Истинно моя (ЛП) - Роуз Николь

Я чертовски ненавижу, что она провела такую большую часть своей жизни в страхе, что останется одна, но ад замерзнет, прежде чем я позволю этому случиться.

— Ты не потеряешь это, Эмма, — шепчу я. — Я никуда не денусь. И мне плевать, что делают бабушка и Бетси. Я побывал в аду и вернулся ради этой страны. Ты думаешь, я бы не сделал того же для тебя и этих двух пожилых леди, чтобы вы остались втроем?

— Несправедливо просить тебя помочь мне с ними, Зейн.

— Ты не просишь, ягненок. Я говорю тебе, что так и будет, — говорю я, делая выбор за нее. — С того самого дня, как твоя великолепная задница вошла в мою контору, ты украл мое сердце. Хочешь ты этого или нет, но оно твое. Так что можешь свыкнуться с мыслью, что я останусь здесь. С таким же успехом ты можешь подготовиться к тому факту, что я буду здесь и буду сводить тебя с ума так же, как и они.

Я отпускаю ее и делаю шаг назад, чтобы расстегнуть рубашку.

— Что ты делаешь? — осторожно спрашивает она.

— Показываю тебе кое-что. — Я быстро расстегиваю пуговицы, прежде чем снять рубашку с плеч и бросить на край кровати. Ее глаза пожирают меня, заставляя мой член пульсировать. Но я на игнорирую жадного ублюдка и тянусь к ее руке. — Ты знаешь, что это значит, малышка?

Она проводит пальцами по татуировке на моей груди, ее прикосновения обжигают меня.

— «Familia ante omnia», — бормочет она, читая написанную фразу. — «Familia» означает семья, но остального я не знаю.

— Здесь говорится, что семья превыше всего. Это означает, что семья важнее всего. — Я тяну ее обратно в свои объятия, запрокидывая ее голову назад, пока эти красивые голубые глаза снова не смотрят на мое лицо. — Это не просто слова, выгравированные на моей коже. Это именно то, как я всегда жил. Моя семья превыше всего остального.

— Мне это нравится, — шепчет она.

— Теперь ты моя семья, ягненок. Бабушка и Бетси теперь семья.

— Зейн. — Выражение ее лица становится мягким, когда ее пальцы танцуют по тонким линиям чернил.

— Я влюблен в тебя, Эммалин Купер. Без памяти, дико, безумно влюблен в твою великолепную задницу. Поэтому мне нужно, чтобы ты проявила смелость и поверила, что я никуда не уйду. Ни сегодня, ни завтра, ни в первый раз когда бабушка и Бетси создадут проблемы. И не в пятнадцатый и не в пятидесятый раз. Ты моя семья, а я не отказываюсь от своей семьи.

Она моргает, глядя на меня, благоговение отражается в каждой тонкой морщинке ее лица.

— Ты имеете в виду именно это, не так ли?

— Какую часть?

— Все это.

— Каждое слово. — Я касаюсь ее губ своими.

— Я тоже тебя люблю, — шепчет она.

Впервые в жизни я знаю, что такое совершенство. И впервые в жизни точно знаю, как выглядит рай. Это маленькая фигуристая овечка смотрит на меня с желанием в глазах и любовью на губах.

— Ты не сможешь забрать это обратно, Эмма, — предупреждаю я ее. — Ни слова, ни твое сердце, ничего из этого. Теперь ты моя.

— Думаю, я всегда была твоей, Зейн. — Ее взгляд скользит по моему лицу. — По крайней мере, так было с тех пор, как я встретила тебя. Может быть, даже раньше. Ты ощущаешься как неизбежность, как судьба.

— Черт, — рычу я, захватывая ее губы. Я выплескиваю в поцелуй свою чертову душу, когда она занимает место в моей, освещая ее, как клеймо на плоти. Только боли нет. Это просто чертовски чистый восторг.

Она целует меня в ответ так же глубоко, ее язык сплетается с моим, как будто она собирается жить за счет моего вкуса. Я позволю ей. Боже, я думаю, что сейчас я бы продал свою душу, чтобы эта женщина целовала меня так, как будто она не может насытиться.

Она мурчит, снова и снова возвращаясь за добавкой… точно так же, как я делал это раньше в ванной. Как будто она так же беспомощна, как и я. Она ничего не делает полумерами. Когда она сражается, то борется изо всех сил. И когда она сдается, то отдает каждую частичку себя.

Теперь они все мои, и я могу поклоняться им, как бы мне ни хотелось. Я мог бы просто начать стоять на коленях там, где и место ублюдку. По крайней мере, таков план, пока она не просунула руку между нами, проведя ею по моей груди, а затем по животу, смелее, чем когда-либо.

Все мое тело реагирует на ее прикосновения. Я дрожу от ощущения ее кожи на своей. Мой член пульсирует, умоляя ее продолжить свое небольшое исследование немного южнее.

Однако она держит их выше моей талии, медленно сводя меня с ума. Вплоть до тех пор, пока я не подхватываю ее на руки, пытаясь вернуть какую-то часть ее туда, где я хочу.

Ее ноги обхватывают мою талию, давая мне немного вкуса рая, когда ее киска прижимается к моему члену. Христос Всемогущий. Если я в ближайшее время не заявлю права на ее девственность и ее утробу, то сломаюсь.

— Ох, — выдыхает она, когда чувствует, насколько мне чертовски тяжело.

Я обхватываю ее руками, намереваясь зафиксировать на месте, пока разбираюсь с дверью. Но бабушка и Бетси не единственные здесь, кто не знает, как себя вести. Что-то вспыхивает в ее глазах, когда она поворачивается, извиваясь напротив моего члена.

Блядь, это похоже на рай.

Она впивается ногтями в мои плечи и делает это снова.

Я прижимаю ее к двери за две секунды, вжимаясь в нее так, словно от этого зависит моя чертова жизнь.

— Продолжай играть со мной, и ты будешь лежать на спине и выкрикивать мое имя, прежде чем успеешь моргнуть, ягненок, — рычу я, снова прижимая свой член к ее горячему маленькому центру.

— Кто сказал, что я играю, Зейн? — шепчет она в ответ. Ее ногти скользнули по моим рукам, посылая заряд желания прямо в мой член. — Может быть, это именно то, чего я хочу.

Я толкаюсь бедрами, рыча:

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Потому что именно это и произойдет, если ты не будешь хорошо себя вести. Это был чертовски долгий месяц.

— Я просто хочу тебя. Однако теперь я могу получить тебя, Зейн. Для меня это тоже был долгий месяц.

Это все, что мне нужно было услышать. Любой ее каприз — приказ для меня.

Я рву ее тонкую пижамную майку посередине и стону, когда ткань рвется.

— Иисус Христос. Посмотрите на это. — Я прячу лицо между ее сиськами. Кто бы мог устоять? Они прямо здесь и выглядят так, будто созданы для моего рта.

Ее рука взмывает к моим волосам, прижимая меня к себе, когда я поворачиваю голову в сторону, позволяя мне всосать в рот один твердый сосок. На вкус она точно такая же, как и запах… пахнет гребаным солнечным светом и волшебством.

Я уделяю внимание ее сиськам, перемещаясь от одной к другой, пока они не краснеют от моих отметин, а она не начинает извивается напротив моего члена, умоляя об освобождении.

— Достаточно ли быстро мы двигаемся для тебя, ягненок? — спрашиваю я, отталкивая ее от двери и бросая на кровать. Она подпрыгивает, прежде чем оказаться на мягкой поверхности.

— Н-нет.

Нет?

Ебать. У нее вообще отсутствует чувство самосохранения. Она машет рукой перед голодающим зверем, ей любопытно посмотреть, откусит ли он кусочек. У меня есть новости для нее. Возможно, я не сею хаос, как бабушка и Бетси, но я далеко не ручной. Если она хочет, чтобы я был диким, она именно это и получит.

Я расстегиваю пуговицу на брюках и заползаю на кровать поверх нее. Она смотрит на меня своими голубыми глазами, которые видят мою душу, ее щеки пылают от желания.

— Ты самый милый ягненок, которого я когда-либо встречал, Эмма, — бормочу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в губы. — Если ты не перестанешь со мной играть, я покажу тебе, что львы делают с ягнятами.

— Покажите мне.

Я рычу, обхватывая ее за талию и подтягивая к центру кровати. Она распластывается посреди всего этого, ее руки широко раскинуты, как будто она предлагает мне сделать все возможное. Если мы собираемся остановиться здесь, а не у меня, нам понадобится кровать побольше. Ее чертовски мала для всех способов, которыми я собираюсь ее использовать.

— Останови меня сейчас, если ты не планируешь быть беременной до конца этой ночи.