Путешествие в страну летописей - Натан Натанов

Вечером Алеша воспроизводит в лицах свою беседу с директором перед профессорами Миллером и Фортунатовым. Миллер угрюмо ухмыляется, Фортунатов о чем-то задумывается и говорит негромко:

— Надо, Алеша, заняться делом.

— Как — делом? Разве я бездельничаю?

— Нет, — отвечает Миллер. — Вы не бездельничаете. Ваши статьи мы поместим в нашем сборнике. Скажу больше, если бы такие статьи написал молодой магистр или начинающий профессор, я бы счел это нормальным. Для вашего возраста, господин гимназист, написано даже великолепно! Вы помните, как я заподозрил при нашем первом знакомстве, что вы списали свою статью у какого-нибудь специалиста. Но довольно говорить о возрасте. Надо писать такие работы, которые любой профессор, вот я или… или, скажем, светила мирового класса сочли бы значительными. Вы понимаете, милостивый государь, значительными! Вот вы мне рассказывали, что с детства любите возиться с летописями. Летопись и язык — две страсти, отлично! Вот вам на первый раз и задание: достаньте Несторово «Житие Феодосия» из Киево-Печерского патерика. Где хотите достаньте… Исследуйте язык «Жития», а по ходу дела разрешается вам совершить пару великих открытий. Ну, например, рассудить Нестора с Сильвестром…

Тут улыбнулся даже Фортунатов. «Нестор — Сильвестр» — задача заброшенная, неразрешимая.

В Румянцевский музей пришлось ходить после уроков. Пришел, хотел заказать «Известия общества древностей российских» за 1857 год, где напечатан текст «Жития Феодосия». Увы! В музее «Известия» только с 1860 года. Где достать?

В Оружейной палате — «Успенский список» Печерского патерика. Рукопись старинная и драгоценная. Миллер помог, переговорил кое с кем, — и вот на столе гимназиста в полутемном вечернем зале «Румянцевки» хрустящие листы манускрипта. Алеша Шахматов любит древности, но коллекции старых рукописей не собирает. Такой страсти не имеет. Однако, когда пергаменный патерик перед ним, он волнуется… Это волнение не оставит его до конца дней.

«Я, грешный Нестор, начал писать слово о житии отца нашего Феодосия. Постоянно печалился я, вспоминая о жизни преподобного и о том, что никем не описана она…»

Алеша начинает переписывать «Житие Феодосия», чтобы размышлять над ним дома, спокойно. Работа изрядная. На помощь ему приходит верный товарищ. Взяли по кипе бумаги— и вот уж перья заскрипели… «Кустарная работенка, — ворчит друг. — Как древние летописцы. Один у другого скатывал».

Помощник преуспевал в математике получше, чем его гуманитарный однокашник. Поэтому после двух дней работы он занялся вычислениями: «Еще месяца два прокорпим…» Алеша соглашается: «Да, пожалуй, не меньше…»

Семидесятые годы

День за днем они переписывают старинные рукописи, по еще задолго до конца Алеша начинает размышлять и разгадывать «неразрешимые загадки». Иногда мысли так одолевают, что он бросает перо. Достает том летописи и, положив его рядом с патериком, сравнивает и сравнивает, точь-в-точь как в родной Шахматовке пять лет назад…

Год 1073. «Возбудил дьявол распрю между братьями Ярославичами. В этой распре Святослав со Всеволодом были заодно против Изяслава. Ушел Изяслав из Киева, Святослав же и Всеволод вошли в Киев 22 марта, преступив завещание отцовское». Интересно, откуда Нестор помнил, что было именно 22 марта 1073 года? Ведь он еще и в монастырь-то не пришел, а писать летопись стал много позже…

22 марта 1073 года… Неужели кто-то вел летописные записи до Нестора? Как узнать?

Еще раз он перечитывает строки о 1073 годе. Их автор — против усобиц, за единую Русскую землю. Не очень он страшится князей, иногда даже спорит, осуждает. Правда, выходит, что князья сами вроде бы и не виноваты — «возбудил дьявол распрю…»

Народ киевский, думает Алеша, конечно, и пальцем не шевельнул за Изяслава, памятуя про восстание 1068 года, постыдное бегство князя, его возвращение и расправу над жителями.

Изяслав, второй раз бежав из столицы, как и прежде, скрывается в Польше «с богатством многим, говоря, что «этим я найду себе воинов». Но поляки все это отняли у него и выгнали его вон».

Второй брат, Святослав, садится в Киеве, и закипают новые раздоры и усобицы. Дробится древнее Киевское государство. Святослава сменяет через 3 года Всеволод, Всеволода — возвратившийся Изяслав. Изяслав затем гибнет в бою. Снова — Всеволод. После смерти сыновей Ярослава Мудрого в бой вступают внуки. Звон оружия не затихает в Русской земле: горят города и села, замирает торговля и, радуясь распре, нападают степняки.

Святослав Ярославич, торжественно въезжая в Киев, ждет, что и печерская братия будет его приветствовать: ведь всем известно, что монахи не очень ладили с изгнанным Изяславом. Однако Антоний, Никон и Феодосий рассудили по-своему. Изяслава им не за что любить, но княжеские раздоры — бедствие. Поэтому печерцы решительно на стороне изгнанника — старшего брата: «Великий это грех нарушать завет отца своего».

Особенно гневается Никон, однажды уже уходивший из Киева от княжеских беззаконий; сейчас он тоже не желает повиноваться братьям-победителям и снова уходит в Тьмутаракань. Феодосий же отказывается явиться на пир к Святославу и Всеволоду, а в письме сравнивает нового князя с Каином, убившим своего брата Авеля.

Святослав «яко лев рыкнул на праведного» и намеревался заточить Феодосия в темницу.

Феодосий отвечал: «Много радуюсь я о том, и нет для меня ничего блаженней в этой жизни, как быть изгнанным ради правды. Разве смутит меня лишение богатств и имени и опечалит меня расставание с детьми? Ничего из этого не внесли мы с собой в этот мир, но родились нагими, и так же надо нам нагими отойти из этого мира. Поэтому я готов или на заточение или на смерть».

Алеша Шахматов думает: «Говорилось ли так на самом деле, или Нестор, сочиняя «Житие», сочинил и Феодосиеву речь? Какие-то столкновения происходили, конечно. Монастырь был еще довольно независим».

Святослав не решается поднять руку на Феодосия и пробует, по примеру своего предшественника, приручить суровую братию щедростью и лаской. Если Изяслав дал средства для постройки деревянной церкви, то новый князь приказывает воздвигнуть над пещерами каменный собор.

Примирение подвигается медленно… После посещения монастыря Святославом стал и Феодосий заезжать на княжеский двор. Но и там он часто при всех вспоминал изгнанного Изяслава. Лишь много позже согласился поминать в молитвах имя Святослава, и то после Изяслава.

В это время юный Нестор появляется в монастыре. Наверное, он знал, куда идет, ведь не раз слышал про обитель, еще довольно независимую от властей и высоко ценившую мысль, слово и книгу…

Тихо поскрипывает перо. Гимназист Шахматов переписывает «Житие Феодосия», написанное Нестором. Попутно заглядывает в том летописи, как говорят, написанной тем же Нестором.

То ли тишина вечернего зала, то ли что-то другое, но рождается вдруг странное чувство: здесь, среди этих древних строк, заключена тайна, которую он откроет. Так некоторые люди, обладающие особенным даром, ощущают в пустыне воду сквозь толщу песков.

— Успокойтесь, милостивый государь! — бормочет Шахматов по адресу Шахматова. — Сии строчки до вас тщательно просматривали люди, по чьим книгам вы изволите учиться… Карамзин, Соловьев, Погодин, Бантыш-Камеяский, Миллер, Фортунатов.

— Да, конечно, но ведь они ничего толком не доказали, — снова искушает Шахматов Шахматова…

Оба Шахматова снова углубляются в строчки «Жития» и видят давно прошедшее.

В обители — уже более сотни монахов. Строгий устав предписывает «как совершать службы церковные и как класть поклоны, как читать, как стоять в церкви, и весь порядок церковный, и поведение во время трапезы, и в какие дни что есть…»

Читать, переписывать, сшивать книги считается делом полезным, богоугодным и для черноризца, и для игумена. «Часто, когда Никон сшивал и скреплял книги, будучи чрезвычайно искусен в этом деле, Феодосий прял для него веревки».

Юный Нестор может найти в монастыре греческие хроники и болгарские сказания, жития святых и древние повести, «Историю иудейской войны» Иосифа Флавия и «Слово о законе и благодати» Илариона. Чтение и размышление здесь поощряется. Поэтому довольно скоро молодого черноризца возводят в диаконское звание, за ним признают право писать самому…

Чего только не узнаешь, живя в монастыре, с кем не встретишься!

Монашеская братия собралась из разных краев. Родина Феодосия — Курск, Никон бывал в Тьмутаракани. Старец Иеремия, которому около ста лет, может рассказать про князя Владимира и крещение Руси. Несколько монахов провели молодость в княжеских и боярских теремах, участвовали в битвах, а инок Аре-фа — из купцов, в келье прячет богатства: «Дьявол силен!»