Жена башмачника - Адриана Трижиани

Сестра Тереза готовила три трапезы в день для монахинь да еще еду для дона Грегорио. В три утра она уже была на ногах, чтобы испечь хлеб, – Чиро знал это, потому что вставал подоить коров. Казалось, что сестра Тереза выполняет все обязанности жены и матери – но без сопутствующих любви и уважения.

– Почему же ты осталась? – спросил Чиро.

Сестра Тереза улыбнулась, накрыла руки Чиро своими:

– Я надеюсь, что Господь найдет меня.

Сестра Тереза поднялась и перекинула через плечо посудное полотенце. Она вручила Чиро блюдо, чтобы тот отнес его в трапезную, и составила чаши с каштановым пюре на большой поднос.

– Все не так плохо. Ну что, ужинаем?

– Да, сестра.

– Цыплят всегда не хватает, но мы постараемся. Нас наполнит любовь Господня, как говорит сестра Эрколина. Ты должен найти то, что наполнит тебя, Чиро. Что тебя наполняет? Ты знаешь?

Чиро Ладзари подумал, что знает, что наполняет его, но с монахиней он стал бы говорить об этом в последнюю очередь. Если Чиро хоть что-то понимал в себе, им двигало желание добиться девушки и завоевать ее сердце.

– Я думал, что это Кончетта, – сказал он.

– Прости. Иногда кто-нибудь разбивает нам сердце – лишь затем, чтобы когда-нибудь нужный человек склеил его.

Чиро не был готов отказаться от Кончетты Матроччи. Он не смог бы объяснить, почему он любит ее, просто знал, что любит – и все. Чиро представлял Кончетту всю как она есть, домысливал ее жизнь, добавляя воображаемые черточки к тому немногому, что он видел своими глазами, когда мимоходом встречал ее на площади, в школе или церкви. Он гадал, как она проводит время вне Сан-Никола. Представлял ее спальню – с круглым окном, белым вращающимся стулом, мягкой пуховой постелью и с обоями в мелких розочках. Он размышлял, чего ей больше хочется, – может, изящную золотую цепочку, тонкое кольцо с изумрудом или меховой палантин, чтобы носить поверх зимнего пальто? Кем она станет? Собирается ли она работать в одной из лавок галереи? Возможно, она хочет дом на Виа Донцетти или ферму на горе над деревней, в Альта-Вильминоре?

Чиро взмолился:

– Давайте избавимся от дона Грегорио. Вместе! Он безбожник. Вы знаете, как все в Церкви устроено. Помогите мне довести дело до конца. Ради вас.

– Дай мне подумать, – сказала сестра Тереза.

Увидев Кончетту в объятиях другого, Чиро ощутил не ревность, а печаль. Он так долго надеялся на поцелуй, а теперь ему уже не придется целоваться с той, о ком мечтал с первой минуты, как ее увидел. Деревенский священник беззастенчиво украл у него шанс на счастье, и Чиро хотел, чтобы дон Грегорио за это заплатил.

Чиро отправился на север, в Скильпарио, пешком. Прогулка в пять миль занимала у него около часа, так что времени было достаточно, чтобы вовремя успеть в церковь, поговорить после отпевания с доном Мартинелли и получить от него указания, где рыть могилу.

Сестра Тереза собрала в дорогу свежие булочки, ломтики салями, приличный кусок пармезана и флягу с водой. Чиро расстроился, что вынужден идти в Скильпарио пешком, но после ссоры с доном Грегорио было ясно, что отныне церковная коляска для него под запретом. Интересно, кто же теперь будет трудиться в конюшне настоятеля. Чиро сочувствовал старому Игги и надеялся, что тяжести будет поднимать его новый помощник. Слух, что Чиро больше не работает в церкви, разнесся быстро – в деревне жадно ловили любую новость.

Пассо Персолана извивалась, как намотанный на гору медный провод, змеилась под каменными мостиками, расширяясь там, где скалы расступались, образуя ущелья. Чиро шел по вгрызавшемуся в гору длинному туннелю. Неровные стены были когда-то вырублены взрывами динамита, но сейчас их покрывал зеленый мох. Чиро не отрывал глаз от видневшегося вдали выхода – темную трубу запечатывал овал яркого света.

Внезапно до него донесся стук копыт. У входа в туннель возник силуэт – лошадиная упряжка, тащившая крытую повозку. Лошади шли галопом. Чиро замер посреди дороги, но тут же услышал, как кучер крикнул ему: «Sbrigati!»[30] Метнувшись к влажной стене, Чиро распластался по ней, раскинув руки. Лошади промчались мимо, колеса повозки, в последний момент круто вильнувшей в сторону, оказались всего в паре дюймов от его ног.

Грохот копыт стих. Чиро стоял, упершись руками в колени, и пытался отдышаться. Сердце его колотилось. Он дрожал, понимая, что мимо только что пронеслась верная смерть.

Немного успокоившись, Чиро выбрался из туннеля и начал карабкаться в гору. Альпы были в весеннем цвету. С одной стороны пестрели белыми маргаритками утесы, с другой скалистые стены грозного ущелья ковром устилала виноградная лоза. Чиро жалел, что отверг предложение Эдуардо пойти с ним, потому что путешествие оказалось длиннее и опаснее, чем он представлял, – но ведь брат был занят подготовкой к литургии Пасхальной недели.

Посвистывая, Чиро преодолевал крутой изгиб дороги. Минуя глубокую промоину, где дорога осыпалась, он услышал, как внизу, в кустах, что-то шуршит. Он заглянул в яму – расселина была заполнена толстым слоем листвы – и отступил назад. В горах водились волки, и Чиро подумал, что если они хоть вполовину так голодны, как местные бедняки, то он рискует не добраться до Скильпарио. Припустив в гору, чуть погодя он опять услышал шорох, на этот раз ближе – как будто его преследовали. Он сорвался на бег и вскоре понял, что за ним с лаем гонится собачонка, поджарая черно-белая дворняга с длинной мордой и умными карими глазами.

Чиро остановился, перевел дух и спросил:

– Кто ты?

Собачонка гавкнула.

– Иди домой, малыш.

Чиро оглядел дорогу. До окрестностей Вильминоре слишком далеко, чтобы предположить, что собака из тех краев, и, кроме того, она была очень тощей, так что вряд ли в последнее время о ней кто-то заботился.

Чиро опустился на колени:

– Песик, я должен вырыть могилу.

Псина смотрела на него снизу вверх.

– Где ты живешь?

Собака только тяжело дышала, вывалив розовый язык.

– А, я понял. Ты сирота вроде меня.

Чиро почесал пса за ушами. Шерсть была чистой, но свалявшейся. Чиро открыл фляжку, вылил немного воды в ладонь, предложил псу. Тот почти все вылакал, а потом помотал головой, забрызгав Чиро.

– Эй! – Чиро встал, утер лицо рукавом. – Non spruzzo![31]

Он повернулся и пошел вверх по дороге. Пес потрусил следом.

– Иди домой, малыш.

Но пес не отставал.

Остаток подъема прошел незаметно: Чиро нашел толстую палку и бросал, а пес с готовностью приносил ее обратно. Туда-сюда, туда-сюда – пес превратил дорогу в игру. Чиро, все выше и выше забиравшийся в Альпы, оценил нового товарища как раз к тому времени, когда путь подошел к концу. Впереди виднелся въезд в Скильпарио.

Церковь Святого Антония Падуанского, куда Чиро направлялся, была возведена из больших блоков местного песчаника и стояла на въезде в деревню. С церковного двора Чиро увидел гигантскую водяную мельницу, ее колесо бешено крутилось под напором бегущего с гор потока, переливавшегося через лопасти и наполнявшего прозрачный пруд. Привольно раскинувшийся за мельницей луг добавлял простора деревушке, примостившейся у самого подножия Пиццо Камино.

Чиро вглядывался сверху в пустые улицы. Деревня была пугающе тихой. Он посмотрел на окна и не увидел в них ни одного лица. Двери лавок были закрыты, ставни заперты. Казалось, поселок заброшен. Чиро начал сомневаться, правильно ли он понял Игги.

Бездомный пес дошел с Чиро до входа в церковь. Чиро посмотрел на него:

– Слушай, у меня здесь работа. Иди найди какую-нибудь семью, которая тебя приютит.

Пес взглянул на Чиро, будто спрашивая: «Какую еще семью?»

Чиро открыл дверь в церковь. Оглянулся на пса, который уселся ждать. Покачал головой и улыбнулся. А затем вошел в церковь, сняв шапку. Церковь была полна людей. Чиро начал пробираться сквозь толпу. Все скамьи были забиты. Скорбящие стояли в проходах, в приделах тоже толпились люди. Была заполнена даже лестница, ведущая на хоры. Чиро понял, что здесь собралась вся деревня. Видимо, его наняли, чтобы похоронить кого-то очень важного, землевладельца, sindaco[32], а может, епископа.

Рост позволял Чиро заглянуть поверх голов собравшихся. Он приподнялся на цыпочки и посмотрел вдоль главного прохода, на ступени алтаря. Там стоял маленький открытый гроб. С ужасом Чиро понял, что придется хоронить не старика, а ребенка. У гроба преклонила колени семья – отец, мать и дети. Одеты они были опрятно, но скромно, и эта скромность никак не вязалась с пышностью похорон и переполненной церковью. Чиро подивился такому уважению к обычным бедняками – явно его ровне.

Джакомина стояла на коленях, положив на гроб руки, будто успокаивая спящего в колыбели. У нее никогда уже не будет обещанного мужу седьмого ребенка. Как странно, что она думает о нерожденном младенце, когда рожденное ею дитя лежит в гробу. Младенец, его запах, звуки, которые он издает, – все это словно заново открывает мир. У старших детей свое очарование, с ними всегда приятно, но младенец заново связывает семью воедино.