Прекрасная дружба - Дэвид Вебер

Он мог не понимать, что именно создало связь между ним и этим двуногим, но это было не так важно. Что было важно, так это существование этой связи и то, что они двое стали единым целым, каковы бы ни были причины этого. Связь эта была подобна связи брачной пары и в то же время другой: без обертонов физического желания и без взаимного обмена идеями. Это была связь чистых эмоций – ну или почти чистых эмоций в любом случае; пару раз он был уверен, что коснулся самого края мыслей двуногого и задавался вопросом: смогут ли однажды другой из Народа и другой двуногий достичь большего. Возможно даже он и его двуногий смогут достичь большего однажды, ибо связь их была постоянной и у них будут еще многие смены сезонов на ее изучение.

Это повлекло за собой другую мысль и он задумался над тем сколько же живут двуногие, задумчиво поглаживая усы. Народ жил намного дольше больших созданий, вроде клыкастой смерти и снежных охотников. Значило ли это, что они живут дольше двуногих? Эта мысль была неожиданно болезненной, будто он уже предчувствовал скорбь от потери восхитительного мыслесвета детеныша – его детеныша. Но Лазающий-Быстро напомнил себе, что детеныш двуногих был детенышем, в то время как он сам был взрослым. Разница в возрасте может означать равенство оставшегося им срока несмотря на разницу в продолжительности жизни. Успокоив так себя, он встряхнулся и взглянул вокруг.

Проливной дождь приутих, когда налетел шквал, но и ветер тоже уже унялся. Он порадовался тому, что его двуногий спустился с дерева до того, как его мог бы свалить ветер, хотя все его инстинкты вопили, что земля – небезопасное место. Это было безусловно справедливо для Народа, но, возможно, у детеныша есть оружие, с помощью которого его старшие иногда расправлялись с угрожавшей им клыкастой смертью. Лазающий-Быстро знал, что это оружие может быть различных форм и размеров, но он никогда не видел маленьких вариантов и не мог определить, было ли оно у детеныша.

Но даже если и было, его ранения могут помешать ему защитить себя и он безусловно не сможет последовать за Лазающим-Быстро на дерево в случае опасности. Что означало, что пора отправляться на разведку. Если здесь есть опасности, о них лучше знать. Когда юный двуногий очнется, у него могут быть свои идеи о том, что делать дальше; до того Лазающий-Быстро просто должен делать все возможное в одиночку.

Лазающий-Быстро отвернулся от двуногого и начал обходить его по расширяющейся спирали, насторожив свои нос и уши. Для растительности под деревьями, которая могла бы затруднить обзор, было еще рановато, хотя старое пожарище и начало зарастать кустарником и молодыми деревцами. Дождь не был достаточно силен, чтобы вымыть запахи. На самом деле запахи во влажном воздухе только стали острее и богаче, и его ноздри раздувались оценивая их.

Внезапно он замер, встопорщив усы и шерсть на его хвосте вздыбилась, сделав его вдвое толще обычного. Он заставил себя принюхаться еще раз, но это было не более чем формальностью. Ни один из разведчиков клана ни с чем бы не перепутал запах логова клыкастой смерти, а это логово было рядом.

Он медленно повернулся, определяя точное место и сердце его сжалось. Запах шел с поляны, где его хозяин логова будет сокрыт растительностью когда он вернется и почует двуногого. А он вернется, подумал Лазающий-Быстро, поскольку запах рассказал ему о многом. Клыкастая смерть была самкой и она недавно принесла потомство. Это значило, что она сейчас ищет еду для детенышей… и что она, скорее всего, недолго будет отсутствовать.

Лазающий-Быстро постоял еще мгновение, а затем бросился назад к двуногому. Он щекотал его лицо усами, пытаясь привести в сознание, но безуспешно. Очнется, когда придет время, понял он. Ничего из того что он мог сделать не приблизило бы этот момент, и это оставляло ему только одну возможность.

Он сел прямо на четырех задних лапах обернув свой хвост вокруг них, тщательно подготовил мысль и отправил ее сквозь мокрый лес. Он оформил и послал ее со всей имевшейся в нем настойчивостью, взывая к своей сестре, и каким-то образом его связь с двуногим придала его зову дополнительную силу.

«Лазающий-Быстро?» – Даже с такого расстояния он ощутил шок в мыслеголосе Поющей-Истинно: «Где ты? Что случилось?»

«Я возле старого пожарища, к восходу от наших земель» – Лазающий-Быстро ответил так спокойно, как только мог, и почувствовал всплеск удивления в его сестре. В клане Яркой Воды еще долго будут помнить ужасный день, когда клан Солнечной Тени не уследил за огнем и все их центральное поселение – и множество котят – оказались в смертельных объятиях дыма и пламени.

«Почему?» – потребовала ответа она: «Что тебя туда привело?»

«Я…» – Лазающий-Быстро сделал паузу и глубоко вдохнул: «Слишком долго объяснять, Поющая-Истинно. Но я здесь и со мной раненый детеныш… и поблизости логово клыкастой смерти и ее молодняка»

Поющая-Истинно хорошо знала своего брата, и недоговоренность в его ответе была ей очевидна. Но столь же очевидна была необычайная сила и чистота его мыслеречи. У него всегда был сильный для самца мыслеголос, но сегодня его сила почти достигла уровня певца памяти и ее заинтересовало как он этого достиг. У некоторых разведчиков и охотников после вступления нахождения пары мыслеголос значительно усиливался, как если бы их супруги синхронизировали при необходимости свой мыслеголос с ними, но и это не могло объяснить новой силы Лазающего-Быстро. Впрочем эти мысли пронеслись в ней на фоне того ужаса, который вызывал образ раненого детеныша, находящегося вблизи от логова клыкастой смерти.

Она начала было отвечать, потом остановилась, хлеща хвостом и насторожив уши во внезапном подозрении. Нет, конечно же, нет. Даже Лазающий-Быстро не осмелился бы на такое. Только не после того, как старейшины клана отчитали его! Но, как бы она не старалась, она не могла представить каким образом детеныш клана Яркой Воды мог забрести так далеко, а ни один другой клан не граничил с пожарищем. И Лазающий-Быстро ведь не назвал никакого имени, не так ли? Но…

Она остановила сама себя. Был, конечно, способ развеять все ее сомнения. Все что для этого требовалось – задать вопрос… но если она задаст его, она будет точно знать, что ее брат нарушил запрет глав клана. Если же она не задаст его, ей остается только подозревать, а не знать наверняка, и поэтому она проглотила уже готовый вопрос и задала другой.

«Брат, чем я могу помочь тебе?»

«Объяви тревогу», – ответил он, посылая с ответом импульс благодарности и любви, поскольку он знал, что она подумала, а ее выбор вопроса показал ему что она решила.

«Для спасения раненого детеныша», – утверждение Поющей-Истинно по сути было вопросом и он дернул хвостом в жесте согласия, хотя она и не могла его видеть.

«Да», – просто ответил он и почувствовал ее колебания. Но затем пришел ответ.

«Хорошо», – столь же просто ответила она, но со всем бесспорным авторитетом певицы памяти: «Мы придем так быстро, как только сможем, брат мой».

Стефани Харрингтон снова очнулась, издала слабый, наполненный болью звук – меньше слов, чем в мяуканье раненого котенка – и веки ее задрожали. Она попыталась сесть, но когда ее вес переместился на сломанную руку, у нее вырвался невольный стон. Внезапная боль была буквально ослепляющей, и она вновь закрыла глаза и заставила себя сесть всхлипывая от боли. От боли в руке, плече и сломанном ребре желудок ее скрутило в приступе тошноты. Она села неподвижно, как будто боль была охотящимся хищником от которого можно было затаиться пока он не пройдет мимо.

Но боль не прошла. Она только слегка приутихла и Стефани сморгнула слезы и оттерла лицо здоровой рукой от грязи и крови из ее разбитого носа. Ей не надо было двигаться, чтобы чувствовать, что она повредила колено и сломанную руку во время падения. Она дрожала, трепетала как лист на ветру от обрушившихся на нее боли и безнадежности. Необходимость немедленно спуститься на землю помогала ей преодолеть их, но теперь, на земле, у нее было время подумать и прочувствовать все.

Новые горячие слезы закапали из глаз и она застонала, когда заставила себя правую рукой переместить левую к себе на колено. Само движение было пыткой, но она не могла оставить руку висеть так, как будто она ей не принадлежала. Она подумала, что надо бы привязать ремнем руку к боку, но не нашла в себе сил – и смелости – вновь потревожить сломанную кость. На нее обрушилось слишком многое. Теперь, когда надвигавшийся кризис разрешился, она осознала насколько сильно она ранена, как безнадежно заблудилась, насколько отчаянно она хотела – нуждалась – чтобы родители пришли и забрали ее домой, насколько глупа она была, что попала в такую переделку… и сколь мало она может сделать чтобы из нее выбраться.