Ночь огня - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Я до крови кусаю губы.

Кричать? Снова кричать? Прислушиваться? Я принуждал себя к этому двадцать минут. Изматывает! Немного передохну и начну снова.

Природа не дает мне на это времени: солнце вспыхивает алым, и сразу, в одно дыхание, небо пустеет, гаснет, тают стены вокруг. Яростный ледяной ветер ревет, бушуя в расселинах и каньонах. Он обрушивается на меня.

Я вздрагиваю.

Нет больше смысла звать моих спутников; в неистовых порывах мой голос не слышен; шквал поглотил его, убив заодно и эхо. Звук пустыни больше мне не принадлежит.

В несколько секунд меня пронизывает холод…

Я содрогаюсь от озноба.

Альтернативы нет: защититься, быстро.

Ища укрытия за глыбами, я понимаю, что у меня нет ни одеяла, ни спальника, ни свитера, ни брюк. Как я переживу зимнюю ночь?

Я забиваюсь между скал, они еще теплые, хранят память о солнце. Точно животное, не строя никаких планов, я трусь о них, напитываюсь их теплом.

Но и они уже остывают…

Я стучу зубами.

Ветер нарастает, упорствует, проникает уже повсюду.

Я решаю выкопать себе ложе. Песчинки послужат мне простыней и одеялом: я укроюсь песком.

Не медля больше, я скребу, рою, разравниваю. Потом ложусь и закапываюсь.

И вот я лежу на спине в позе мертвеца, лицом к вечерней звезде. Ветер кружит надо мной. В дальнем уголке моего мозга чей-то голос напоминает мне с укоризной, что я бы, наверно, смог сориентироваться сейчас, когда небо показало свои вехи; но я никогда не помнил ничего о кардинальных точках и ночь всегда воспринимал как картину, а не карту, довольствуясь эстетическим отношением к светилам.

Заблудился…

Нечего есть.

Рукой, которую я оставил свободной от песка, я проверяю, много ли осталось в моей фляге. Четыре глотка, не больше. Я отпиваю один.

Закрываю глаза. В мозгу крутится одна мысль. Сколько времени может человек обойтись без воды? Я не знаю… Призываю литературные воспоминания: я ведь мог прочесть это в каком-нибудь романе, не так ли? Четыре дня… Три… Три дня – хватит ли этого, чтобы меня нашли? А если не найдут, смерть будет слишком долгой…

Я с трудом сглатываю.

Смерть… Вот что меня ждет.

Мои глаза открываются. Я в панике. До меня наконец дошло, что случилось: я заблудился в пустыне, без воды, без еды, едва одетый. Единственный караван, который я видел за неделю, был наш, а Таманрассет, первый населенный пункт, отсюда в ста километрах. Я в большой опасности.

Я тяжело дышу, взбудораженный, напуганный, уже побежденный жутью наступающей ночи, готовый ко всем терзаниям страха…

12

Погребен.

Я лежу в песчаном саркофаге лицом к ночи.

Звездное небо кажется не таким огромным, как пустыня. Гулкими ударами мое сердце качает кровь, трепетное, взбудораженное, потрясенное, чувствуя себя живым среди каменного мира и так отчетливо сознавая себя ничем.

Погребен…

Сколько времени буду я томиться в этой скалистой тишине, открытой галактикам? Пока не окаменею… Если бы я мог уснуть! Сон даровал бы отсрочку забвения. Но мое сознание, ясное, вибрирующее, не дает мне передышки; оно бодрствует, как будто готово найти выход, как будто его неусыпность убережет меня от смерти.

Погребен…

Как низко я пал! И опущусь еще ниже… Совсем скоро я растворюсь в пыли. В глубине души мне этого почти хочется. Лучше умереть, чем ждать смерти. Этот покой, покой небытия, влечет меня сильнее, чем нестерпимая ясность сознания, на которую обрекает меня мой рассудок.

Погребен!

Инстинктивно я попытался свернуться на боку в позе зародыша, но сооруженный мной склеп не дает мне этого сделать. Любопытно… Никогда бы не подумал, что песок так тяжел. Я обездвижен под слоем, насыпанным собственными руками.

Что происходит?

Ах…

Мне кажется, я теряю вес… отрываюсь от земли… меня поднимают… Как? Из глубины падения еще можно взмыть?

Это продолжается…

Я все выше, над песком, над скалами, и… я парю.

Невероятно: у меня два тела! Одно на земле, другое в воздухе. Невесомый, как воспоминание, я все еще вижу песок, накрывший мои ноги и торс, но я парю… Узник стучит зубами внизу, а другой, освобожденный, спокойно взмывает над пустыней, не страдая ни от холода, ни от ветра, ему не нужно даже дышать.

Здесь тепло, хорошо.

Мое сознание сбилось с привычного пути, ни размышлений, ни расчетов. Время замедляется. Я лечу. Небо затаило дыхание. Звезды неподвижны.

Откуда взялась эта сила, вознесшая меня так высоко и удерживающая на этой высоте?

Я ничего не понимаю… Пришла ли она извне? Изнутри? Я не узнаю ее, не могу локализовать. Ориентиры исчезли.

Вот что-то меняется… Мне кажется, что вновь возвращается сила. Она… она увеличивает меня! Да, она растягивает мое тело, делает меня колоссальным, расширяет до размеров горного массива, сейчас я накрою собой всю Сахару…

Сила неотступна.

Она четвертует меня, но не ломает; наоборот, эта тяга наполняет меня сладостным чувством. Я блаженствую.

Меня окутывает покой.

Я ошеломлен; но это ненадолго, ибо – я забегаю вперед – я покину это зрительское кресло, растекусь в этой безмятежности, я это чувствую, да, я растворюсь в ней с наслаждением, как кусочек сахара в воде.

Кровь отчаянно стучит в висках. Непомерное счастье. Мне не страшно. Мое сердце не разорвется.

Время завершает свое превращение: оно остановилось. Оно больше не течет и становится изобильным, гулким, насыщенным, состоящим из миллиарда слоев. Какое оно плотное, время… Нет нужды отсчитывать секунды, оно просто есть.

Радость.

Пламя.

Сила накатывает. Я не сопротивляюсь. Она проникает в мое тело, в мозг. Я уже весь лучусь!

Я соединился со светом.

Нет больше земли, нет и неба. Я парю, но я нигде; покинув время, я покинул и пространство; и по пути я потерял свою волю, вернее, она слилась с чьей-то чужой. Я все оставил – пустыню, мир, свое тело, себя. Скоро я стану единым целым с этой силой.

Эта энергия, непоколебимая, неукротимая, творит мир, и я растворяюсь в ней.

Я получаю послания…

Как?

До чего они трудны! Не для понимания, нет, они яснее ясного, но их не передать языком. Слова, эти жалкие слова не открывают врат к тому, что я переживаю. Они были придуманы, чтобы описывать вещи, камни, чувства, человеческие или близкие к человеческим реалии. Как им обозначить то, что шире их и глубже? Как конечным терминам выразить бесконечность? Штампами зримого проштемпелевать незримое? Они составляют опись мира, эти слова, уткнувшиеся в землю, я же проник за грань мироздания…

Ослепительно.

Молнии подобно.

Я чувствую все.

В один миг я постигаю совокупность.

Слов нет. Не важно! Голос внутри меня подсказывает, что я сформулирую потом. Пока надо отдаться на волю стихии. И воспринимать…

Я охвачен…

Охвачен огнем…

Пламя.

Я – пламя.

Свет. Нарастающий. Нестерпимый.

Как я не мыслю больше фразами, так не воспринимаю глазами, ушами, кожей. Пламенея, я приближаюсь к некоему присутствию. Чем ближе, тем меньше сомневаюсь. Чем ближе, тем меньше задаю вопросов. Чем ближе, тем явственнее открывается мне очевидность.

«Все имеет смысл».

Счастье…

Я путешествую по краю, где нет никаких почему.

Я – пламя, и пламя это вот-вот встретится с жерлом. Я рискую в нем кануть…

Стало быть, это последний этап?

Огонь!

Пламенеющее солнце. Я горю, плавлюсь, теряю границы, вплываю в пекло.

Огонь…

13

Вечность длилась одну ночь.

Сила, поднявшая меня, бережно опустила меня на землю. Вот и закончилось мое неподвижное путешествие.

Мало-помалу я обретаю рассудок и память.

Мало-помалу я возвращаюсь в себя.

Большой свет удаляется, но мы не расстаемся: во мне остался его след, живой, пламенеющий; вот сейчас он осваивает свое новое жилище, обживается.

Ко мне возвращаются слова. Более того, они спешат мне на помощь, хотят описать то, что произошло, готовые к протоколу. Они выстраиваются в ряд, как солдаты мысли, даже не подозревая о своем бессилии.

Я вновь дышу в нормальном ритме и возвращаюсь в свое двадцативосьмилетнее тело, закопанное в песок. Судороги напоминают мне о неудобстве моего ложа, озноб – о ледяном холоде. Ветер свистит, ревет, бушует.

Одна уверенность сияет над всем: Он есть.

Кто?

Я не знаю, как Его назвать. Он никогда не называл себя.

Он есть.

Кто?

Кто мой похититель? Кто вырвал меня из пропастей и наполнил радостью?

Слова толпятся, но я останавливаю их войско. Описать силу, не помещающуюся в теле, присутствие, обходящееся без формы, – возможно ли это? Я не могу представить себе Того, в ком растворился, ведь Его нельзя увидеть, Его нельзя услышать, Его нельзя потрогать, Его нельзя обнять. Я отказываюсь от мысли определить не живое и не мертвое. Вдобавок штаб слов – их грамматика – играет со мной шутки, вынуждая говорить о Нем как о человеке, а между тем Он не явился мне таковым. Тряхнув головой, я отгоняю лексическое воинство.