Женщины времен июльской монархии - Ги Бретон

Где же истина?

Вот ее мы и попытаемся отыскать.

Но сначала — кто такая Фанни Эльслер?

Молодая двадцатичетырехлетняя немка, отец которой, уроженец Силезии, был слугой у Гайдна. После художественного образования, полученного у хороших педагогов, она дебютировала в театре Кернтер-Тор, где публика восхищалась ее грацией и красотой. А вскоре богатый и могущественный шевалье де Генц, бывший на сорок четыре года старше ее, заметил Фанни и стал ее любовником.

Через него она познакомилась с Меттернихом и бывала у графа Прокеш-Остена, близкого и неразлучного друга Орленка…

После смерти покровителя, случившейся в 1832 году, Фанни стала любовницей одного берлинского танцора. С тех пор как она поселилась в Париже, она вела себя в высшей степени благоразумно, никогда не держа более трех любовников одновременно, что для танцовщицы в те времена было равносильно монашескому воздержанию.

Парижская Опера и правда имела тогда репутацию прибежища нераскаянных грешниц, потаскух и бесстыдных куртизанок.

Когда одна из них, Полин Дюверне, отказалась от ста тысяч франков, предложенных ей знатным русским господином, весь кордебалет был возмущен этим до глубины души.

— Ты никогда не станешь великой танцовщицей! — говорили они ей.

Но она сумела реабилитировать себя весьма необычным образом.

Когда некоторое время спустя после того разговора молодой секретарь посольства предложил ей свою жизнь, она лишь мягко заметила:

— Все это, месье, только слова. Не сомневаюсь, что попроси я у вас один из ваших зубов, вы мне откажете.

Молодой человек помчался к дантисту, вернулся с зубом и в доказательство того, что не купил его по случаю, дал заглянуть себе в рот.

— Ах, Боже мой! — воскликнула балерина. — Вы все перепутали. Я просила вон тот, внизу.

С несчастным случился обморок.

Фанни Эльслер не относилась к этому типу танцовщиц. Она не была продажной. Более того, от своих подруг она отличалась целомудренной речью, вкус к которой приобрела в результате общения с шевалье де Генцем, а многие журналисты были к тому же удивлены ее обширными познаниями.

Она даже владела орфографией, что было просто поразительно для того времени, когда балерина писала своему любовнику эту ставшую знаменитой записку:

«Наш рибенок умир. Приходи скорее. Мне надо тибя видеть».

Нет, в самом деле, Фанни Эльслер была танцовщицей совсем не такой, как другие.

Но все-таки, была ли она любовницей Орленка?..

Историки, верящие в эту связь, прежде всего напоминают, что герцог Рейхштадский чувствовал себя в Шенбруннском дворце гораздо свободнее, чем это обычно считают. Они представляют его завсегдатаем балов и часто приводят текст, принадлежащий перу графа Прокеш-Остена, ближайшего друга герцога:

«Я как-то услышал от него, что накануне ночью он и граф Морис Эстергази, чье общество принц находил приятным, отправились на костюмированный бал, а оттуда последовали за графиней X… к ней домой, где нашли многочисленное общество, вовсю предававшееся танцам. Оба они были в масках, и знала их только хозяйка; для остальных гостей они так и остались неизвестными. Герцог признался, что совершил там легкомысленный поступок, но сказал, что не смог воспротивиться желанию вытворить что-нибудь такое, на что при дворе его считают неспособным. К счастью, никто так и не узнал об этом, насколько я мог потом убедиться, хотя в то время огласка казалась мне почти неизбежной…» .

Эта свобода, позволявшая молодому герцогу с легкостью ускользать из дворца и шататься по притонам, может показаться странной. Некоторые историки видят в этом один из основных элементов задуманного Меттернихом макиавеллического замысла. Они полагают, что австрийский министр, зная о хрупком здоровье принца, подталкивал его к распутству, чтобы ускорить конец.

Существует свидетельство современника о разгульной жизни герцога:

«Он жадно искал шумных удовольствий балов, мог ночи напролет отдаваться вихрю вальса, более утомительного, нежели сладострастного, предпочитал немецким танцам скачки и прыжки английского галопа. Не без удивления было подмечено, что этот некогда степенный молодой человек, склонный к спокойным занятиям, стал возвращаться под утро, бледный и измученный бурно проведенной ночью на каком-нибудь балу».

Видя, что загулы и бессонные ночи не приводят к достаточно скорым результатам, Меттерних толкнул Орленка на самое худшее из чувственных излишеств. Такие люди, как граф Эстергази и Густав Непперг, сын второго мужа императрицы Марии-Луизы, взяли на себя роль сводников и подыскивали герцогу молодых доступных женщин, безудержных в изнурительных любовных играх.

И вот тут Меттерних особенно преуспел, если верить автору «Истории Наполеона II»:

«Казалось, герцог готов был предаваться всем излишествам одновременно и держал убийственное пари против собственного существования. Он открыл свое сердце впечатлениям, которые могли бы стать источником сладостных и нежных утешений, а на деле были лишь следствием бурных страстей, неразличимых и бесцельных, ускорявших полное разрушение молодого, но уже изношенного физической и моральной усталостью тела, превышавшей человеческие силы».

И как бы ни была велика доля ответственности Меттерниха, следует признать, что у Орленка в Вене было несколько любовных историй. Помимо графини де Кауниц, известна его связь с эрцгерцогиней Фредерикой-Софией и даже с певицей м-ль Пеш.

Ну а если, говорят историки, Орленок мог стать любовником певицы, почему нельзя предположить, что он был любовником и балерины? Опираясь на тот факт, что Фанни Эльслер благодаря своему любовнику барону Генцу бывала на приемах у Меттерниха и что к тому же лучший друг молодого герцога, граф Прокеш-Остен, имел свою комнату у танцовщицы, историки заключают, что Фанни, выбранная австрийским правительством «в помощницы в деле избавления Европы от неудобного наследника», вполне могла быть любовницей Орленка….

Противники этого утверждения — антифаннисты — черпают свои аргументы отнюдь не из сплетен венских горничных. Они ограничиваются приведением двух вполне определенных и бесспорных свидетельств. Первое из них исходит от графа Прокеш-Остена. Когда однажды Наполеон III спросил у него, какова же правда в этом деле, молодой венец написал своему другу:

«Я доказал ему всю лживость утверждений о якобы существовавших отношениях герцога с Фанни Эльслер».

В своих «Мемуарах» он добавляет следующее:

«Поводом для подобных сплетен послужил тот факт, что несколько раз герцогского егеря видели входящим в дом, где жила Фанни Эльслер; но егерь приходил туда, потому что у нас с г-ном Генцем была комната в доме танцовщицы. Эта комната служила нам рабочим кабинетом или читальней, и слуга, знавший, что чаще всего найдет меня именно там, приносил мне туда короткие послания герцога или передавал мне приглашение зайти к герцогу».