Черная пурга - Альберт Кайков

В августе стояли солнечные теплые дни, но уже чувствовалось дыхание приближающейся северной осени. По утрам и вечерам приходилось надевать теплую одежду. Днем Глаша с Ингой, которая, как и она, ехала с родителями в Туру, часто гуляли по берегу реки. Они ходили между валунами, отшлифованными до блеска потоками воды за многие годы, и собирали разноцветные камушки. Остановившись у уреза воды, наблюдали за быстрым потоком чистейшей воды. В ней просматривалось каменистое дно, иногда мелькали рыбы, спешившие вверх по течению. На солнечном склоне берега девочки собирали яркие лимонно-желтые цветочки, очень похожие на анютины глазки.

Незаметно подошел сентябрь. Глаша с Ингой отправились в школу, находящуюся в Старой фактории в трех километрах выше по реке. Отец Глаши уже побывал там и договорился об устройстве ее на учебу.

Тропа шла по лесу вдоль реки, виляя между лиственницами. В просветы между деревьями виднелась река и противоположный высокий берег, покрытый лесом. Идти было легко по мягкой хвойной подстилке. Стояла тишина, дышалось легко и свободно, воздух был насыщен ароматом хвои и запахами растений. Глаше казалось все новым, необычным. Она смотрела по сторонам и удивлялась белому мху на полянах между деревьями, густым полянкам зеленого брусничника среди ягеля… Неожиданно в утренней тишине со стороны холмов, тянувшихся в нескольких сотнях метров от реки, послышались звуки, похожие на стон, переходящие в глухое мычание.

– Чья-то корова мычит, наверное, заблудилась, – произнесла Инга.

– Наша корова мычала громче, – ответила Глаша.

Девочки не знали, что в сентябре у лосей проходит гон, и сохатые стонут, вызывая соперников на бой и оповещая самок о своем местонахождении. Внимание детей отвлекла белка, перескочившая с одной лиственницы на другую. В полете она казалась длинной и худой. Пепельный зверек уселся на ветку, поднял рыжий хвост, сложил передние лапки на груди и внимательно смотрел на девочек черными глазами-бусинками. Теперь он казался маленьким и толстым, кисточки на ушах создавали впечатление короны на голове.

– Какая красивая белочка, – произнесла Инга, – толстая, как купчиха.

– Она нас не боится, – сказала Глаша и протянула в ее сторону руку.

Белка мгновенно прыгнула на ствол лиственницы, взлетела на вершину и перелетела на соседнее дерево.

– Вот тебе и не боится, – удивилась Инга.

Девочки продолжили путь. Через несколько шагов другая белка перебежала им дорогу и скрылась в хвое молодого кедра. В тот год был хороший урожай кедровых орехов, белки принесли по два помета, в каждом из которых было до десяти бельчат. Проворные зверьки попадались довольно часто, их мелькание среди деревьев оживляло лес. У Инги поднялось настроение, она почувствовала себя частицей живой природы, ей захотелось петь. Глаша подхватила песню. Одна песня сменялась другой, и девочки незаметно подошли к Старой фактории. Она состояла из четырех домиков, стоящих в ряд от берега реки. В домике ближе к берегу жила учительница-бурятка с двумя маленькими детьми.

В следующем домике находился интернат, затем школа. В четвертом доме размещалась столовая и жили ссыльные немцы Поволжья. Среди них – директор школы Мундт – одинокий мужчина, и семья работников интерната. Завхоз по имени Адам исполнял еще обязанности истопника и сторожа. Его жена Кейна числилась поварихой, прачкой и исполняла много других обязанностей. Их сын Филипп учился в школе. Школой оказалась одна комната, в которой обучались десять детей. Восемь эвенков, немец и финн. Школа считалась четырехлетней. Глашу числили ученицей третьего класса, а Ингу – четвертого. Уроки вели поочередно два ссыльных учителя – немец и бурятка.

Вскоре выпал снег, белым пушистым одеялом прикрыл поверхность земли, укрыл в лесу низкорослые заросли брусничника и черничника от надвигающихся холодов, пушистыми хлопьями лег на ветви кедров. Легкий морозец бодрил девочек, спешащих в школу. Глаша слушала разговорчивую Ингу и смотрела по сторонам. Белок не было видно, хотя отпечатки их следов иногда встречались на снегу.

Учеба в школе девочкам новых знаний не приносила, и Инга вскоре перестала ходить в школу.

Холода не заставили себя долго ждать, они начались в октябре. Ветер по небу гнал черные тучи, из которых непрерывно сыпался снег, раскачивал деревья, которые создавали шум и наводили страх. На кромке леса, по которому шла тропа, появились сугробы, их с трудом приходилось преодолевать. Вернувшись из школы, Глаша раздевалась и первым делом шла к печи отогреться.

Переселенцы стали готовиться в путь по зимнику. Мужчины гнули полозья для нарт и сушили их за печкой. Однажды Александр послал дочь к директору фактории узнать время. На улице стоял мороз. Она вернулась замерзшая и полезла за печь отогреваться. Отец во все горло крикнул:

– Куда ты лезешь?

Глаша испугалась, развернулась, споткнулась и упала. При падении оперлась руками на раскаленную печь, обожгла живот. Пришлось раздетой бежать в медицинский пункт. Левая рука и живот зажили довольно быстро, а с правой рукой пришлось долго ходить в медпункт на перевязку. Присохший бинт отмачивали раствором марганцовки и накладывали новую повязку. Через день бинт вновь присыхал к ране, и экзекуция с удалением бинта повторялась. За терпение боли фельдшер каждый раз давал маленькой пациентке витаминку.

Морозы усиливались, ходить Глаше через лес одной стало опасно. Дети эвенков жили в интернате. Отец купил в магазине фактории хлопчатобумажную ткань, которая не пользовалась спросом, и отправился устраивать дочь в интернат. Директор школы был и директором интерната. Повлияла ли ткань на устройство Глаши, неизвестно, но она, единственная русская девочка, оказалась в интернате среди детей эвенков. Из ткани тетя Кейна (повариха и прачка) сшила всем детям рубашки, мальчикам штаны, девочкам сарафаны.

Каждое воскресенье Глаша приходила в Новую факторию навестить отца и попутчиков плавания по Тунгуске. Она больше тянулась не к отцу, а к людям, которые душевно к ней относились. Николай обычно встречал ее радостным возгласом:

– Пришла моя подружка!

Мария Андреевна предлагала раздеться, пройти к печке и спрашивала:

– Есть хочешь?

– Я ела в интернате, – отвечала Глаша, хотя изрядно проголодалась за трехкилометровый переход по снегу.

– Знаю, хочешь. Садись к столу, у нас сегодня мужчины рыбы наловили.

Отец, лежавший на нарах, не поднимался, чтобы поздороваться с дочкой. Глаше стало жалко его. «Наверное, у него обострилась болезнь», – думала она.

В одно из посещений фактории Глаша узнала, что скончалась Мария Андреевна. Она не дожила до пенсионного возраста и не дождалась большой пенсии. Глаша успела полюбить добрую и заботливую женщину. Эта весть ошеломила ее, у нее потекли слезы. Николай подошел к девочке, прижал к себе и сказал:

– Успокойся, подружка, для меня это тоже самая тяжелая утрата. Похоронил мать в мерзлой земле в глухой тайге на краю света и не знаю, смогу ли когда-нибудь посетить ее могилу.

Однажды приходит Глаша и глазам своим не верит. В избе дым, сидят чужие люди – казахи. Замерзшая и продрогшая, она остановилась у дверей и подумала: «Надо возвращаться».

Старый казах с седыми длинными усами, спускающимися вдоль бритого подбородка, предложил:

– Проходи, девочка, к печке, погрейся и сними валенки.

Эти тихие, спокойные слова отогрели Глашину душу, она безмерно была благодарна старику. Не теряя времени, сняла фуфайку, села у печки, разулась и протянула ноги к горячей печи. Старик заметил дыры в подошвах валенок, подошел и взял их в руки. В валенках зияли дыры величиной с куриное яйцо. Немного подумав, он ножом отрезал кусок подола своей шубы, уселся на лавку и начал зашивать дыры в валенках. Ссыльные казахи напоили девочку чаем. От них она узнала, что из гидропорта караван оленей вез груз в Туру. Все переселенцы уехали на оленях к месту работы.

Когда Глаша вышла из дома, на небе мерцали звезды, луна заливала желтым светом скованную льдом реку. Лес черной стеной тянулся вдоль берега. Пошатываясь, она побрела по тропе, идущей по лесу. Тени деревьев полосатой зеброй пересекали натоптанную в снегу тропу. Сердце девочки наполняла тоска, оно разрывалось от одиночества. Она с трудом сдерживала слезы. Среди тайги, вдали от родины, без родных и близких, она брошена на произвол судьбы. Ее душевная боль усиливалась сознанием, что чужие люди ей помогли, а родной отец бросил, не взял с собой. От него девочка не слышала ласковых слов, но все же он был ее отцом. Она лишилась возможности бывать на фактории и надежды на встречи с ним. Обида сдавливала горло. Утешало только то, что ноги не мерзли и от чужих людей она слышала сочувствие и ласковые слова.

В школе учились дети разных возрастов, их учили писать буквы и цифры, читать букварь. Глаша уже умела писать, и ей сидеть на уроках было неинтересно. Она вспоминала свою первую учительницу Людмилу Николаевну Беляеву. Глаше она казалась самым красивым и милым человеком на свете. Девочка смотрела на нее влюбленными глазами и всегда была готова выполнить любые ее просьбы, с радостью участвовала в самодеятельности в любых ролях, которые ей поручала учительница. Людмила Николаевна была учителем от Бога, дети любили ее, после уроков окружали и не хотели расходиться по домам. После окончания войны она уехала на свою родину, освобожденную от немецких оккупантов. Перед отъездом раздарила ученикам все свои елочные игрушки.