Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему» - Рэнди Тараборрелли

Джордж Эванс организовывал интервью, фотосессии, раздачи автографов, появления на радио – словом, использовал все средства для того, чтобы оповестить общественность: Синатра явился! Для пресс-релизов Эванс переписал биографию Фрэнка, на два года уменьшив его возраст. По версии Эванса, Фрэнк закончил-таки школу, был заядлым спортсменом и сыном родителей, появившихся на свет в Америке. А Долли и вовсе превратилась в сестру милосердия из Красного Креста! Она не возражала, даже подыгрывала. Когда Фрэнка не взяли на военную службу из-за проблем со слухом – как мы помним, акушерскими щипцами у него была повреждена барабанная перепонка, – Долли посетовала журналисту:

– Господи, как же Фрэнки хотел в армию! Мечтал сфотографироваться со мной и отцом в военной форме!

Следует отметить, что сам Синатра никогда не заострял внимание на своем полуглухом ухе, хотя и страдал из-за него. Тем удивительнее успех Фрэнка в музыкальном бизнесе.

Эванс распустил слухи, будто Фрэнк родился в трущобах, будто его нищая семья чудом выживала в районе, кишевшем бандами. Фрэнк и эту версию скушал. По его мнению, подобные россказни были просто частью игры под названием «пиар». Вообще же успешность кампании Эванса во многом опирается на славу, которую Синатра снискал еще до встречи с ним. Многолетняя работа Фрэнка над собой, оттачивание мастерства имели огромное значение, а Эванс только выжал из его таланта максимум для раскрутки.

– Долли названивала знакомым и хвасталась сыном, – вспоминает Джои Д’Оразио. – Ее послушать, так после Моисея в мир и не являлось фигуры важнее, чем Фрэнк. Как-то мы повезли Долли, Марти и еще кое-кого из родственников Фрэнка к нему на концерт. Меня Фрэнк особо попросил: проведи, мол, за кулисы моего старика. Нервничал он ужасно. «Мой старик – он был против пения. Вот что он теперь скажет, а? Думаешь, гордиться будет мной?» Я говорю: «Конечно, будет, круче тебя в шоу-бизнесе никого нет». А Фрэнк этак погрустнел. «Эх, Джои, ты моего старика не знаешь! Весь этот джаз ему не то что не по нраву, а просто он в нем не смыслит. Мой старик хотел, чтоб я в доках надрывался. Это было бы правильно, так он считает».

– У меня сложилось впечатление, – продолжает Джои Д’Оразио, – что от реакции Марти Синатры зависит очень многое. Пусть Фрэнк – звезда, но Марти, если выразит недовольство, сыну всю обедню испортит.

Марти на выступлении как-то притих. Д’Оразио заволновался.

– Ни черта не слышу, надо ж, как они орут, – выдал Синатра-старший во время очередной баллады. – Не пойму – Фрэнки хорошо поет или так себе? Хоть бы на секунду эти девицы замолчали!

Когда Фрэнки раскланялся и исчез, Джои повел его отца за кулисы.

– Что там творилось – уму непостижимо! Мы пробиться не могли. Помню, с пригласительными вышла ошибка, почему-то приятель Фрэнка, Саникола, не внес Марти в список. Я боялся, что его сейчас завернут, он смутится, и всё такое. Дай, думаю, лучше уведу его от греха подальше. Но Марти раздухарился и как рявкнет на вышибалу: «С этой сцены мой сын пел! Фрэнк – мой сын, а я – его отец. Только попробуй не пустить – я тебя в нокаут отправлю. Как пить дать, отправлю!» Я такого не ожидал. Привык, что Марти всегда кроткий, тихий. Видать, ему действительно хотелось к Фрэнку за кулисы!.. Короче, вышибалу мы убедили, он нас пропустил.

У Фрэнка в гримерке было не протолкнуться – поклонники набежали. Когда вошел Марти, все взгляды устремились на него. Будто каждый понял – наступает очень важный момент.

– Здравствуй, папа! – сказал Фрэнк и устремился прямо к Марти. Толпа перед ним расступалась. – Что думаешь о моем выступлении? – спросил Фрэнк с осторожной улыбкой.

– Ни слова не слышал, – признался Марти. – А сам-то ты слышишь, что поешь?

Фрэнк рассмеялся.

– Ну что, я по-прежнему раздолбай? Или как?

Марти прослезился и ответил:

– Нет, мой мальчик – не раздолбай. – И обнял Фрэнка. – Мой мальчик – звезда.

«А куда деваться?»

Буйный нрав, упрямство и склонность к необдуманным поступкам всю жизнь мешали близким Синатры и ему самому.

– Несносный человек, – говорил о нем Джордж Эванс. – Всегда ему надо доказать, что ты не прав. Но это бы еще ничего. Плохо, что он непременно вынудит тебя с этим его доказательством согласиться.

Фрэнк всю жизнь страдал от бессонницы, а боролся с ней посредством чтения. Он был очень эрудированным человеком, ведь долгие часы, с вечера до зари, проводил за книгами. Фрэнк буквально поглощал книги, не отдавая предпочтения какому-то одному жанру, но его особый интерес вызывала тема расовой толерантности. Среди его любимых произведений – «Американская дилемма: негритянский вопрос и современная демократия» Гуннара Мюрдаля, «История фанатизма в Соединенных Штатах» Густава Майерса, а также роман «Дорога свободы» Говарда Фаста. Синатре требовалось «учитать» себя, иначе он не мог забыться сном. А когда всё-таки засыпал, сон был неглубок и недостаточен. Из-за этого по утрам Фрэнк чувствовал себя усталым, проявлял раздражительность и к обеду, как правило, успевал разругаться со всеми, кто попадался ему под руку. Таковы уж последствия бессонницы. Эванс, впрочем, каким-то образом приноровился почти ко всем неприятным чертам характера Фрэнка. Просто списал их на артистический темперамент и итальянское упрямство. Единственное, чего Эванс не терпел, из-за чего постоянно ссорился с Фрэнком, – это склонность последнего к блуду.

– Помню одну такую стычку, – рассказывает Тед Хечтмен, приятель и деловой партнер Джорджа Эванса с тех времен, когда Эванс открыл офис на Западном побережье. – Стычка имела место на Бродвее, в кабинете у Джорджа. Джордж прямо заявил Фрэнку: прекрати блудить. Фрэнк взъярился: «Не твоя забота. Не суй свой нос в чужой вопрос». Джордж принялся его убеждать: «Карьера страдает. А если слухи дойдут до Нэнси – думаешь, тогда твоя популярность у девчонок останется прежней? Не останется, не надейся. Вылетишь из шоу-бизнеса как миленький». И знаете, чем Фрэнк парировал? «Я тебе, Джордж, за то деньги и плачу, чтобы слухи не просачивались. А если просочатся, это ты у меня, как миленький, с работы вылетишь. Поэтому, чем пугать меня, лучше подумай, как защититься от журналюг». Эванс рассердился. «Я не могу гарантировать, что пресса ничего не узнает. От тебя всего-то и требуется, Фрэнк, – штаны застегнутыми держать. Неужели так трудно?» Фрэнк вышел из себя. «Слышь, приятель, твоя задача – хранить мои тайны от прессы. А моя задача – не давать себе засохнуть. Потому что, когда я доволен, я хорошо пою, а это значит – деньги, для тебя в том числе. Я даже своей жене не объясняю такие элементарные вещи. Почему я должен объяснять их тебе? Всё, ты мне надоел, убирайся отсюда». «Вообще-то, Фрэнки, это мой кабинет, – напомнил Эванс. – Сам убирайся». Фрэнк пулей вылетел, дверью хлопнул.

Весной 1943 года Нэнси снова забеременела, каковой новостью Эванс не замедлил поделиться на пресс-релизе. Думал, теперь можно жить спокойно. И жил – целую неделю.

Рассказывает Тед Хечтмен:

– Нэнси позвонила Джорджу – это был первый такой звонок, потом они повторялись с завидной регулярностью, – и сказала, что не может найти Фрэнка, а он ей нужен, ведь дочурка подцепила какую-то детскую инфекцию. Джордж принялся сам названивать в разные места и наконец вышел на Фрэнка. Тот оттягивался в каком-то задрипанном отеле в пригороде Джерси. Эванс поехал прямо туда, стал стучать в номер. Ответа не последовало, тогда Эванс вошел – дверь была не заперта. В комнате – никого, зато из ванной слышится возня. Джордж, недолго думая, распахивает дверь ванной, а там Фрэнки со стриптизершей по кличке Длинная Губа. Сто лет проживу – не забуду эту кличку. Джордж просто взбеленился. «Фрэнки! – кричит. – Ты в своем уме? А как же Нэнси? Ты вообще о ней не думаешь, да? Господи, где только ты эту шлюху откопал? Поприличнее баб не было, что ли?» И тут Длинная Губа вдруг как зарыдает! «Фрэнки, ты же мне говорил, что разводишься! Ты же мне жениться обещал! Ты лгал, да? Как ты мог, после всего, что между нами было? Мы же столько друг для друга значим!» Фрэнки тем временем шарил по стене в поисках полотенца, чтобы прикрыться, и кричал: «Заткнись! Чтобы я женился на этакой потаскухе? Закатай-ка лучше свою длинную губу!»

Джордж Эванс был потрясен. Такого инфантилизма он от Синатры не ожидал. А Фрэнк плевать хотел на мнение своего агента. Он просто рассердился, что его в такой момент застали. Потом, когда Эванс попытался пристыдить Фрэнка за Длинную Губу, Фрэнк ему повторил: не лезь не в свое дело. И выплеснул на Эванса полстакана «дюбонне».

– Твоя работа – пиар мне обеспечивать. А Нэнси давно притерпелась. Ее всё устраивает.

Но нет, Нэнси не притерпелась, и ситуация ее отнюдь не устраивала.

– К концу 1942 года Нэнси и Фрэнк вместе ложились исключительно для того, чтобы зачать ребенка, – говорит Пэтти Демарест. – Мне кажется, Нэнси хотела детей потому, что ей необходима была любовь и чувство собственной незаменимости. От Фрэнка этого ждать уже не приходилось. Обида на него становилась всё глубже и горше. Нэнси больше не могла отдаваться мужу, как раньше. Он не просто изменял ей – он изменил ее самоё. Нэнси стала жесткой. Фрэнк заставил ее ненавидеть себя за смирение, за покорность судьбе. Она постепенно озлоблялась. В ней трудно стало узнать прежнюю наивную, добрую девушку.