Бобо в раю. Откуда берется новая элита - Дэвид Брукс

Доказательством громадного влияния трансценденталистов может послужить тот факт, что риторические фанфары, которыми в XIX веке встречали технологический прогресс его поклонники, сегодня кажутся нелепостью, тогда как мысли лесных отщепенцев представляются глубокими и достойными внимания. Они оставили неизгладимый след во всей американской культуре. Во многом благодаря их влиянию американская богема всегда больше тяготела к природе и простой жизни и меньше европейской была склонна к нигилизму.

Культурная война

Культурная война между богемой и буржуазией бушевала весь индустриальный век. Принимая различные формы, она перемещалась с одного поля битвы на другое, однако причины противостояния оставались теми же. Американская буржуазия исповедовала материализм, рациональность, технологический прогресс и стремилась к изысканным вкусам и благородным манерам. Богема – артистический круг возвышенных нестяжателей – восхищалась подлинными вещами, рискованными авантюрами и естественными манерами.

К примеру, во времена позолоченного века ребенок в буржуазной семье читал буквари Мак-Гаффея, в которых печатались поучительные истории, побуждавшие к здоровой конкуренции и достижению успеха, или же романы Горацио Алджера «Трудись и преуспеешь», «Отвага и удача», «Тише едешь – дальше будешь», «Богатство и слава». В этих книгах содержался все тот же свод советов Бенджамина Франклина, лишь немного откорректированный в соответствие со временем: трудись в поте лица своего, будь прилежным, не упускай возможностей, будь честен, но не слишком умничай, угождай окружающим, не транжирь и не будешь нуждаться. Такой ребенок при удачном стечении обстоятельств мог вырасти и поселиться в солидном доме, может, даже на холме, возвышающемся над городом, или же в одном из бурно растущих пригородов с железнодорожным сообщением. Там он переключился бы на работы Эндрю Карнеги, прочитал бы сверхпопулярное эссе «Богатство», откуда почерпнул бы советы, как зарабатывать, тратить, сколько отдавать.

В то же время в другом конце страны жил писатель Джон Мьюр, отрицавший капиталистическое «рвачество». Или мебельщик Густав Стикли[23], который мечтал сделать жизнь удобной и красивой, отрицая при этом пошлый материализм господствовавшего вкуса. Сильное влияние на Стикли оказало британское движение «Искусства и ремесла», пропагандировавшее, под руководством Джона Рескина и Уильяма Морриса, простые добродетели, воплощением которых служили доиндустриальные ремесленные гильдии.

Стикли организовал журнал «Ремесленник», ставший главным рупором его идей. «Нам необходимо выровнять стандарты, привести их в порядок и избавиться от кучи мусора, который скопился вместе с ростом благосостояния и коммерческих приоритетов. Дело не в том, что мы слишком энергичны, но в том, что мы часто неправильно используем свою энергию, как мы неправильно использовали или потратили впустую наши замечательные природные ресурсы», – писал Стикли. Поэтому мебель и интерьеры, которые проектировал Стикли, были непохожи на мини-дворцы, которые так нравились буржуа. Напротив, они побуждали к простому и естественному образу жизни, предлагая «уход» от «машины коммерческой тирании» к более сбалансированной духовной жизни. Стикли хотел, чтобы развиваемые им направления дизайна «Искусство и ремесло» и «Миссия» стали здоровой альтернативой напыщенному стилю торговой аристократии. Однако буржуазия со свойственной ей прытью проглотила новую наживку. Рокфеллеры и Асторы заказывали у Стикли интерьеры своих загородных усадеб. Генри Форд обставил свою квартиру на Манхэттене мебелью «Миссия».

В 1920-х противостояние богемы и буржуазии приняло новые формы. С одной стороны, страной руководили классические буржуазные президенты Гардинг, Кулидж, Гувер. Продолжалось масштабное строительство привилегированных пригородов, на филадельфийской Главной ветке и в нью-йоркском Вестчестере особняки росли как грибы. Ширился и класс мелкой буржуазии, представители которой выгораживали салоны в своих домиках возле Чикаго, Лос-Анджелеса, по всей стране. Эти новобранцы среднего класса редко их использовали, да и дома их не были рассчитаны на такие излишества. Салоны тем не менее выгораживались, будучи символом недавно заработанного статуса, пусть и немного устаревшим. Миллионы стремящихся примкнуть к буржуазии покупали такие книги, как «Человек, которого никто не знает» Брюса Бартона. Бартон утверждал, что Иисуса на самом деле лучше понимать, как великого руководителя и организатор успешной сети. «Ханжа?! Да он был в Иерусалиме нарасхват – каждый хотел пригласить его на ужин!» – восклицал Бартон. «Неудачник?! Из низших деловых кругов он набрал 12 человек и создал организацию, которая завоевала весь мир!» В 1926 году «Человек, которого никто не знает» стала самой продаваемой публицистической книгой.

С другой – буржуазные ценности подвергались литературным нападкам, а в Гринвич-Виллидж и других местах расцвела пышным цветом богема. Писатели Синклер Льюис, Торстейн Веблен, Джон О’Хара, Джон Дос Пассос, Эрнест Хемингуэй и Гер труда Стайн, отрицая буржуазные ценности, отправлялись в Париж или Москву, участвовали в радикальных политических движениях и всячески выражали протест против подъема провинциального мещанства. Малькольм Коули, сам обитатель Гринвич-Виллидж, а также писатель и журналист, сформулировал основные ориентиры богемы начала ХХ века в своей книге «Возвращение изгнанника». Богема, писал он, выдвигала следующие концепции: «спасение детей» – каждый из нас рождается с индивидуальными спо собностями, которые общество постепенно подавляет; «приоритет самовыражения» – цель жизни в том и состоит, чтобы полностью выразить свою внутреннюю индивидуальность; «переосмысление язычества» – тело есть храм, поэтому ни в наготе, ни в сексе нет ничего нечистого; «необходимость жить сегодняшним днем»; «неограниченная свобода» – законы и устои необходимо расшатывать; «равноправие женщин»; «психологическая адаптация» – люди несчастны, потому что их подавляют и не дают приспособиться; «концепция перемены мест» – правду можно отыскать в дороге или по переезде в новое оживленное место.

Потом настали 1950-е, казалось бы – эра наивысшего расцвета буржуазии, но в то же время начало ее конца. То была эпоха президента Эйзенхауэра, книги «Человек организации», клубов «Джуниор Лиг» и первого популярного ситкома «Предоставьте это Бобру». С другой стороны, ватаги мятежной богемы шатались по стране и курили траву. Как и их богемные предшественники, битники любили спонтанность и сильные ощущения. Им нравилось эпатировать буржуа. Они отказывались от денег и комфорта ради свободы и самовыражения. Кроме того, они презирали то, что Аллен Гинзберг назвал «Молох, чей разум – чистая машинерия».

Писатели и интеллектуалы видели в битниках буревестников социальной революции. В своей книге 1960 года «Взрослеть нелепо» Пол Гудман так высказался о битниках: «Основная тема – это система, с которой они отказываются сотрудничать. Они объяснят вам, что „приличная“ работа – это всегда мошенничество или продажи; что невозможно выносить, когда твой внешний вид определяется начальством, что только дурак станет работать ради выплаты кредита за дурацкий холодильник для жены», и так далее. Основной мишенью Гудмана и битников была как раз «организация», громадная сочлененная система бюрократии и коммерческих структур, которая, по их мнению, душила индивидуальность и творческое начало. Поэтому общество необходимо возмутить и перебаламутить. Однако Гудману хватило прозорливости заметить одну немаловажную деталь: будучи диссидентами и отрицая богатство и все такое, битники жили очень даже неплохо. Вкус к красивой жизни делал их весьма привлекательными персонажами.

В книге есть отрывок, где на удивление точно предсказывается сегодняшнее потребительское поведение бобо: «Субкультура битников – это не только реакция на средний класс или организованную систему. Это естественное движение. Тяготея к непривилегированным классам, битники от этого вовсе не проигрывают. Их квартиры часто более пригодны для жилья, чем дома представителей среднего класса; они часто лучше питаются; у них хорошие пластинки и пр. Свойственная им непунктуальность, неряшливость, привычка жить коммуной, сексуальная раскрепощенность и беспечность в отношении собственной репутации идут вразрез с природой среднего класса, однако вызваны скорее здравым смыслом, нежели протестом и негодованием: это, возможно, наиболее естественная манера поведения, которую предпочел бы каждый, если б прислушался к себе повнимательней». Это был новый взгляд: богемный образ жизни предпочел бы каждый, прислушайся он к себе повнимательней. Если б, вооружившись этой идеей в 1960-м, вы занялись инвестициями, сегодня вы бы уже были миллиардером.