Женатые. Часть 3 (ЛП) - Райан Кендалл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне не нужно подсчитывать сегодняшние цифры, чтобы понять, что мы преуспели в привлечении новых клиентов и заключении новых сделок вдобавок к существующим. И лучше всего то, что это было легко, непринужденно и весело. Я в восторге. Моя жена — удивительное создание.
Позже я выбрасываю наш с Говардом мусор и приношу нам по пиву.
— Спасибо, что пришли сегодня.
Он поднимается на ноги.
— Эй, мне было нетрудно. — Он лезет правой рукой в карман и мгновение спустя достает свою визитку. — Здесь мой прямой номер. Давайте переговорим в конце следующей недели, когда я вернусь из Китая. Мне бы хотелось посмотреть, что мы могли бы сделать с новым талантом, помогающим нам.
— С удовольствием, — киваю я. Мой карман полон визиток с обещаниями последующих встреч. Не припомню, когда в последний раз дела шли так хорошо.
К концу вечера мне не терпится отослать всех с их прощальными подарками — подарочные пакеты с отличным французским шоколадом и подарочный сертификат на массаж — и остаться с Оливией наедине. Но здесь до сих пор, по крайней мере, дюжина людей, а также парочка корпоративных шишек, прыгающая в надувном доме.
Я тихо смеюсь и направляюсь, чтобы посидеть с Оливией. Она сбросила свои туфли и сидит на барном стуле, разговаривая со Стеллой из Parrish Footwear. Это та женщина, с которой, когда мы только начали встречаться, Оливия думала, я флиртую на деловом ужине. Приятно видеть, что они ладят, слово старые друзья. Смеются и улыбаются во время разговора.
Прежде чем успеваю подойти к ним, Оливия встает со своего стула, извиняясь за то, что ей нужно ответить на звонок. Не знаю, что могло быть таким важным, что она прервала встречу с клиентом, поэтому наблюдаю за ней краем глаза. Она хмурится и ходит взад-вперед, пока слушает, что ей говорят на другом конце линии.
Если это снова Брэдфорд ублюдок Дэниэлс, то видит Бог…
— Детка? — Я обхватываю ладонью ее запястье.
— Я сейчас приеду. Спасибо. — Она вешает трубку и с трудом сглатывает.
— Снежинка?
— Это мой отец. — Ее голос ломается. Но эта маленькая потеря контроля говорит мне всё. Если Оливия не в состоянии сохранять хладнокровие на публике, перед столькими гостями… то, чтобы она ни услышала, это должно быть ужасно.
Знаю, что если она сломается в пределах слышимости гостей, ей тяжело будет справиться с этим. Поэтому положив руку на ее поясницу, быстро провожаю Оливию из банкетного зала к выходу.
Как только мы оказываемся снаружи, она делает глубокий вдох, а из ее глаз текут слезы.
— В чем дело?
— Звонила его медсестра. Отца срочно везут в больницу. Он упал и ударился головой.
Черт. С тех пор как несколько недель назад последний курс лечения Фреда не дал результата, его здоровье резко ухудшилось. Настолько, что он стал редко появляться в офисе и нанял медсестру, чтобы та присматривала за ним дома.
— Тебе нужно идти, — говорю я. — Езжай в больницу и будь с ним.
— Уверен? Что насчет… — ее взгляд снова возвращается к вечеринке, где все еще продолжает играть группа, и слышна веселая болтовня гостей.
Я сжимаю ее плечи и наклоняюсь, чтобы поцеловать в губы.
— Я разберусь. Мы все равно уже заканчиваем.
Она кивает и вытирает слезы, которые продолжают литься, несмотря на все ее мужество.
— Хочешь, чтобы я поехал с тобой? — предлагаю я.
— Нет, — Оливия качает головой, — убедись, что ты побеседовал со всеми и проследи за каждой сделкой.
— Конечно, даже не сомневайся, — улыбаюсь я. — Увидимся позже, дома?
— Да.
Мы обмениваемся коротким значимым поцелуем, а затем она уходит.
Глава 9
Оливия
Две недели и, кажется, пятьдесят галлонов кофе спустя, мы с Ноем закрыли все сделки, которые открыли на нашей большой пляжной вечеринке.
Похоже, половина Нью-Йорка все еще гудит о ней. Финансовое будущее нашей компании настолько безопасно, насколько это возможно — и у нас дюжина новых контрактов и в три раза больше многообещающих деловых контактов, чтобы использовать их в ближайшие годы. Дела у «Тейт и Кейн» идут изумительно. Я на вершине мира…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Так было до сегодняшнего утра, когда я проснулась от звонка из больницы. Здоровье отца внезапно ухудшилось.
Две недели назад во время званого вечера, отец, по-видимому, допоздна работал в своем домашнем кабинете, что ему категорически не следовало делать, но, черт побери, я никогда не могла удержать его от работы. По какой-то причине он упал в коридоре, вероятно, по пути в ванную. Папа либо споткнулся, либо просто потерял сознание. Ночная медсестра нашла его лежащим без сознания и позвонила 911.
В ту ночь я делала все, что в моих силах, чтобы не разрыдаться, пока ехала в больницу на предельной скорости. Все ужасное, что могло случиться с моим отцом, промелькнуло перед моими глазами в виде жуткого слайд-шоу. Одному Богу известно, как долго он пролежал на ковре. Папа мог умереть еще тогда.
К черту вечеринку — мне следовало быть рядом. Нужно было почаще его навещать. Черт, я изначально должна была найти способ удержать его упрямую задницу в постели. Если бы я старалась сильнее, более внимательно присматривала за ним, была бы лучшей дочерью…
Пронзительный гудок возвращает мое внимание обратно к дороге. Я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы попасть в больницу и при этом не добавить еще одной семейной трагедии. Эти мысли самобичевания были бесполезны пару недель назад, и размышлять над ними теперь — не лучше. Но они все равно гложут меня.
Кажется, прошло несколько часов, но на самом деле всего минут двадцать, когда я добираюсь до больницы. Затем паркуюсь на стоянке, опустив в счетчик пригоршню четвертаков, и врываюсь внутрь. Потом иду к дежурной сестре, но не для того, чтобы узнать, как пройти в палату отца в онкологическом отделении. Я уже наизусть знала куда идти — третий этаж, дважды повернуть направо, последняя дверь налево, палата триста два. Слишком нетерпеливая, чтобы ждать лифт, я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Открыв дверь, я судорожно втягиваю воздух, когда вижу папу. Потому что несмотря на то, что за последние две недели навещала его уже с полдюжины раз, по-прежнему ужасно видеть его в таком тяжелом состоянии. Добрый Великан моего детства, мудрый и милосердный, который всегда точно знал, что делать, теперь лежит бледный и изможденный на больничной койке, окруженный бесчисленным количеством трубочек, проводов и пищащих машин. Смерть все ближе и ближе подкрадывается к нему, медленно, но неумолимо — ей нет необходимости спешить, потому что знает, что в конце концов она поймает свою жертву — и у меня нет выбора, кроме как смотреть зверю прямо в его налитые кровью глаза.
Меня это бесит.
Мне хочется все исправить, заставить его боль и недомогание уйти.
Но я бессильна.
Когда сажусь на единственный стул возле его постели, отец шевелится и открывает глаза. Потом с трудом садится.
— Оливия… как ты, милая?
Может быть, это только лишь мое воображение, но его голос звучит немного хрипло.
Я грустно улыбаюсь. Он лежит здесь, такой слабый, а спрашивает у меня, как я?
— Не имеет значения, это неважно. Ты в порядке? Что случилось? Как долго ты, по их мнению, пробудешь здесь?
Место, где он рассек голову, что потребовалось наложить швы, превратилось в едва заметную линию над бровью. Рана неплохо заживает. Но важнее та дрянь, что была внутри него. Где таилась болезнь, которую я не могла увидеть и с которой не могла бороться.
— Помедленнее, милая, по одному вопросу за раз. У меня опять закружилась голова. Скорее всего, от химиотерапии, нежели от рака. И они пока не знают и все еще проводят тесты. Клянусь, эти вампиры высосали половину моей крови. Но доктор сказал, что это может быть от пары недель до самого…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Я сглатываю комок в горле. Папа не договаривает, но это и так понятно. Или до самого конца.
Отец чуть-чуть двигается и кладет ладонь поверх моей руки.