Темная сторона Москвы - Мария Артемьева

В подземной могильной яме ее окружали только призраки. Они соседствовали с нею все эти годы, видения загубленных ею — запоротых, зарытых живьем в землю, обваренных кипятком, изувеченных, замерзших на лютом морозе.

И еще были с нею бесы — виновники лютой одержимости. С ними она перешептывалась в темноте, и они отвечали ей.

В 1778 году секунд-майор Николай Андреевич Тютчев навестил покинутую им Москву.

Большой карьеры на государственной службе он не сделал. Зато семейным счастьем оказался богат и в детях удачлив. В хозяйственных делах преуспел: начав когда-то с одного именьица и двадцати крестьянских душ, входивших в приданое жены, — довел число крепостных до двух тысяч, увеличил свое благосостояние, скупая то и дело по случаю земли и расширяя владения. Лучше всего ему, как бывшему землемеру, удавались межевые тяжбы. Вот и теперь, явившись в Москву, он выиграл давно тянувшееся дело…

Пребывая в прекрасном настроении, прошелся он по московским магазинам, отыскивая подарки, гостинцы и сюрпризы для домашних.

Оказавшись у Ивановского монастыря, Николай Андреевич услыхал разговор двух мужиков, торчавших зачем-то без дела под святыми стенами.

— Вот, гляди, ужо ее наверх выпустят. Сейчас, как служба начнется, примечай. Вон в той яме!.. Людоедица вылезет.

Услышав про «людоедицу», Николай Андреевич вздрогнул. Что-то припомнилось ему в этих словах знакомое. Но ведь прошло уже семнадцать лет!..

Он встал и прислушался к разговору праздных мужиков.

— Одержима она, старики говорят, самим Сатанаилом. В остервенение входит, остановиться не может: а кровь почует — распалится, и уж тут все. Пока до смерти не замучит, до последней капли, до бездыханья — не отойдет. Проси, не проси, хоть плачь, хоть умоляй — все одно: убьет. Так что ты смотри, близко не подходи — вцепится еще.

— За что ж в меня-то?..

— За что?! Думаешь, ей причина нужна?.. В ней бес сидит, а он духа живого в людях не терпит, понял? Как завидит плоть людскую — так и тянет раскровянить…

— Она, говорят, поленом больше всего…

— Это чтоб мясо помягше было, чтоб потом есть.

Мужики, перебивая друг друга, говорили страшным шепотом.

Вдруг с шумом разлетелись галки: звонарь начал перезвон к обедне.

Отпихивая друг друга локтями, мужики кинулись вперед, притискиваясь ближе к решетке, чтоб рассмотреть в темном провале за нею «людоедицу». Молча ждали, замерев, таращились и сопели, шмыгая носами.

Николай Андреевич, словно завороженный, придвинулся тоже к отверстию в стене и заглянул в дыру.

— Вон! Вон она!

Крикнул один из мужиков и указал пальцем.

В самом темном углу что-то завозилось; Николаю Андреевичу показалось — кучу ветхого тряпья шевелят крысы. Пахнуло гнилью, и то, что представлялось майору кучей тряпок, придвинулось к самой решетке, выпростав из глубины мучнистое рыло.

— Сата-ната-лята-гата… Ляти-мяти-гати-сати… — невнятно забормотало существо.

— По-бесовски разговаривает! — в ужасе прошептал один из зевак. — Упырь! Как есть упырь…

— Заклинает, окаянная…

Услыхав человеческие голоса, упырь вдруг встряхнулся, прыгнул к решетке и звонко залаял. Делая попытки вцепиться в чью-нибудь ногу, упырь выл, рычал и размахивал руками с черными загнутыми когтищами.

Мужики бросились врассыпную. А упырь, подставив слепые бельма под ласковые лучи солнышка, довольно рассмеялся: ему понравилось, что зеваки испугались.

— Смотрите мне, дураки! Я вам обиды не спущу. Живыми в землю закопаю! У меня тут слуг много… — хриплым женским голосом сказал упырь и вдруг стал деловито принюхиваться.

При виде того как подземный бес нюхает воздух, Николаю Андреевичу сделалось дурно.

А упырь, встревоженно прижавшись мордой к решетке, внезапно поинтересовался:

— Колюшка, это ты?!

— Нет! Нет!!! — вскрикнул Николай Андреевич. Нервы его сдали. Он бросился вниз по улице, совсем не в ту сторону, куда шел прежде, но ему было все равно.

— Колюшка! Передумал, что ли? Иди же ко мне! Смотри, я ведь обиды не спущу!!!! — бесновался демон за решеткой подземной тюрьмы. Совершенно уже неузнаваемая Дарья Николаевна Салтыкова, вопя и рыча, кусала в бессильной ярости железные прутья.

Бывший любовник, задыхаясь, убегал.

Впервые в жизни он до конца осознал, от какой ужасной участи уберегли его Бог и удачливая фортуна. Он бежал от страшного места, где, казалось ему, сам воздух был заражен ненавистью и безумием кровавого чудовища.

Покидая Москву, он радовался жизни и тому, что преследовавший его демон, так и не оставивший своей к нему ненависти, пребудет навсегда заточен там, далеко от его дома, жены и детей.

Далеко, очень далеко. У черта на куличках.

В 1779 году Н. А. Тютчев перекупил у новых владельцев бывшее имение Салтыковой, Троицкое.

Спустя еще 18 лет после того он умер богатым и уважаемым человеком, окруженный друзьями, детьми, внуками, любящей родней.

А Салтычиха, проклятая и забытая даже близкими, пережила бывшего любовника на четыре года. Смерть избавила ее от мучительного заточения лишь в начале следующего царствования, в 1801 году (в страшный год убийства Павла I).

Когда в Москву вошла армия Наполеона, Ивановский монастырь сгорел дотла.

Странно, но, хотя большинство московских зданий после войны восстановили — Ивановский монастырь так и не собрались отстроить заново.

Часть его бывших земель отдали впоследствии под здание ведомства с наиболее зловещей славой в советскую эпоху: КГБ.

Духовная битва, судя по всему, продолжается.

Либерея

Подземелья Кремля

(рассказ студента-историка)

Мало кто понимает, что большая наука история — как река, соединяющая в себе множество ручьев и ключей, — состоит из человеческих историй…

В 1992 году я учился на втором курсе Политехнического. Но, честно говоря, посещали меня тогда мысли, что с высшим образованием, может быть, надо завязывать.

В стране творилось невообразимое. Революция. Приватизация. Каждый поневоле в коммерцию ударился, потому что ничем больше кормиться не получалось.

Я с приятелями время от времени тоже кое-какие комбинации проворачивал — не все же у папы с мамой на шее сидеть!

И вот после какой-то особенно удачной сделки — в одном месте купил, в другом продал — я решил окончательно: брошу институт, уйду в коммерцию. Фиг с ним, с дипломом! Только сначала отдохнуть смотаюсь. Давно на море не был. Последние, так сказать, каникулы отгуляю.

Сказано — сделано. Билет купил. Сел в поезд Москва — Симферополь. Весь такой беззаботный, в предвкушении… Очень надеялся на хорошеньких попутчиц.

Но в моем купе их не оказалось. Какой-то жирный старикан устроился на нижней полке напротив меня. И сразу — за хавчик. Сел, разложился. Лупит вареное яйцо трясущимися пальцами. А ногти на пальцах прямо траурные.

Вот уж не подумал бы, что именно этот неопрятный старикашка повлияет на мой выбор профессии! Но именно так оно и получилось.

Разговор между нами завязался чрезвычайно просто. Как всегда в пути, я листал опостылевшую за последние четыре часа газету, зачитанную уже, что называется, до дыр, разгадал кроссворд с последней полосы, и вот уже когда совсем нечем было заняться, я кинул взгляд на раздел, всегда обычно мною пропускаемый — отдел частных объявлений.

И обомлел. То, что я прочитал там, в голове как-то не укладывалось: «Куплю книгу «Письма другу, жительствующему в Тобольске» за 15 тысяч долларов. Посредникам гарантируется вознаграждение».

— С ума народ посходил! — не удержавшись, воскликнул я.

Старик напротив прекратил жевать, взглянул на меня и, заметив мое изумление, скосил глаза в газету.

— Ах, это, — сказал он. — Безумный Казимир. Вечно ему неймется!

— Вы что, знаете человека, который дал это объявление?! — удивился я. — Ну и ну! Хотел бы я посмотреть, за что он предлагает такие деньги! Небось эдакий золотой кирпич, а? В золотом переплете — не меньше!

Мне было смешно. Но старик отвечал скучно, без малейшей улыбки:

— Редкая книга не всегда в золоте. И не всегда красивая.

— Да уж еще бы! Тем более — с таким названием! Могу себе представить.

— Что ж… Тобольск — город ссыльных. Эта книга — переписка между одним сосланным и его бывшим приятелем, весьма незначительным лицом, мелким московским духовным чином. Их имена вам ничего не скажут: в учебниках истории эти деятели отнюдь не числятся на первом месте.

— Тогда почему же ваш приятель готов платить такие безумные деньги за их переписку? — допытывался я.

— Надеется сорвать куш: сыскать Либерею! — сказал старикашка, аккуратно моргая на меня рыбьими глазками. Увидев, что я ничего не понимаю, он вздохнул и, пожевав губами, принялся разъяснять по порядку, тщательно — так же тщательно, как перед тем разжевывал редиску с яйцами и огурцами.