Золото Маккенны - Уилл Генри

Она умолкла, вылавливая кусок ослятины из застывающего слоя кукурузной каши в чёрном котле над углями. Пережёвывая кусочек, она прищурила по-птичьи чёрные глаза на белого человека.

— Ставлю свой старый винчестер против твоего седла, — сказала она, — что ты дивишься, отчего это я не упомянула Джеронимо в ряду наших героев. Так или не так?

Маккенна признал, что мысль эта явилась ему так же естественно, как было бы, опусти белый солдат имя генерала Крука Краснобородого из перечня лучших офицеров, сражавшихся с апачами.

— Ага! — вскричала карга. — Так всегда происходит с вами, белыми идиотас! Вы не знаете настоящих индейцев, это точно.

— Что ж! — ответил Маккенна. — Здесь ты, быть может, права, но о Джеронимо я знаю вот что: такие, как Мангас и Кочис, не пожелали бы с ним здороваться. Джеронимо был просто коварный пёс. Его люди, те, кто ушёл с ним, когда он нарушил данное слово и бежал от Крука после своей сдачи, тоже были коварные псы. Независимо от цвета своей кожи они не были теми людьми, которых ты и я пригласили бы в свой хакале.[17]

Старая дама долго вглядывалась в него. Наконец она выплюнула кусок шкуры мула, приставшей к куску мяса, слишком жёсткому для её оставшихся зубов.

— Беру свои слова назад о твоём языке, — заявила она, — у тебя язык не белый. Начать с того, что у тебя есть этот маленький призвук, чуждый для речи янки. Он особый. Следовало бы заметить это с самого начала и принять во внимание. Ты не настоящий американец, не так ли, Маккенна?

— Да, мать, усыновлённый. Я родился в далёкой стране, именуемой Шотландией, но мои отец и мать привезли меня сюда, коша я был всего лишь ребёнком, и я — американо настолько же, насколько им может называться любой белый, кто родился здесь. Конечно, ты знаешь, что твои краснокожие соплеменники и есть подлинные американцы.

Карга обнажила свои немногие клыки в более добродушной, как догадался Маккенна, ухмылке.

— Да, — сказала она. — Мы довольно долго уже повторяли одно и то же — это янки словно бы не понимают сути вопроса, а не апачи.

— Верно, верно, мать. Но я прервал твои мысли. Ты рассказывала о Сно-Та-Хэй.

Малипаи лукаво кивнула.

— Лишь кое-что о нём, — поправила она.

— Ну, конечно, — отвечал Маккенна. — Пожалуйста, продолжай.

— Особенность в том, — сказала старая дама, принимая приглашение, — что все люди полагали, будто тайна Сно-Та-Хэй умерла вместе с Нана. Престарелый вождь ушёл от них внезапно несколько лет назад и, как считалось, не сделал ничего, чтобы передать ключ к тайне сокровища. Но людям следовало бы знать Нана получше. Все эти годы секрет настолько хорошо скрывался, что каждый апач (кроме одного) не сомневался, что сокровища потеряны навсегда. Этим единственным апачем был, конечно, старый Энх. Всё время он хранил тайну Нана, но только в последний месяц, когда сам узнал, что собирается умирать, он дал знать своему преемнику, что местонахождение золота скрыто в его уме и памяти.

Тут Маккенна перебил Малипаи, заявив, что всё это он знал уже от Пелона. На это старая дама отрезала, что, если её рассказ ему не интересен, пусть так и говорит.

— На кой чёрт, спрашивается, я тут трачу время на тебя? Разве я не сказала, что расскажу тебе то, что Пелон не стал бы?

Маккенне потребовалось пять минут мелкого вранья и кельтской лести, чтобы разгладить её встопорщенные перья, но наконец она прекратила браниться.

Этот скрытный старый койот, Энх, был не в состоянии найти кого-нибудь из соплеменников, кому он мог бы доверить тайну Сно-Та-Хэй. Дело было в том, собственно, что и он, и его племянница, Малипаи, были последними в роде из стариков, а из молодых соплеменников никто в каньоне не был, зная о нём только по рассказам. Некоторые говорили — и Малипаи верила этому, — что ни один из апачей не был в Сно-Та-Хэй с тех пор, как умер Нана. Согласно другой истории тайна каньона первоначально была доверена трём племенам: чирикауа Кочиса, мимбреньо Мангаса Колорадаса-старшего, так же как и старому Нана. Но было ли это так, Малипаи не могла судить. Всё, что она знала, — это что никто из апачей, кроме рода Нана, не навещал золота. Могло быть и вправду так, что чирикауа и мимбреньо изначально разделяли тайну каньона с Нана, но чего стоили теперь все эти размышления? Если другие два племени когда-то знали дорогу в Сно-Та-Хэй, они её утратили, как и люди Нана. Это дело мог бы разрешить лишь Йосен, только Бог. Старую Малипаи интересовало лишь то, что знала она сама.

А она знала, что Энх, не будучи в силах найти мужа, которому мог бы безопасно передать тайну, нарушил традицию апачей в момент старческого уныния и вверил местонахождение золота женщине! Да! Маккенна расслышал всё верно. Женщине!

— Мне не надо спрашивать человека с такими острыми голубыми глазами о том, — укорила она золотоискателя, — кто была эта женщина, так ведь? Конечно, нет. То была я сама, старая Малипаи.

Маккенна развёл руками и повёл широкими плечами с тем всезначащим жестом, который усвоил от мексиканцев и индейцев этой выжженной страны.

— Почему же нет? — спросил он её. — Где бы выбрал он лучшую олью, чтобы наполнить её столь ценной жидкостью?

Какой неприкрытой ни была лесть, Малипаи решила не обсуждать это.

— А потом, — сказала она, — случилось так, что вскоре после его исповеди о тайне старик исчез. Естественно, это вызвало толки среди соплеменников. Конечно, все они придерживались новых обычаев и не почитали древних легенд и законов, но это не означало, что их не привлекает золото. Эти современные индейцы, чёрт их возьми, на десять грядущих перевоплощений на земле были отравлены страстью белого человека к жёлтому металлу. Им продемонстрировали, какие блага можно добыть с его помощью — в виде виски, славной еды, быстрых коней, новых ружей и всего, что может пожелать мужчина, дабы облегчить свою жизнь и голову. И потому они стали думать о Сно-Та-Хэй больше как о месте, где их ожидает куча денег, чем о священном месте, которое они призваны защищать от белого человека и мексиканцев, поскольку оно свято и поскольку принадлежало апачам с начала времён.

Но тут, с исчезновением Энха, обнаружилась страшная вещь. Все люди различных родов, которые полагали, будто кто-то в их собственном племени также хранил тайну, принялись расспрашивать о своём собственном хранителе. И тогда-то они обнаружили, что один только Энх и ведал о тайне.

— Так что, поверь мне, — жестикулировала сморщенная карга, тыкая когтистым пальцем в Маккенну, — тут-то всерьёз и началось волнение, которое потом только возрастало. В самом деле, — продолжала она, — достаточно, чтобы распространиться по телеграфу апачей во всю ширь до самой Соноры и достичь зловредных ушей Пелона Лопеса. Пелон, конечно же, припылил галопом в Аризону, собирая по пути свою банду, в том числе подобрав и эту несчастную предательницу собственного народа, ссохшуюся изменницу, старую ящерицу, ну прямо «Чудовище Хилы», по имени Малипаи.