Кровь хищника - Якупова Гульнур Мидхатовна

Тот прямиком направился вглубь пещеры и ровно в том месте, где была могилка, стал разрывать лапами землю, урча и тоскливо поскуливая. Стоя от него в нескольких шагах, Хадия с болью смотрела на звереныша, плачущего почти как человек, испытывая острое желание окликнуть его по имени, приласкать и успокоить. И тут же поймала себя на мысли, что никакого имени у него нет. Более того, даже у ее собственной дочери до сих пор нет имени, словно ее и не существует. Хадия привыкла ее называть просто дочкой.

Миляш

Оставив медвежонка, Хадия вернулась обратно, вымыла в ручье лицо, набрала свежей воды. Сев у очага, задумалась об имени девочки. Как же ее назвать? Девочка через месяц-полтора сидеть начнет, а к осени уже будет бегать ножками, надо как-то называть человечка. А ведь Хадия и имен как следует не знает. Разве что назвать ее именем матери? Нет, это будет постоянно причинять ей боль, напоминая о покойнице… И вдруг в голову само собой пришло имя: Миляш — Рябинка, вот как она будет звать свою девочку! Первое, что она увидела, когда пришла на Уктау, это пламенно-красные гроздья рябины на склонах. Значит, и девочка, родившаяся и выросшая внутри этой горы, должна иметь такое красивое имя.

— Миляшечка моя, красавица, маленькая… — заговорила Хадия со своей дочкой, ласково называя ее собственным именем. — А куда же запропастился твой родственник — Туган? Ну да ладно, как ушел, так и придет. Найдет дорогу обратно.

Под «Туганом» она имела ввиду медвежонка, решив, что и ему необходимо иметь какое-то имя.

Дни теперь для Хадии бежали быстро. Миляш стала для нее собеседником, хоть сама еще не умела говорить и едва ли понимала хоть что-то из того, о чем говорила мать. А Хадие просто надо было с кем-то говорить, чтобы окончательно не одичать и не потерять дар речи. После нескольких месяцев почти полного молчания она с трудом возвращала себе живость речи, чтобы девочка училась слушать и говорить, и не выросла бы совершенным зверенышем в этой пещере…

Вскоре наступило лето. Первое лето Миляш. Оно было солнечным и теплым. Хадия стала понемногу выходить на волю, соблюдая все меры предосторожности. Она ловко взбиралась по веревочной лестнице через тот лаз и выходила наружу. Поначалу с непривычки Хадие казалось все вокруг страшным и незнакомым, настолько она отвыкла за зиму в пещере от леса, но со временем освоилась и чувствовала себя вольготно.

Однажды, когда пришла ягодная пора, Хадия взяла с собой Миляш. По непонятной причине девочка неожиданно закапризничала и заревела в голос, оказавшись на свежем воздухе. Хадия пыталась развлечь ее сорванными цветами, угощала свежими ягодами, но ребенок не унимался. Тогда Хадия решила, что пока девочку не стоит выводить наружу, видимо, большой мир ее пугает. А сама решила заняться заготовкой припасов на следующую зиму, чтобы не голодать. Видела она и диких коз, протоптавших тропинки к водопою, и другую живность, на которую богаты здешние леса.

В хлопотах и каждодневных заботах незаметно пролетели лето и осень. Снова лег снег на горные склоны и окрестные леса. Снова настала пора проводить время в затворничестве, под сводом пещеры, давшей Хадие с дочерью приют. Запасов пищи за лето и осень сделано было предостаточно, и этой зимой Хадие с Миляш не грозил голод. Правда, кончалась мука, но еще много осталось пшеницы, и можно было толочь зерна на камне и делать лепешки.

И все же, решила Хадия, по весне необходимо будет отправиться в путь. Пора перебираться к людям, в Асанай.

Кроме запасов на зиму, Хадия сделала и еще одно приобретение. Если, конечно, можно так выразиться о живом существе. Как-то охотясь на диких коз, она заметила, что одно из животных отстало. Нагнать козу не составило большого труда. Схватив ее за шею, Хадия присмотрелась и обнаружила, что задняя нога у козы сильно поранена. Следовало бы добить, все равно пропала бы в лесу. Но взглянув в глаза несчастной, Хадия увидела в них столько мольбы и желания жить, что не решилась достать нож и перерезать горло. Вместо этого она привела козу, которой дала кличку «Милка», в пещеру и выходила ее травами и перевязками. Теперь коза уже освоилась и совсем не пугалась ни Хадии, ни Миляш. Сена ей на зиму Хадия заготовила, нарезав ножом довольно большую копну, которую после сушки перенесла в пещеру. К тому же коза, судя по всему, ждала приплода и, даст Аллах, принесет двух-трех козлят. Да и доить можно будет, чтобы было свежее молоко для дочери.

А однажды вечером, когда уже стемнело окончательно и лил дождь, Хадия сидела возле очага, почесывая за ухом козу и ласково разговаривая с ней, вдруг почувствовала, как коза задрожала всем телом, жалобно заблеяла и попыталась вырваться из рук. Насторожившись, Хадия прислушалась, пытаясь различить посторонние звуки, но поначалу ничего, кроме шороха дождя снаружи и треска дров в очаге, не расслышала. И все же что-то ее встревожило.

Туган — родственник

В дальнем углу пещеры послышался какой-то шорох и словно бы невнятное бормотание. Волосы на голове Хадии зашевелились от страха. Если это зверь, то ей и дочери угрожает опасность. Если человек? При всем желании вернуться к людям, Хадия от них совершенно отвыкла, и мысль повстречаться с человеком напугала ее не меньше. А за перегородкой из жердей, где когда-то рожала и умирала медведица, явно кто-то был, Хадия в этом уже не сомневалась.

Жердяная перегородка вдруг вздрогнула от мощного удара, и сердце Хадии окончательно ушло в пятки. Понимала краем сознания, что надо быстро схватить и зарядить ружье, чтобы было чем встретить непрошеного гостя, но страх совсем парализовал молодую женщину. А через изгородь, между тем, перелез кто-то страшный, черный и лохматый и прямиком направился к Хадие. Закрыв глаза, Хадия мысленно сказала: «О, Аллах, пронеси…» — и потянулась за ножом. И вдруг почувствовала, как к голым коленям прикоснулось что-то мягкое, а потом теплый и шершавый язык лизнул ее руку раз и другой, и Хадия, со страхом открыв глаза, вскрикнула от радости, что опасность обошла стороной:

— Туган?! Как ты меня напугал, глупый! Миляш, доченька, проснись скорее. Родственник твой объявился, пропащий…

И тут же вновь охнула от страха, рассмотрев при свете огня, в кого превратился маленький мохнатый медвежонок, которого она когда-то выкармливала своим молоком. Перед ней стоял совершенно взрослый медведь, заросший косматой шерстью и отъевшийся за лето. Только морда была все та же добродушная, к которой привыкла Хадия. А Миляш, проснувшаяся от криков матери, словно не замечая, как изменился ее «братик», безбоязненно шагнула к нему и пролепетала:

— Родной, Туган…

Хадия обомлела, сравнив свою совсем еще крошечную дочку и мощного зверя. Не опасно ли им быть рядом? Одно дело, когда Туган был еще маленьким, и совсем иное сейчас. А Туган, словно и не было этих проведенных вне пещеры месяцев, безмятежно развалился на полу и довольно заурчал, когда Миляш погладила его по брюху. Тут Хадия не выдержала и рассмеялась. Ну совсем как маленький, даром что этакий зверина вымахал.

И все же Хадия приняла некоторые меры предосторожности. Из собранного летом на скалах мха она устроила медведю лежбище за каменной перегородкой, куда Туган покорно перешел по первому требованию, видимо, соображая своей звериной башкой, что может и раздавить своей тушей маломерную «родню». Устроившись на лежанке, он вскоре засопел и успокоился. От отца Хадия слышала, что годовалые медведи приходят зимовать в берлогу к матери. Вот и Туган, считая Хадию с Миляш своей семьей, нагулял жирок и пришел зимовать в пещеру. Пусть зимует, решила Хадия. До весны проспит, а там видно будет. Вот только как быть с козой, испуганно забившейся в угол при появлении Тугана и от страха даже не решившейся заблеять? Она-то медведю не является ни кровной, ни молочной родней. Для Тугана она добыча, как бы не задрал, вдруг проснется среди зимы от голода… Каким-то шестым чувством Хадия решила, что следует, пожалуй, привязать рядом с медведем клок козьей шерсти, чтобы он воспринимал запах как домашний. Может быть, тогда не тронет бедное животное? Так Хадия и сделала.