Американские боги - Нил Гейман

«Каждый час ранит. Последний убивает». Кто же это ему говорил?

Вспомнив замечание Среды, он против воли улыбнулся: Тень слишком часто слышал, как люди говорили друг другу, мол, не следует подавлять свои чувства, мол, надо дать волю эмоциям, отпустить боль. Тень подумал, что многое можно сказать в пользу того, чтобы держать все в себе. Если делать это достаточно долго или поглубже загнать боль внутрь, рано или поздно вообще перестанешь что-либо чувствовать.

Тень сам не заметил, как его сморил сон.

Он шел…

Он шел через комнату, стены которой терялись в тумане, и куда бы он ни поглядел, везде высились величавые статуи и грубые изваяния. Он остановился возле статуи чего-то женоподобного: плоские голые груди свисали пустыми мешками, талию украшала цепь из обрубленных рук, само существо в каждой руке держало по острому ножу, а вместо головы из шеи вырастали две змеи; выгнувшись друг против друга, они будто изготовились к нападению. Было в этой статуе что-то глубоко тревожное, какая-то внутренняя жестокость. Тень попятился.

Потом пошел дальше. Высеченные глаза тех изваяний, у которых имелись глаза, провожали каждый его шаг.

Во сне Тень вдруг осознал, что в полу перед каждой статуей пылает имя. Мужчина с белыми волосами, в ожерелье из зубов и с барабаном в руках звался Левкотиос; широкобедрая женщина с огромной раной между ногами, из которой выпадали чудовища, – Хубур; мужчина с головой барана, держащий золотой шар, – Хершеф.

Во сне к нему обращался, внятно и отчетливо произнося слова, строгий и нервный, педантичный голос, но Тень никого не видел.

– Перед тобой боги, которые были забыты и потому все равно что мертвы. Их имена встречаются лишь в пыльных исторических трактатах. Все до единого они исчезли, но их имена и идолы остаются с нами.

Завернув за угол, Тень очутился в еще одном зале, еще большем, чем первый. Рядом с ним высился отполированный до блеска бурый череп мамонта, а маленькая женщина с деформированной левой рукой и в охровой мохнатой мантии на плечах стояла возле черепа. Дальше – еще три женщины, высеченные из цельного куска гранита и соединенные в талии; лица их были незаконченными, словно в спешке, а вот груди и гениталии проработаны с дотошным тщанием. Вот – бескрылая птица, которую Тень не смог опознать; высотой птица была вдвое выше него, имела клюв как у стервятника, но человеческие руки. И так далее. И так далее.

Снова заговорил голос, будто обращался к классу:

– Это боги, исчезнувшие из памяти. Даже их имена утеряны. Народы, им поклонявшиеся, позабыты так же, как их боги. Их тотемы давно выброшены и разломаны. Их последние жрецы и шаманы умерли, не передав никому своих тайн. Боги умирают. И когда они воистину умирают, они уходят неоплаканные и позабытые. Идеи убить сложнее, чем людей, но в конечном итоге их можно убить.

Вдали зародился шепчущий шум, который тихим шорохом пронесся по залу и окатил Тень холодной волной необъяснимого страха. В этом зале богов, само существование которых позабылось, богов с лицами осьминогов или богов, что были всего лишь мумифицированными руками, или падающими скалами, или лесными пожарами…

Тень рывком сел на кровати, сердце дребезжало в груди отбойным молотком, лоб был липким от испарины. Красные цифры на прикроватном электронном будильнике показывали три минуты второго. В окно лился свет от вывески "Мотель «Америка». Тень встал и, пошатываясь, прошел в крохотный туалет-ванную мотеля. Он помочился, не зажигая света, и вернулся в спальню. Сон еще свежо и ярко стоял у него перед глазами, но он не мог объяснить, чем он так его напугал.

Свет из окна вовсе не был ярким, но глаза Тени привыкли к полутьме. На краю его кровати сидела женщина.

Он ее знал. Он узнал бы ее в толпе из тысячи, из сотен тысяч человек. Одета она была во все тот же темно-синий костюм, в котором ее похоронили.

Голос ее донесся до него до боли знакомым шепотом.

– Наверное, ты собираешься спросить, что я тут делаю, – сказала Лора.

Тень молчал. Сев на единственный в комнате стул, он наконец спросил:

– Это ты?

– Да, – ответила она. – Мне холодно, щенок.

– Ты мертва, девочка.

– Да. Я мертва. – Она похлопала по матрасу подле себя. – Иди посиди со мной.

– Нет, – возразил Тень. – Пожалуй, я пока останусь на стуле. У нас осталось слишком много неразрешенных проблем.

– К примеру, то, что я мертва?

– Возможно. Но я имел в виду то, как ты умерла. Я говорю о тебе и Робби.

– А, – протянула она. – Это.

Тень чувствовал – или, быть может, подумалось ему, только воображает, что чувствует, – вонь гниения, цветов и консервантов. Его жена – его бывшая жена… нет, поправил он себя, его покойная жена… сидела на кровати и не мигая смотрела прямо на него.

– Щенок, – неуверенно попросила она – не мог бы ты… как по-твоему, не мог бы ты найти мне… сигарету?

– Я думал, ты бросила курить.

– Бросила, – согласилась она. – Но мне теперь плевать, что они вредны для здоровья. Думаю, это успокоит мои нервы. В вестибюле есть автомат.

Натянув футболку и джинсы, Тень босиком вышел в вестибюль. Ночной портье, мужчина средних лет, читал книгу Джона Грпшэма. Тень купил в автомате пачку «вирджиния слимс», потом попросил у портье спички.

– Вы в номере для некурящих, – сказал портье, – так что потрудитесь открыть окно.

Он протянул Тени коробок спичек и пластмассовую пепельницу с логотипом "Мотель «Америка».

– Ясно, – откликнулся Тень.

Вернувшись в комнату, он увидел, что Лора растянулась на его кровати поверх скомканного покрывала. Тень открыл окно, потом отдал ей сигареты и спички. Пальцы у нее были холодные. Лора чиркнула спичкой, и в свете крохотного язычка пламени Тень заметил, что ее ногти, обычно безукоризненно чистые, обломаны и обгрызены и под ними полукругами залегла грязь.

Прикурив сигарету, Лора затянулась и задула спичку. Потом затянулась снова.

– Не чувствую вкуса, – сказала она, – Похоже, дым никак на меня не действует.

– Очень жаль, – сказал Тень.

– Мне тоже.

Она затянулась снова, и в свечении оранжевого кончика сигареты проступило из сумрака ее лицо.

– Выходит, тебя выпустили.

– Да.

Снова вспыхнула оранжевым сигарета.

– Я все равно благодарна. Не надо мне было тебя в это впутывать.

– Ну, я ведь сам согласился, – возразил Тень. – Я мог бы сказать «нет».

И спросил себя, почему он ее не боится: почему от сна о музее он обливался холодным потом, а вот с ходячим трупом разговаривает без малейшего страха.

– Да, – сказала она. – Мог бы. Невезучий ты мой. – Дым вился у ее лица. В сумраке она была очень красивой. – Ты хочешь знать обо мне и Робби?