Мемориал - Игорь Кром

Я дал ему взглянуть на мир в последний раз перед тем, как нанести последний удар. И я победил, но он остался жив. Это было даже как-то пикантно, во всяком случае, своеобразно. Но всё же лучше бы он умер.

Чем ближе я подходил к Аничкову мосту, тем тревожнее становилось на душе. В какой-то степени это место оставалось святым для меня. Издалека ещё я заметил, что Клодтовские скульптуры стоят на месте — все четыре. Восстановили! Но, когда я подошёл…

Когда я подошёл, от всех четырёх одинаково пахнуло древностью. От всех четырёх исходили тени человеческой заботы и тревоги за их судьбу во время войны. И я понял, что их снимали с пьедесталов, и прятали от фашистских бомб и снарядов. И спасли.

Это было непонятно. Но ещё непонятнее оказалось другое. Там, где пролилась кровь Анатолия Костылева, не осталось никаких следов. То есть там были следы других людей, множества других людей.

А от меня не осталось ничего.

Потрясённый, я зашагал по Невскому. Недоумение сменилось обидой, а обиду вытеснила злоба. Тупая, жгучая злоба. Она грызла меня изнутри, заставляя бесноваться мысли. Перед глазами замерцала красная дымка. Я понял: это напомнила о себе Сила.

Как я очутился в этом замызганном и вонючем дворе? Жажда убийства туманила сознание, обещая невыносимое удовольствие. Ржавый обрезок водопроводной трубы словно сконденсировался из воздуха в правую руку. Я взмахивал этой рукой, разрубая перед собой пространство. Неужели это рычание вырвалось из моей глотки?

— Ко мне! — завопил я, пугая голубей и кошек. — Ко мне, ублюдки! Сюда!

Я бешено озирался по сторонам, ища, на ком бы выместить Силу. Но двор был пуст. Людишки попрятались по своим тёплым квартиркам с телевизорами, полированной мебелью и горячим чаем. Гнусные твари! Моё превосходство над ними так велико, но они не желают признавать его. Недоумки, чьё сознание раздроблено цепью рождений и смертей, считающие высшим достижением природы свой скудный разум, опирающиеся на пресловутое рациональное мышление и не замечающие безграничных возможностей, которые может дать им Сила! И это несмотря на то, что каждый из них в состоянии найти собственный путь к ведьме… Скоты! Я в тысячу раз более жив, чем они, и мне не нужно для этого рождаться заново!

Я вошёл в ближайший подъезд, но не стал ломиться в двери, так как почувствовал чьё-то присутствие в подвале. Оттуда полыхнул синий отблеск, и раздался глухой, монотонный бой барабана. Что это? Ответ пришёл из агонизирующего сознания змеёныша. Чокнутые подростки, балдеющие от идиотской современной музыки. Как же её называл этот полудурок? Впрочем, неважно. Сейчас эти хреновы рокеры, шантрапа подвальная, получат по заслугам!

Я шагнул в тёмное чрево подвала, и железная дверь с грохотом захлопнулась за спиной. Вспыхнул мертвенный синий свет, и я увидел, что стены подвала ритмично сжимаются и разжимаются, издавая те самые глухие звуки, которые я принял за барабанные.

Синее пламя горело в печи, около которой суетилась ведьма. Я сразу её узнал, хоть у неё и была сейчас белая кошачья голова. Она не замечала меня.

Шальная мысль обожгла мозг. Я сжал покрепче обрезок трубы и шагнул к ведьме. Левой рукой я схватил её за кошачий загривок и занёс над ней правую.

Между нами выросло зеркало, и ведьма скрылась за моим отражением, хотя я крепко продолжал держать её левой рукой. Но останавливаться было уже поздно. Я успел только увидеть искажённое ненавистью незнакомое лицо, оказавшееся на моём пути.

Тяжёлый шершавый предмет со свистом обрушился на мою голову. Она раскололась на тысячу осколков, которые со стеклянным звоном медленно осыпались на пол. Воздух наполнился кровавыми брызгами.

Под хриплый хохот ведьмы я повалился на спину.

У самой земли меня подхватил на руки человек в чёрном плаще и широкополой шляпе.

Чёрный человек баюкал меня на руках, точно ребёнка. Его плащ обволакивал моё тело, не давал пошевелиться. Лица его я так и не смог разглядеть.

— Кто ты? — вопрос вырвался и повис в пустоте ночи.

— Я — твоя тень, — ответил он.

— Я — это ты, вывернутый наизнанку, — ответил он.

— Я — твой чёрный день, — ответил он.

— Я — запоздалое предупреждение, — ответил он.

Он не ответил.

Чернота в конце концов стала проясняться, словно что-то очень далёкое коснулось её лучом света. Появилось небо — тёмно-серое, свинцовое, но постепенно голубеющее. Всего одна вечность — и оно приобрело холодный синий оттенок.

Это был глаз белой кошки со сломанным позвоночником. Но этим глазом на меня смотрела ведьма.

— Не пойму, — спросил я её. — Я — это я?

— Ты, — сказала она.

— А кто — я?

— Ты, — повторила она.

— А где он?

— Он — это тоже ты. И от тебя зависит, насколько он останется близок тебе.

— О-о, — сказал я.

Появились пульсирующие стены. Ведьма с кошачьей головой разводила огонь в печи.

— Я попал в иной мир? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Но ты догадался об этом. Я знала, что ты догадаешься. Все ЭТО почувствовали. Кто-то не узнал знакомый запах, кто-то самого себя, кто-то заболел, а кто-то потерял четверть часа, но никто не придал этому значения. Догадались лишь двое — ты и он. И всё-таки ты не прав. Это иной мир попал в тебя.

— А-а — сказал я.

— Чем отличается живой человек от мёртвого? — спросила ведьма.

— Не знаю, — признался я. — Наверное, у мёртвого нет души?

— Не заставляй меня спрашивать ещё раз! — сверкнув синими глазами, выкрикнула она.

— Так значит, — обратился я к ведьме, — он со своей Силой не был нужен тебе?

— Нет.

— Тебе нужен я!

— Взгляни! — сказала ведьма. — Здесь сердце блуждающего мира, которым правит Случай. Это твоё сердце, малыш. Подумай, нужно ли мне что-нибудь ещё? Я ведь могу путешествовать, не сходя с места. И не только в пространстве и времени, но и вообще!

— Понятно, — ответил я.

Стены исчезли. Огромный глаз закрылся. Чёрный человек бросил меня. Я упал на пол, и жирные белые черви зашевелились подо мной.

В голове у меня застрял обрезок ржавой водопроводной трубы.

На этот раз тьма исчезла сразу, взорвавшись и разлетевшись на клочки. Пространство заполнилось ярким светом. Я хотел зажмуриться, но глаза оказались уже закрытыми.

Тогда я медленно, очень осторожно их открыл.

Вокруг всё сверкало — белоснежные простыни, пододеяльник, прозрачные стёкла, выбеленный потолок без единого пятнышка.

Я лежал в постели, но рядом был ещё кто-то.

Этот кто-то как две капли воды был похож на меня. И был он холоден и недвижим. Остекленевшие глаза упёрлись взглядом в одну точку. Черты лица исказила агония. Окровавленные бинты покрывали голову.