Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Василий Головачев

Вольсингам почти слышал, как боятся дети внизу – сжимаются под одеялами, стучат от страха зубами и даже тихонько, по-мышиному попискивают.

– «Пойди-пойди, зеленая ручечка» – а ручечка идет, шурха-шурх, неслышно, кленовыми пальчиками перебирая, идет по улице, идет по переулочку, идет по лесенке и прямо к дверочке… Ой, кто это там за дверью скребется?!

Детишки внизу завизжали, а кленовая ручечка, впившись в плечо Вольсингама, больно и упорно задергала…

Визжали не дети, а дверные петли, и дергала Вольсингама за плечо никакая не зеленая ручечка, а волосатая лапища стражника. В оконце наверху били яркие лучи утреннего, но уже довольно высокого солнца.

– Вставай, пропащая душа, – сказал стражник. – На выход. Начальство зовет.

И Вольсингам, зевая во весь рот и растирая затекшую шею, пошел на выход.

История смерти констебля Ноймана выходила уже за все и всяческие рамки – хотя бы потому, что гибель настигла его прямо посреди полицейского управления. Согласно показаниям констебля Вейде, он, Вейде, отправился в кабинет Гроссмейстера, чтобы протереть пыль. У Гроссмейстера на этот счет было другое мнение, поскольку уровень шнапса в его бутылке, запертой в левом верхнем ящике стола, день ото дня неуклонно понижался – притом что сам Гроссмейстер прибегал к ней крайне редко. Как бы то ни было, поднявшись на второй этаж, констебль Вейде обнаружил, как из кабинета начальника выходит Нойман. Последнее несколько удивило констебля, потому что еще неделю назад, после печального инцидента со стеклом в шкафчике, Гроссмейстер строго-настрого запретил Нойману переступать порог своей святая святых. Более того, в гневе и возмущении он именно Ноймана отправил нырять в колодец и обшаривать дно, и именно Нойман обнаружил завернутую в тряпицу икону. Это обстоятельство живо припомнилось констеблю Вейде, поскольку, крадясь в полосах пыльного света, Нойман прижимал к груди ту самую иконку-Крестос. Да не просто прижимал, а временами поднимал к лицу и страстно припадал к ней губами. Заподозрив в товарище по службе тайного соматика, Вейде решился приблизиться к нему и сурово расспросить. Однако, заметив Вейде, Нойман повел себя странно, то есть дикими скачками понесся к лестнице. И, несомненно, удрал бы, если бы по лестнице в этот момент не поднимались двое выжиг из городского отряда с отчетом о детоксикации колодца. Нойман врезался прямиком в них, инстинкт же подсказал выжигам схватить бегущего и не пущать – что они и сделали. Подергавшись в руках у поимщиков, Нойман издал протяжный сдавленный стон, изверг изо рта темную жидкость и в корчах скончался. Все это заняло не более трех минут, в течение которых беглец так и не выпустил из рук иконку.

Сжимал он ее и теперь, лежа посреди коридора на прорезиненном плаще одного из выжиг. В углах его губ и на подбородке запеклась черная дрянь, а выражение лица было по-детски удивленным и даже обиженным. Впрочем, лицо Ноймана интересовало Гроссмейстера в последнюю очередь, в первую же – проклятая икона. Когда Вейде потянулся, чтобы вытащить доску из рук покойника, что-то словно толкнуло Гроссмейстера, и он заорал:

– Не трожь! Ты…

Полицейский обернулся к рослому выжиге в традиционной дыхательной маске и, что более своевременно, перчатках из толстой кожи.

– Возьми икону, оберни ее тряпкой и положи на мой стол. Руками ни в коем случае не трогай. А вы…

Тут он указал на Вейде и второго цензора.

– …вы тащите его в подвал к Харпу. Посмотрим, что прячется у него под крышкой.

Если последнее замечание и смутило констебля Вейде, то виду он не подал – а прочесть выражение лица выжиги под маской было тем более невозможно.

Прежде чем тронуться в прозекторскую, Гроссмейстер еще схватил за плечо пробегавшего вестового (тот нес печальные известия матушке Ноймана и пяти его младшим сестрам) и приказал:

– На обратном пути забеги в лавку и купи мне любой Крестос из тех, которыми там торгуют. А затем ступай и скажи охране, чтобы Вольсингама привели ко мне в кабинет.

Перед Вольсингамом на залитом солнечным светом столе лежали две иконы.

Первая – обычный оберег-Крестос из ближайшей лавки при соборе. Сам собор открывался для верующих только во время ежегодных мистерий, а вот лавка, лепившаяся снаружи к монастырской стене, вовсю торговала священными изображениями. На иконе был нарисован белоголовый человек, приникший спиной к зеленому раскидистому дереву с глянцевитой листвой. Монахи не жалели дорогих пигментов, и картинка смотрелась очень нарядно, хоть над порогом вешай.

Но вот вторая… вторая так и лежала на тряпице, буровато-серой, но еще серей было лицо изображенного на иконе человека. Если вообще человека, а не отвратительного наплыва на стволе. Листва на дереве была редкой и бурой, а ветки хищно сплетались, корчились, словно мучимые кошмарным сном. Узловатыми змеями вздымались корни… скверная картинка, скверное дерево и скверный человечек. Однако именно на этот Крестос беспокойно поглядывал Гроссмейстер. На первую иконку он вовсе не обращал внимания, а посматривал то на вторую, то снова на Вольсингама.

В пыточном костяном кресле на сей раз сидел доктор Харп, сложившись так, что удобно вписывался во все отростки и изгибы. Вольсингаму пришлось стоять, о чем он ни капли не сожалел. Художник протянул руку к иконе из своего сна, желая и не решаясь притронуться к потрескавшейся поверхности…

– Нет, – резко сказал Гроссмейстер. – Руками не трогать. А то тут один уже дотрогался…

Следует сказать, что полчаса назад он присутствовал при вскрытии черепной коробки констебля Ноймана. На Ноймане не обнаружилось ни ожогов, ни ссадин, ни зеленых пятен, зато под крышкой было ровно то, чего ожидал и страшился полицейский. Черная губчатая масса, скукожившаяся и очень мало похожая на человеческий мозг. Доктор Харп производил вскрытие в плотных тканевых перчатках и сейчас этих перчаток не снял. Вторую пару он вручил Гроссмейстеру, а третья, кожаная, лежала на столе.

– Мы не знаем наверняка, – заметил упомянутый Харп. – Я проведу тщательное исследование, но не факт, что причина в иконе. Если да, то это должен быть очень сильный яд, проникающий сквозь кожу. Но я не исключаю и неизвестную нам доселе болезнь…

Вольсингам вскинул голову.

– А вы, Гроссмейстер, не трогали икону?

Тот поморщился.

– Ни я и никто из управления. Только Нойман. Он выловил Крестос вместе с тряпкой и осмотрел, чтобы убедиться, нет ли в доске полостей и отверстий, куда можно спрятать деньги или письмо. Ничего не обнаружил и передал находку мне, а я держал ее в столе завернутой.