался в нашу комнату.

На столе горела оплывшая сальная свеча, Аля сидела на лавке в «генеральском» платье, сложив руки на коленях. Как она бледна, было видно даже в неверном, тусклом свете. Ее глаза, не отрываясь, смотрели на меня.

Я подошел к ней и сел рядом. Она не шевельнулась. На столе лежало ее кольцо с изумрудом. Я подумал, что для венчания нужно два кольца, а у нас только одно.

— Ты уже знаешь?

Аля кивнула.

— Ты согласна?

Девушка заплакала и неловко обхватила меня руками. Я поцеловал ее мокрую щеку и помог встать.

К церкви мы шли, взявшись за руки. Улицы были пусты. За высокими заборами разрывались лаем сторожевые собаки. Шли мы молча, как будто невзначай прижимаясь друг к другу.

Как все было не похоже на мою первую свадьбу с Леонидой! Тогда это был настоящий праздник с шампанским, кучей неведомых мне гостей, чиновными знакомыми родителей невесты, «Линкольном», украшенным кольцами и лентами.

Тогда, несмотря на всю помпезную пошлость действия, мне казалось, что я счастлив. Теперь я был в этом не уверен. Мы с Алей и так принадлежали друг другу, и почти тайное церковное благословение нашего союза не имело для меня никакого значения.

Аля все воспринимала по-иному, трепетно и благодарно. Известие о вдовстве и предстоящем венчании свалились ей на голову совершенно неожиданно. Мне казалось, что она еще до конца не осознает, что происходит, но все равно, она была как никогда счастлива. Чтобы доставлять ей такую радость, я был готов венчаться хоть каждый день.

После чернильной тьмы ночного города, церковь казалась ярко освещенной, хотя в ней горело не больше десятка свечей. Из темных углов за нами наблюдали неясные лики святых.

Все было просто и величественно. Оба священника переоделись в ризы. Заспанный служка стоял в стороне с коронами, готовясь принять участие в ритуале. Я шепнул епископу, что у нас нет второго кольца. Вышла небольшая заминка, потом отец Никодим ушел в ризницу и вернулся с грошовым медным кольцом.

Я всего один раз в жизни присутствовал на церковном венчании и не помнил порядка процедуры. Думаю, священники были удивлены моей бестолковостью и необходимостью объяснять самые элементарные вещи.

Наконец, мы с Алей встали перед аналоем, и архиерей начал самую важную часть венчания. Аля была так взволнована, что едва держалась на ногах.

Наконец, обряд окончился, мы обменялись кольцами и поцелуем. Так Аля стала моей законной женой.

— Теперь хорошо, — сказал епископ. — Теперь правильно, по-божески. Будьте, дети, счастливы, плодитесь и размножайтесь.

Аля от полноты чувств заплакала, а я поцеловал ему руку.

— Спасибо, владыка, — поблагодарил я доброго старика. — Для жены это имеет большое значение.

— А для тебя? — спросил епископ, глядя на меня в упор плохо различимыми в полутьме светлыми глазами.

Что я мог ему ответить? Что вырос совсем в другое время, когда религия была почти вне закона, да еще в традиционно неверующей семье. Что религия для меня представляет интерес только как культурная традиция. Что Бог, если он есть — один для всех, а служители у него — разные. Что каждая конфессия считает себя единственно верной и ненавидит конкурентов больше, чем своих гонителей-безбожников.

— Конечно, и для меня, владыка, — ответил я. Обманывать доброго старика очень не хотелось, но, несмотря на свою образованность и кажущуюся толерантность, он вряд ли сумел бы меня понять.

— Идите с Богом! — произнес епископ, осеняя нас и наш союз крестным знамением.

Старик, видимо, совсем устал, к тому же после таких трудов не могли не дать знать о себе его фурункулы. Однако держался он достойно, крепким духом пересиливая свои телесные немочи. Чтобы не задерживать его, я торопливо простился, пообещав непременно навестить завтра утром. После этого, получив благословение обоих добрых пастырей, мы, наконец, пошли к себе.

Дорогой я старался убедить себя, что все сделал правильно. Даже если нам будет суждено расстаться, девушка будет отчасти защищена моим дворянским достоинством (что без документов немного стоило) и, главное, родственными связями.

И еще, обряд венчания снял с Али смертный грех прелюбодеяния, что для нее очень много значило.

Я старался не думать о том, что втравил девчонку в нерушимый церковный брак и заблокировал ей будущее, если мне придется исчезнуть. Тогда ей вряд ли можно будет отыскать подтверждение своего вдовства так же просто, как в этот раз.

Кроме этого, у меня были и другие опасения эгоистического характера. Это касалось способности жены читать мысли. Я уже был не в том блаженно-юном возрасте, когда, глядя на возлюбленную, искренне веришь, что никогда не увлечешься другой женщиной.

Думаю, комментарии здесь излишни. Притом между нами был огромный культурно-временной барьер, кто знает, сумеем ли мы его преодолеть, когда притупится накал страсти…

Хмель у меня выветрился, во рту было сухо, ныл затылок. Аля чувствовала себя не лучше. То ли ее мучили мои неясные тревоги, то ли сказалось нервное напряжение.

— Ты знаешь, — сказала она, — отец Никодим боится, что владыке попадет за то, что он нас обвенчал.

Я тоже опасался чего-то подобного. Добрый старик сильно рисковал, устраивая такое скоропалительное бракосочетание.

— Отец Никодим не собирается доносить на него?

— Нет, он владыку очень уважает и жалеет.

— Вот и хорошо, мы тогда о свадьбе пока не будем никому говорить.

Аля согласно кивнула. Я представил, как ей это неприятно, и в компенсацию крепко поцеловал. Мы стояли у окна и смотрели, как наливается светом нового дня небо на востоке.

Я помог жене снять платье, и она стояла перед окном обнаженной, с порозовевшей от поцелуев Авроры светящейся кожей (я лихо придумал метафору в стиле XVIII века и невольно этому улыбнулся).

Аля в таких словесных изысках ничего не понимала и удивленно на меня посмотрела. Ее начинала бить нервная дрожь.

Я усадил ее на кровать и, вернувшись к столу, налил две рюмки водки.

— Думаю, нам стоит немного выпить, — предложил я.

Аля встала, когда я подошел к ней, и качнулась ко мне. Я машинально развел руки, чтобы не расплескать полные рюмки. Лица я ее не видел, только пушистые волосы, от света встающего солнца ставшие из пепельных медными. Новобрачная бросилась мне на грудь и тесно прижалась. Ответить я ей не мог, мне мешали полные посудины, которые я продолжал зачем-то оберегать. Вдруг у Али начали подгибаться ноги, и она опустилась на пол, скользя руками по моему телу. Теперь она стояла передо мной на коленях, прижимаясь лицом к низу живота, и крепко сжимала руками бедра.

Она замерла на несколько секунд, а потом начала гладить мое напрягшееся тело. Я продолжал неподвижно стоять и думал о том, как бы не подумать о том, что ей сейчас нужно сделать. Я боялся, что для нее это будет слишком круто…

Всегда мы, мужики, недооцениваем женщин…

…Водку спасти мне не удалось. Рюмки толстого, мутного стекла с глухим стуком упали на пол. Я погрузил пальцы в распущенные Алины волосы. В комнате было уже совсем светло.

Я смотрел, как она с жадным бесстыдством ласкает меня. Лицо ее напряглось, глаза были плотно закрыты. Меня пронзило острое желание. Я поднял ее на руки и бросил на кровать. Она изогнулась, откинулась назад и села, опираясь спиной о стену.

Я хотел притянуть ее к себе, но она поджала и широко развела ноги. Я смотрел на нее, освещенную нежным утренним светом. Чего-нибудь прекраснее и совершеннее трудно было себе представить. Я опустился на колени перед кроватью, закинул ее ноги на плечи и впился в ее плоть жалящим поцелуем.

Тело прекрасной женщины конвульсивно дернулось, и послышался сдавленный стон. Чувствуя, что она теряет сознание, я оторвался от нее. Аля не дала мне встать, она вцепилась в мои волосы и потянулась к моему лицу, ища губы.

Я ответил ей бесконечно долгим поцелуем. Потом я навалился на нее всем телом и сжал в объятиях. Она впервые сама помогла мне войти в себя, и мы начали любить друг друга со звериной, беспощадной яростью…

Первой моей отчетливой мыслью, когда я выкарабкался из глухого черного сна, было, что пропасть в сексуальных культурах мы, кажется, успешно преодолели.

Глава седьмая

Утром, сразу после завтрака, я отправился на примерку. Сюртук из «аглицкой» шерсти стал чуть более ладным со вчерашнего дня, но требовал еще много переделок. Фрол Исаевич был недоволен моей привередливостью, но я не шел ни на какие уступки и настаивал на своем. В конце концов, за те деньги, что я ему плачу, можно и постараться.