Господин Зима - Пратчетт Терри

А всё потому, что этим сыром был Гораций.

Тиффани и раньше знала, что ланкрский синежильный – сыр с характером. Но она достигла немалого мастерства в сыроварении (хотя ей этого никто и не говорил), а Гораций определённо был её творческой удачей. Синие прожилки, придававшие этому виду сыра неповторимый оттенок, вышли очень миленькие, хотя Тиффани и сомневалась, что они должны были светиться в темноте.

Она потыкала темноту под раковиной ручкой метлы. Послышался хруст, Тиффани вытащила метлу и обнаружила, что ручка укоротилась на пару дюймов. Потом раздалось звонкое «Тьфу!» – и обломок рикошетом отскочил от дальней стены.

– Ах так? Тогда молока больше не получишь! – прикрикнула Тиффани и выпрямилась, а сама тем временем подумала: «Зимовей пришёл вернуть мне лошадку. Не поленился, времени не пожалел».

Хм…

Если подумать, это выглядит довольно-таки… лестно.

Ну, то есть, у него ведь дел по горло: надо спускать лавины и гонять бури, изобретать новые формы снежинок и всё такое прочее, и он всё же нашёл минутку, чтобы прийти и вернуть мне ожерелье. Хм…

И он просто стоял передо мной.

А потом просто растворился в воздухе… В смысле, ещё больше растворился.

Хм…

Оставив Горация недовольно ворчать под раковиной, Тиффани вернулась в дом, заварила чай и отнесла его госпоже Вероломне в комнату с ткацким станком. Потом тихо поднялась к себе в спальню.

Дневник Тиффани был уже три дюйма толщиной. Аннаграмма, которая тоже училась на ведьму в здешних краях и считалась подругой (ну, более или менее подругой) Тиффани, утверждала, что дневник должен зваться Книгой Теней и страницы его должны быть пергаментные, а писать в нём следует особыми чернилами, купленными в «Магазине магических принадлежностей Закзака Рукисилы» по привлекательной цене (по крайней мере, привлекательной для Закзака).

Тиффани не могла позволить себе такой дневник. Единственной платой за услуги ведьмы может быть только ответная услуга. Правда, госпожа Вероломна позволяла ученице торговать сыром, однако бумага в горах стоила дорого и странствующие торговцы приносили её лишь небольшими пачками. Зато у них можно было купить унцию-другую[13] железного купороса, и если смешать его с чернильными орешками, которые растут на некоторых видах дубов, или с зелёной кожурой лесного ореха, получались вполне приличные чернила.

Тиффани постоянно подклеивала страницы, и дневник сделался толстым, как кирпич. Она подсчитала, что, если писать помельче, его хватит ещё по меньшей мере на пару лет.

На кожаной обложке она горячей шпилькой вывела предупреждение: «Фиглям не открывать!» Толку от него не было никакого. Фигли любые запреты считали приглашениями. С некоторых пор Тиффани стала писать отдельные страницы шифром. Грамота вообще трудно давалась народцу Меловых холмов, а шифр им и подавно было не разгадать.

Но на всякий случай Тиффани всё равно тщательно огляделась, прежде чем отпереть большой висячий замок, скреплявший цепочку, которой был опутан дневник. Потом открыла чистую страницу, обмакнула перо в чернильницу и написала:

Встр с *

Да, снежинка будет самым подходящим секретным обозначением Зимовея.

Он просто стоял, подумала Тиффани.

И убежал, когда я закричала.

Наверное, это хорошо, что он убежал.

Хмм…

Вот только…

Теперь я жалею, что закричала.

Она посмотрела на ладонь. Отпечаток лошадки был белый как мел, но совсем не болел.

Тиффани слегка передёрнулась и попыталась взять себя в руки. Что особенного произошло? Она повстречалась с духом зимы. Она ведьма. С ведьмами такое иногда случается. Он вежливо вернул то, что ей принадлежит, и был таков. И совершенно нечего тут сантименты разводить. Дел полно.

Она написала:

Псм от Р.

Тиффани очень осторожно открыла конверт. Это было нетрудно, потому что клей из улиточьей слизи получается неважный. Если повезёт, конверт даже удастся использовать ещё раз. Нагнувшись так, чтобы никто не мог заглянуть ей через плечо, Тиффани развернула письмо. В заключение она крикнула:

– Госпожа Вероломна, не могли бы вы перестать использовать мои глаза? Они нужны мне для личных целей. Пожалуйста!

Сначала ничего не изменилось, потом снизу донеслось тихое ворчание, и щекотка в глазах прошла.

От писем Роланда Тиффани всегда делалось… хорошо. Да, он часто писал об овцах и других столь же обыденных сторонах жизни холмов и иногда вкладывал в конверт засушенный цветок – колокольчик или примулу. Матушка Болен этого не одобрила бы. Она всегда говорила: если бы холмы хотели, чтобы люди рвали цветы, они бы позаботились, чтобы цветов на них было больше.

Письма навевали тоску по дому.

Как-то раз госпожа Вероломна спросила: «А что это за молодой человек тебе всё время пишет? Твой кавалер, да?» Тиффани удалось перевести разговор на другую тему, а потом, когда она улучила минутку и заглянула в словарь, ей почти удалось не покраснеть.

Роланд… Он… В смысле, главное, что он… То есть самое главное… в общем… главное, что он просто есть.

Да, когда они познакомились, он был бестолковым увальнем, от которого помощи ждать не приходилось. Но что удивительного? Он ведь, кроме всего прочего, около года прожил в плену у Королевы эльфов, разжирел, как свинья, и едва не сошёл с ума от сладкого и безысходности. А до и после этого его воспитанием занимались две надменные тётки, потому что его отец, барон, больше интересовался собаками и лошадьми.

С тех пор Роланд довольно-таки сильно изменился: думать стал больше, шуметь меньше, набрался серьёзности и подрастерял глупость. И ещё ему приходилось носить очки – первые очки на Меловых холмах.

И у него была библиотека! Больше сотни книг! То есть на самом деле, конечно, библиотека являлась семейным достоянием, но никто другой в замке ею всё равно не интересовался.

Некоторые книги были огромные и старинные, в деревянных переплётах, на их страницах красовались большие чёрные рукописные буквы и цветные рисунки, изображающие диковинных зверей и далёкие страны. На полках стояли «Повесть удивительных лет» Осохлябстера, «Почему всё так, а не иначе» Клюкфинга и «Большая недетская энциклопедия», в которой не хватало одного тома. Умение Тиффани читать и понимать иностранные слова произвело на Роланда огромное впечатление, и она не стала говорить ему, что обязана этим эху, оставшемуся от доктора Хлопстела.

Короче говоря… Суть в том, что… Да с кем ещё им было дружить? Роланд не мог, никак не мог завести друзей среди деревенских мальчишек, он ведь был баронский сын и всё такое. А Тиффани теперь носила остроконечную шляпу, а это что-нибудь да значит. В холмах не особенно жаловали ведьм, но она же внучка матушки Болен, так? Кто знает, чему девочка успела научиться от бабки там, в пастушьей кибитке на высоком пастбище. И, говорят, она показала этим горным ведьмам, как надо ведьмовать по-настоящему, а? А помните, как в прошлом году, во время окота дело было? Да наша Тиффани одним взглядом возвращала мертворождённых ягнят с того свету! И она Болен, а у Боленов холмы в самых костях. Она правильная девочка. И она – наша девочка, ясно?

И всё бы ничего, но одна беда: у Тиффани не осталось друзей в родных краях. Те, с кем она дружила в раннем детстве, теперь держались… почтительно. И всё из-за шляпы. Между Тиффани и её старыми друзьями встала стена, как будто она, Тиффани, выросла, а они так и остались детьми. О чём им было говорить? Она успела побывать в таких местах, которые им и вообразить не под силу. Да большинство из них не видели даже местечка под названием Дверубахи, до которого всего полдня езды. И ничуть не переживали из-за этого. Они собирались всю жизнь заниматься тем же ремеслом, что и их отцы, или растить детей, как их матери. И в этом нет ничего плохого, поспешно добавила Тиффани про себя. Но они не решали, какой будет их жизнь. Жизнь сделала выбор за них, а они даже и не заметили.