Сын палача - Вадим Сухачевский

Исчез, гаденыш! Растворился! И – никаких зацепок…

Впадать в панику он, Юрий, просто не имел права. С трудом он собрался с мыслями.

Конечно, палачонок мог зайти в парк давным-давно, но отчего-то Юрий верил его записке, в которой тот обещал, что начнет действовать не раньше десяти утра. Вера была, конечно, хилая, но Юрий почему-то чувствовал, что тот сдержит слово: таким типам доставляет почему-то особое удовольствие обскакать противника без всякого видимого обмана.

Что ж, если положить это в основу, то он должен был появиться где-то вблизи парка уже после Юрия…

Нет, такого не могло быть, Юрий его бы узнал.

Парк охрана прочесала основательно, значит, он прятался где-то снаружи.

Где?..

Васильцев попытался поставить себя на его место. Скорее всего, он сам перелез бы через забор уже после начала пробежки комиссара.

А что делал бы перед тем?

Ясное дело, вел бы наблюдение. Вот только – откуда?

Да вон из того дома, из лестничного окна. Да, это удобнее всего.

Мало надеясь напасть на какой-нибудь след, Юрий все-таки вошел в подъезд этого дома, принадлежащего, как и дом Палисадникова, НКВД, – когда-то покойный Викентий на всякий случай обрисовал ему, Юрию, дислокацию их гнезд по всей Москве.

Теоретически палачонок должен был оставить какую-нибудь зацепку. Васильцев знал – невозможно не оставить вообще никаких следов. Конечно, было маловероятно, что он, Юрий, эти следы обнаружит, но что-то же надо было делать.

Он вошел в подъезд.

И надо же! След действительно обнаружился!

Возле окна второго этажа, под двумя другими надписями, нацарапанными гвоздем на стене: «Валерка Сидоров – козел» и «Светка Терентьева простЕтутка», имелась третья надпись, совсем свежая: «Письмо – под подоконником. – В. В.»

Васильцев сунул руку под подоконник и действительно нащупал там конверт.

Письмо гласило:

Васильцев! Вы оказались нерасторопным, но только самую-самую малость. Могли бы меня и опередить, если бы относились ко мне более серьезно.

Да и перемудрили небось, как все математики, лишний мудреж всегда только мешает. Проще надо, проще, Васильцев: повалить, да и порошочком в глаза – вот и вся недолга. Знал, что Вы, как всегда, перемудрите, оттого и не сомневался в успехе.

Что ж, пусть это послужит Вам уроком.

Значит, все предвидел заранее, ко всему подготовился! Даже записку оставил, не сомневаясь, что все будет именно так. Да, такого берегись!

Но на этом послание не заканчивалось, далее следовало:

И все же, думаю, наше состязание (полагаю, еще не последнее) можно считать закончившимся почти вничью, поэтому с девчонкой вашей в ближайшее время по-прежнему ничего плохого не произойдет, а дальше время покажет.

Значит, опять собирался втянуть его, Юрия, в свои жестокие игрища. Этот мир, которого не должно было быть, все глубже засасывал.

На обороте было написано:

Кстати, если Вы сейчас читаете мое письмо, значит, стоите как раз напротив квартиры № 48. Там проживает (или уже – проживал) небезызвестный Вам, надеюсь, старший майор госбезопасности Недопашный, зам. этого полупокойника Палисадникова и такой же садюга.

Советую Вам прислушаться к звукам, доносящимся из этой квартиры. Происшедшее там к нашим с Вами спорам никак не относится – это просто еще один мой скромный вклад в дело очищения мира от всякой мрази.

С уважением, ваш В. В.

Да, про старшего майора Недопашного Васильцев был наслышан, о его жестокости ходили легенды. И напротив действительно была 48-я квартира.

Юрий прислушался и понял, что это он уже слышал некоторое время, просто не придавал значения, – собачий лай, а также женский вой и причитания, из которых теперь можно было разобрать только два слова, одно – непонятное – «Ингусик», зато другое – куда более понятное: «Убили!»

А мгновение спустя входная дверь подъезда хлопнула и по лестнице загрохотали сапоги.

Юрий решил было, что это – за ним, и сунул руку в карман за пистолетом, но несколько человек в форме НКВД не обратили на него ни малейшего внимания и сразу ворвались в эту самую сорок восьмую.

Махнув удостоверением капитана Блинова, Юрий вмиг очутился там рядом с ними.

В прихожей на полу лежал старший майор Недопашный с перегрызенным горлом. В момент смерти он явно одевался к выходу: галифе и форменный мундир были уже на нем, а шинель валялась рядом. Все вещи были густо залиты кровью.

Здоровенный волкодав размером с теленка был привязан поводком к двери уборной, но все еще рвался к распластанному телу старшего майора, заходясь злобным лаем.

Толстая деваха, видимо дочка усопшего, уже малость придя в себя, сбивчиво объясняла:

– Он, папа, даже шинель не успел надеть… Ингусик! Он ведь всегда добрым был, а его теперь наверно…

Было не очень ясно, кого ей жальче, отца или этого самого Ингусика, безусловно, теперь обреченного на казнь.

– Он же, Ингусик, у нас – еще когда папа нач. лагеря служил! – всхлипывала она. – Я с ним – с детства. Добрый, ласковый… (Да уж, представлял себе Юрий этих «добрых» и «ласковых» лагерных псов-людоедов!) А тут – как с цепи сорвался! И сразу – к папочке… Прямо за горло!.. – Опять запричитала: – Папочка!.. Ингусик!..

– Ясно, – заключил лейтенант, старший из пришедших, – сбесилась собачка ваша. Теперь ничего не поделаешь, надо ее…

– Не надо! – воскликнула дева. – Он стольких зэков изловил! Всех насмерть загрыз, гадов! Он – заслуженный, не надо его!

– Здесь кончать будем? – не слушая ее, спросил другой из пришедших, доставая из кобуры пистолет, но старший на него прикрикнул:

– А ну убери свою пушку! Еще чего – в доме пальбу устраивать! А вы, девушка, намордник бы на собачку свою надели, а то к ней и не подойдешь.

– Ингусик, Ингусик!.. – запричитала девица, надевая намордник на пса.

– А со старшим майором что? – спросил лейтенант.

Сержант, склонившись, пощупал пульс лежащего.

– Да что? Всё со старшим майором, – сказал он. – Пса бы надо – поскорей; где бы только?

– Ведите к нам, – подумав, скомандовал лейтенант. – Там, в расстрельном дворе, и – того.

Юрию нисколько не было жаль обоих – ни людоеда-пса, ни его покойного хозяина, еще большего, судя по всему, людоеда.

Два сержанта отвязали пса и повели его к выходу. Ингус шел на казнь твердо, с чувством выполненного долга, как какой-нибудь народоволец. Вслед за ним другие два сержанта вынесли труп старшего майора. На полу осталась только окровавленная шинель.

Эта шинель с самого начала показалась Юрию подозрительной. Точнее, не сама шинель, а запах, от нее исходивший. Еще раз принюхавшись, он наконец понял, что это: запах лагерной вошебойки. Там, в лагерях, робы зэков пропаривают от вшей в каком-то снадобье. А тамошние псы с младенческого возраста обучены рвать в клочья любого, от кого исходит подобный запах. При этом сотрудники вне опасности: от их шинелей такого запаха нет.

Оставшись наедине с рыдающей (очевидно, все же по обреченному Ингусу) дочерью старшего майора, Юрий спросил у нее:

– Давно у вашего отца эта шинель?

– Только что справил, – отозвалась она сквозь слезы, – месяца не прошло. – И снова за свое: – Ингусик, Ингусик!.. Бедный Ингусик!..

Васильцев перебил ее:

– В доме с тех пор посторонних не было? Я имею в виду – с тех пор, как он эту шинель себе справил.

– Нет, у нас дома никогда никого не бывает.

– Ну, хотя бы родственники.

– Нет у нас никаких родственников… Один вот Ингусик был!..

– А выходил отец в этой шинели куда-нибудь?

– Только один раз. В бильярдную… – и опять, опять про своего Ингусика.

Юрий слушать не стал – вышел из квартиры. Ему все уже было ясно.

Все было обставлено до гениальности просто. Некто (а уж Юрий-то не сомневался – кто) пробрался в эту самую бильярдную и сделал свое дело – посыпал шинель вошебойным веществом. С этого момента старший майор был обречен. Васильцев даже начал проникаться некоторым уважением к изобретательности этого сына палача.

Но вот что было странно: тот всерьез ступил на путь войны не с простыми преступниками, а с преступниками от власти, то есть с самой системой, и это означало, что тех давних предписаний и традиций Тайного Суда для него больше не существует.

Теперь даже он, Юрий, не понимал истинных целей его действий, и тем труднее было представить, чего от него нынче можно ожидать.

Глава 9

Сов. секретно (Продолжение)

Старик Вяземский, вернувшись с балета «Красный мак» с несравненной Екатериной Гельцер в главной роли, уселся писать аналитическую записку:

Народному комиссару НКВД СССР

(Сов. секретно, в 1 экз.)

…а также подвергнув анализу все случаи смерти крупных работников НКВД за минувший год, я пришел к неожиданному выводу…