Смертельный танец - Лорел Гамильтон

А какое наказание за бунт?

Смерть или увечье.

Я думала, вы заживляете любые раны, кроме смертельных.

Нет, если в рану ткнуть раскаленным металлом. Огонь очищает и останавливает процессы заживления. Только снова открыв рану, ее можно залечить.

У вампиров точно так же, – сказала я.

Я не знал, – ответил Ричард, думая о чем-то другом.

Как же ты поднялся до второго места в стае, никого не убив? У тебя же должно было быть много поединков.

Смертельной обязана быть лишь схватка за место Ульфрика. Мне надо было только побеждать противников.

Вот почему ты занимался карате и поднятием тяжестей – чтобы иметь возможность победить.

Я когда-то спросила, зачем поднимать тяжести, если ты и без того можешь выжать автомобиль. Ричард ответил, что имеет смысл, если любой твой противник умеет выжать автомобиль не меньшего размера. Он был прав.

Да.

Но если ты не убиваешь, то твоя угроза не очень кусается – извини за каламбур.

Мы не звери, Анита. И то, что в стае всегда так было, не значит, что ничего не должно меняться. Мы все равно люди, а это значит, что мы умеем владеть собой. Черт возьми, должен же быть способ получше, чем истреблять друг друга!

Я покачала головой:

Не ругай зря зверей. Настоящие волки не убивают друг друга за ранг.

Только вервольфы, – отозвался Ричард. У него был усталый голос.

Я восхищаюсь твоими целями, Ричард.

Но ты с ними не согласна.

Да, не согласна.

С заднего сиденья донесся вопрос Ричарда:

У Стивена ни одной раны. Почему он кричал?

Я ссутулилась и сейчас заставила себя разогнуться. Сворачивая на старый хайвей № 21, я думала, как бы это поделикатнее ему рассказать, но что деликатного может быть в изнасиловании? Я рассказала, что видела.

Позади воцарилось долгое молчание. Я уже почти доехала до поворота к дому Ричарда, когда он спросил:

И ты думаешь, что, если бы я на своем пути поубивал бы нескольких, этого бы не случилось?

Я думаю, что Райны или Маркуса они боятся больше, чем тебя, следовательно – да.

Если ты подкрепишь мои угрозы убийством, это подорвет все, что я пытался сделать.

Я тебя люблю, Ричард, и восхищаюсь тем, что ты задумал. Я не хочу подрывать твои усилия, но если они снова тронут Стивена, я сделаю, что сказала. Я их убью.

Это мой народ, Анита, я не хочу, чтобы их убивали.

Это не твой народ, Ричард. Это шайка чужих, – у которых с тобой общая болезнь. Вот те оборотни, которые тебя поддерживают, рискуя попасть под гнев Маркуса, – это твой народ. Они ради тебя поставили на карту все, Ричард.

Когда Стивен вступил в стаю, это я сказал Райне, чтобы она его не трогала. Я всегда его защищал.

Твои намерения очень достойны, Ричард, но Стивену они сегодня не помогли.

Если я позволю тебе убивать за меня, Анита, это будет то же самое, что убивать самому.

Я не спрашивала твоего разрешения, Ричард.

Он откинулся на спинку сиденья, и я поняла, что он не пристегнут. Хотела было ему сказать, чтобы пристегнулся, но не стала. Это его машина, и Ричард вполне выживет после полета через лобовое стекло.

То есть, если они тронут Стивена, ты их убьешь не для меня, а потому, что так сказала?

Угроза не стоит ничего, если ты не готов ее выполнить, – сказала я.

Ты готова убить ради Стивена. Почему? Потому что он спас тебе жизнь?

Я покачала головой. Это трудно было объяснить.

Не только. Когда я увидела его сегодня, увидела, что они с ним делают... он плакал, Ричард. Он... черт побери, Ричард, он теперь мой. Есть немного людей, ради которых я готова убить: чтобы охранить их или чтобы отомстить. Сегодня к этому списку добавилось имя Стивена.

А мое имя там есть? – спросил он и положил подбородок мне на плечо поверх спинки сиденья. Он потерся щекой о мою щеку, и я ощутила еле заметную, колючую щетину.

Знаешь сам, что есть.

Мне непонятно, как можно так небрежно говорить об убийстве.

Знаю.

Моя заявка на место Ульфрика была бы сильнее, если бы я готов был за нее убивать, но не знаю, стоит ли она того.

Если хочешь погибнуть мучеником за великие идеи – пусть. Мне это не нравится, но пусть. Только не обрекай на мученичество тех, кто тебе верит. Они стоят дороже любого набора идей. Сегодня тебя чуть не убили.

Ты не хочешь во что-то поверить, Анита, если это не просто. Убивать – плохо.

Отлично, – сказала я, – но сегодня из-за тебя чуть не убили меня. Это ты понимаешь? Если бы они на нас бросились, я бы не пробилась наружу. И я не хочу лезть в огонь лишь потому, что ты строишь из себя Ганди.

В другой раз можешь остаться дома.

Черт побери, я не это хочу сказать, и ты отлично меня понимаешь. Ты хочешь жить в каком-то мире Оззи и Харриет. Может быть, когда-то жизнь и была такой, но это было давно. Если ты не бросишь эту чушь, тебя убьют.

Если бы я действительно думал, что мне надо стать убийцей ради выживания, я бы предпочел не выжить.

Я оглянулась. Лицо его было мирным, как у святого. Но святым можно стать только после смерти. Глядя снова на дорогу, я понимала, что можно бросить Ричарда, но, если я это сделаю, он в конце концов погибнет. Сегодня он поехал бы туда один и уже не вышел бы. У меня на глаза навернулись слезы.

Ричард, я не знаю, смогу ли я пережить, если ты погибнешь из-за меня. Для тебя это что-нибудь значит?

Он поцеловал меня в щеку, и по ней соскользнуло что-то жидкое и теплое.

Я тебя тоже люблю.

Это были всего лишь слова. Он готов был погибнуть из-за меня. Совершить все что угодно, почти самоубийство.

У тебя кровь идет, – сказала я.

Он вздохнул и сел ровно, откинувшись на спинку.

И сильно. Жалко, Жан-Клода нет подлизать. – Он тихо и горько засмеялся.

Тебе не нужен врач?

Отвези меня домой, Анита. Если нужен будет врач, я знаю одну крысолюдку, которая выезжает на дом.

Голос у него был усталый, бесцветный, будто он не хочет больше говорить. Ни о ранах, ни о стае, ни о высоких идеях. Я чувствовала, как растет стена молчания, и не знала, чем ее разбить. Потом послышались тихие звуки, и я поняла, что Ричард плачет.

Прости меня, Стивен, – шептал он. – Прости ради Бога.

Я ничего не сказала, потому что ничего умного сказать не могла. Я только недавно заметила, что могу убить и не моргнуть глазом. Ни приступов совести, ни кошмаров – ничего. Как будто какую-то часть моей личности просто отключили. Меня не беспокоило, что мне так легко стало убивать. Беспокоило меня то, что это меня не беспокоило. Но от такого состояния тоже бывает польза, вот как сегодня. Думаю, они все, до последнего мохнатика, решили, что я сделаю что сказала. Иногда хорошо быть страшной.

9

Было 4:40 утра, когда Ричард внес Стивена к себе в спальню. Окровавленная рубашка присохла к спине.

Иди спать, Анита. Я займусь Стивеном.

Я должна осмотреть твои раны, – сказала я.

Все нормально.

Ричард...

Он повернулся ко мне: лицо с коркой засохшей крови, глаза – дикие.

Нет, Анита, я твоей помощи не хочу. Она мне не нужна.

Я медленно вдохнула и выдохнула.

Хорошо, пусть будет по-твоему.

Я ожидала извинений за то, что он на меня рявкнул, но их не последовало. Ричард просто ушел в другую комнату и закрыл за собой дверь. Я постояла в гостиной, не очень понимая, что делать. Я задела его чувства, может быть, даже чувство мужской чести. Ну и хрен с ним, с чувством. Если не хочет слушать правду, то и хрен с ним, с Ричардом. Тут людские жизни стоят на кону, и я не собираюсь лгать в утешение, если это приведет к чужим смертям.

Я прошла в гостевую спальню, закрыла дверь и легла спать. Надела просторную футболку с карикатурой Артура Конан Дойля. Можно было бы взять и что-то посексуальнее, признаюсь. Избавила бы себя от хлопот. «Файрстар» лег под подушку, автомат под кровать, так, чтобы можно было дотянуться. Рядом я положила запасной рожок. Вряд ли мне понадобится столько огневой мощи, но, если тебя то и дело пытаются ликвидировать и вдобавок наседает стая вервольфов, чувствуешь себя несколько неуверенно.

Только засовывая под матрац серебряные ножи, чтобы до них тоже можно было дотянуться, я сообразила, насколько неуверенно. Но ножи все же оставила. Неуверенность и мания преследования предпочтительнее смерти.

Вытащив из чемодана Зигмунда – это игрушечный пингвин, – я свернулась под одеялом. У меня были какие-то иллюзии, что ночь в доме Ричарда – это может быть романтично. Теперь-то видно, как мало я знала. Три ссоры за одну ночь – рекорд даже для меня. Вряд ли это благоприятный признак в смысле долгосрочности отношений. От этой мысли перехватило дыхание, но что я должна была делать? Пойти в ту комнату и извиниться? Сказать ему, что он прав, хотя это и не так? Сказать, что ничего страшного, если его убьют и нас всех из-за него тоже? Это уж никак не годилось. Я обняла Зигмунда, чуть не передавив его пополам. Плакать я отказалась. Вопрос: почему я больше боюсь потерять Ричарда, чем боюсь наемных убийц? Ответ: потому что на убийства мне плевать, а на потерять Ричарда – нет. Я заснула, обняв пингвина, задумавшись напоследок, продолжаем ли мы встречаться с Ричардом. Кто сохранит его в живых, если меня рядом не будет?