На берегах Горыни и Случи - Николай Струтинский

С сумерками отец появился на хуторе Флора Матвеевича Ляшецкого. На цепи бесновался лохматый пёс. Из дома вышел хозяин и прикрикнул на неугомонного пса. Увидя непрошеного гостя, уставился глазами на него.

— Не узнаете, Флор Матвеевич? — отозвался отец на его немой взгляд.

— Постой, постой! Не Владимир ли? Вспоминаю, в школу вместе ходили. Прошу в хату, — пригласил Ляшецкий.

— Нет, спасибо, друг, — лучше за огородом потолкуем. Флор согласился.

Они сели на бревно в ольховой поросли. Флор внимательно слушал собеседника и сочувственно поддакивал.

— Что требуется от меня? — спросил он. Тут же спохватился:— Дело делом, а накормить тебя надо! Я сейчас! — поднялся он с бревна и ушёл. Возвратился с большим кувшином молока и буханкой хлеба.

— Наливайте! — извлёк из кармана гранёный стакан. — Чем богат, тем и рад, прошу!

После короткой паузы отец спросил:

— Флор Матвеевич, как родному, говорю, оружия у нас мало.

Искренним голосом Ляшецкий ответил:

— Одну «драгунку» имею, храню её, как зеницу ока, но вам, для борьбы с фашистами, — отдам!

— Спасибо, друг!

— Кто же с тобой в лесу? — поинтересовался Флор.

— Мои сыновья!

— Твои сыновья? — недоверчиво переспросил земляк.

— Да. Со мной три сына!

По сигналу отца мы подошли. Познакомились. Ляшецкий окинул всех внимательным взглядом.

— Старшего узнаю. Кажись, с моим Володей дружил.

— А где же твой сын, Флор Матвеевич?

— В Красной Армии. Призвали на действительную в сорок первом. Да вот никаких вестей от него нет… — Помолчал. — А для кого ещё вы просите оружие? Я вижу, у всех есть!

— «Драгунка» будет четвёртому сыну, Владимиру.

— Обещание своё сдержу! — с этими словами Флор Матвеевич удалился.

Мы молча ожидали возвращения добродушного человека. Прошло немного времени, и он появился с «драгункой» в руках. Уверил — бьёт без промаха! Дал он и двадцать патронов.

— У меня ещё есть. Целый ящик! — признался. — Но они зарыты, в другой раз заберёте.

В порыве благодарности отец обнял Флора Матвеевича и поцеловал в щёку.

— А как у вас с куревом? — не отпускал нас Ляшецкий.

— Есть малость самосада. Вот бумага — на исходе! Ляшецкий достал из кармана свежий номер «Волыни».

— Почитайте, и на курево сгодится.

На другой день отец просмотрел газету и возмутился:

— Смотрите, какой подлый епископ! Призывает юношей и девушек уезжать на работу в Германию. Утверждает, что это необходимо для уничтожения большевиков. Вместо того, чтобы призывать к оружию, бить фашистов, духовный отец толкает их на каторгу! Где его совесть?!

Ночью мы переместились ближе к хуторам. В одном из них проживали братья Брусило — Станислав и Виктор, а в другом — братья Войцеховские — Роман и Александр. Те и другие хорошо знали нас, были дальними родственниками.

И тогда, когда Тарнавский с лесниками и шуцманами бродил по отдалённым участкам в поиске нашей группы, мы жили, что называется, у него под носом. Братья Брусило и Войцеховские снабжали нас продуктами, информировали о положении. Они доставали также боеприпасы, а однажды принесли бельгийский браунинг.

— Пригодится, — сказали друзья.

Почти каждую ночь к нам приходили связные Зигмунд, Казимир и Тамара. Были определены пункты и для бесконтактной связи: на границе Невирковского и Казённого леса, у двухствольной сосны, и на опушке Невирковского леса, у дуба-гиганта.

Все как будто наладилось, но внезапно заболел отец. Мы развели костёр, просушили его одежду и портянки. Нарубили берёзовых веток и расставили их вокруг костра для маскировки. Затем насобирали сухих листьев и вымостили постель. У наших друзей достали бутылку крепкого самогона, настоянного на перце. Лечили отца народным способом.

На третий день он был уже на ногах.

НА ЛЕСНЫХ ТРОПАХ

Земля уже покрылась снежным пушистым ковром.

Мы с Жоржем пробирались из села Буды в Гуту. Вглядывались в каждое дерево. Враг хитёр и коварен, и мы могли столкнуться с ним в любом месте.

В нашем деле осторожность — сестра отваги! Поэтому шли боевым порядком: я — впереди, с наганом наготове, Жорж с винтовкой под плащом — позади. В шутку брат называл себя «всевидящим арьергардом».

Тропинка, на которую мы свернули с дороги, убегала в густые заросли. Внезапно из-за поворота на ней показался мужчина в шапке-ушанке, тёплой куртке с меховым воротником и хромовых, начищенных до блеска сапогах.

Незнакомец, видимо, не думал встретить здесь посторонних и старался нас обойти. Он свернул в кусты и принялся срезать перочинным ножом ветки.

За поворотом мы встретились с другим мужчиной. Правую руку он держал в кармане, пиджака, так же, как и я. «Напарник первого, — подумал я, — прикрывает его. Возможно, это переодетые каратели? Западня? — сверлила мысль. — Пройти мимо или, приблизившись, выстрелить в упор? Я взвесил все. Силы равные. Стрелять нельзя, а вдруг это партизаны?» — Поравнявшись со мной, рослый незнакомец поздоровался.

— Добрый день, — ответил я.

Мы разошлись. Я оглянулся: не вздумал ли он выстрелить мне в спину? Оглянулся и незнакомец.

— Подозрительные типы околачиваются тут, — встревожился Жорж, — давай перейдём на другую сторону Медведовского тракта.

— Согласен.

— Чего они бродят в наших краях? — не успокаивался брат. — Кто они?

— На полицейских вроде не похожи.

В тот раз до Гуты мы не дошли, свернули к Янчукам. Здесь застали Зигмунда Гальчука и Казимира Галинского. Они уже знали о появлении в этих местах неизвестных лиц.

Спустя два дня мы с Жоржем снова пошли к Янчуку. Бушевала снежная метель.

— Постой у дома, Жорж, я долго не задержусь!

Когда я вошёл в дом, Мария Александровна Янчук возилась с керосиновой лампой. В полутьме я увидел два мужских силуэта. Присмотрелся и узнал незнакомцев, которых видел на лесной тропе. Они сидели на скамейке под стеной. Мой приход смутил их. Разговор у нас не клеился, и я решил уйти, сказав хозяйке, будто заглянул только для того, чтобы осведомиться о её здоровье.

— Спасибо, все здоровы, посиди с нами, — удерживала Мария Александровна.

— Спешу домой, зайду в другой раз.

Жорж удивился моему быстрому возвращению:

— Что-то недоброе случилось?

Я рассказал о неожиданной встрече с неизвестными.

— Идём отсюда, — взял меня за руку брат.

В лесной глуши мы присели на ствол сваленной берёзы. Вокруг стояла мрачная тишина.

— Много таких, как мы, скрывается от фашистов и бродит по лесам и болотам, — рассуждал Жорж.

— Обидно только, что все мы действуем врозь. А представляешь, что получится, если патриоты соединятся?…

— Кто же их соединит?

— Коммунисты!

— Они же все на фронте!

— Не все, Жора. Кое-кто, хотя и молчит, что он коммунист, а дело делает так, как подсказывает партийная совесть.

— Совесть!… А фронт эта совесть не удержала…

— Да…

— Неужели фашисты всю Россию так пройдут?

— Помнишь, мы читали в газете «Волынь», что фронт продвинулся до Харькова.

— И ты думаешь, это правда? Нет! Этому не бывать!

— К сожалению, правда. Связные советское радио слушали.

В тот день в наши руки попала газета «Волынь». В глаза бросился жирный заголовок: «Послание высокопреосвященнейшего администратора святой православной церкви на Украине и в рейхскомиссариате».

В этом послании, адресованном главному фашистскому палачу на Украине Эриху Коху, говорилось:

«Господин рейхскомиссар!

…Понимая историческое значение событий, происходящих ныне в восточной Европе, как и во всём мире, сознавая, что лучшее будущее моего народа неотделимо от победы великого немецкого народа, выражаю вам, господин рейхскомиссар, готовность лояльно сотрудничать в великом деле. При этом случае прошу вас, господии рейхскомиссар, принять пожелания духовного и физического здоровья великому вождю немецкого народа Адольфу Гитлеру. Да пошлёт бог окончательную победу над врагами на востоке и западе. За эту победу буду… молиться…»

Нашу беседу прервал своим приходом Никифор Янчук. Он был в радушном настроении.

— Интересно, угадаете, кто посетил меня? — обнажил он в широкой улыбке ровный ряд белых зубов.

— Полицейские?

— Нет!

— Советские военнопленные?

— Нет!

— Парашютисты!

— Не угадали! Ладно, скажу. Сам «атаман» Тарас Бульба.

— Ого! Важный гусь!

— Он сколачивает войска из украинских националистов, — рассказывал Янчук, — а прикидывается сторонником Советской власти.

— Так поступают многие предатели, — вставил отец.

— Бульба интересовался вашей семьёй. Просил меня свести его с вами. Передайте, говорит, пусть зря не беспокоятся, есть деловой разговор.

— И что вы советуете, Никифор Яковлевич?

Янчук задумался. Действительно, что посоветуешь в таком случае? Знал он лишь одно: Бульба — хитрый и коварный человек. Заманывает к себе пряником, а потом розгами порет.