Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны - Владлен Сироткин

Аргументы сторонников заключения мира с Францией, усиленные поражением при Фридланде, хотя и создавали определенную психологическую обстановку накануне тильзитских переговоров, но еще не определяли окончательный выбор царя между продолжением войны и заключением мира. Решающее слово оставалось за Александром I.

Когда точно произошла перемена ориентации Александра I, установить трудно. Прямых документальных свидетельств этого не сохранилось. Несомненно одно: вопреки распространенному в исторической литературе мнению, эта перемена произошла не внезапно и ее причиной было не только военное поражение при Фридланде (несомненно, оказавшее воздействие на выбор царя), а весь комплекс военно-дипломатических (разгром Пруссии, нейтралитет Австрии, «эгоизм» Англии, затяжная война) и внутриполитических (рост недовольства войной в России, тяжелое финансовое положение, страх правящих классов за свои привилегии в случае поражения) причин.

О том, что Александр I совсем не внезапно, а после больших колебаний решился «на крутую перемену политики», свидетельствуют следующие факты. Накануне отъезда царя из Тильзита (12 июня) к западной границе на инспектирование прибывших из России новых русских резервов между Александром I и Константином состоялось бурное объяснение. Константин настаивал на заключении мира, Александр I категорически отклонил это предложение и даже приказал брату не вмешиваться не в свои дела и вернуться в действующую армию.

Кроме того, близко наблюдавшие Александра I лица видели его подавленное состояние в связи с крахом надежд на оживление военных действий. Это отмечал А. Б. Куракин в своих письмах Марии Федоровне. Царь отошел от командования армией, никого не принимает, недоволен Бенигсеном и ждет утешительных вестей из Лондона и Вены. Единственным человеком, с которым Александр I отваживался вести откровенные беседы, был Куракин. С 3 по 12 июня он имел с царем несколько бесед. В письмах к Марии Федоровне Куракин ничего не пишет об их содержании, но, зная точку зрения Куракина на русско-французские отношения по его выступлению в Государственном совете в январе 1806 г., можно предположить, что он вновь высказал ее царю. Несомненно, что в ходе этих бесед была затронута проблема как мира, так и союза.

Фридланд ускорял выбор царя. Однако Александр I еще колебался. Первоначально он соглашался на военное перемирие, да и то на определенных условиях.

Представителем царя на переговорах о перемирии был назначен князь Д. И. Лобанов-Ростовский, командующим русским резервным корпусом, человек, дотоле неизвестный на дипломатическом поприще. Но миссии Лобанова-Ростовского должна была предшествовать миссия другого доверенного лица царя – главного интенданта русской армии В. С. Попова. Он должен был выяснить положение армии Бенигсена и (если она не способна к дальнейшему сопротивлению) совместно с Бенигсеном решить вопрос о посылке Лобанова-Ростовского за линию расположения русских войск. Характерно также, что Бенигсен должен был начать переговоры о перемирии только от своего имени.

Таким образом, Александр I постарался застраховаться, ибо в случае провала миссии Лобанова-Ростовского (отказа Наполеона пойти на перемирие, выдвижения им неприемлемых условий или подписания русским представителем невыгодного для России перемирия) царь мог возложить вину сразу же на трех своих подчиненных, отказавшись ратифицировать перемирие, подобно тому, как это было с договором П. Я. Убри: на Попова, «дезинформировавшего» его о состоянии русской армии, на Бенигсена, выступившего с «инициативой» переговоров, и на Лобанова-Ростовского, «превысившего» полномочия.

Не последнюю роль в этой перестраховке царя сыграли недавние франко-прусские переговоры о заключении перемирия. В октябре – ноябре 1806 г. после Иены и Ауэрштадта прусский король направил своего бывшего посла в Париже Люккезини к Наполеону с предложением заключить перемирие и начать мирные переговоры. Согласившись на словах начать переговоры и назначив Дюрока в качестве своего представителя, Наполеон фактически их саботировал. Пока Люккезини ехал в обозе французской армии, она занимала один прусский город за другим.

Разумеется, даже после Фридланда царь находился в несравненно лучших условиях, чем его прусский союзник: на его территории не было французских войск, он не потерял ни одной крепости, а битва при Фридланде была серьезным, но пока единственным крупным поражением за всю русско-французскую кампанию 1806–1807 гг. Тем не менее бесцеремонное обращение Наполеона с представителями прусского короля, несомненно, порождало у Александра I опасения, нашедшие отражение в его перестраховке при начале переговоров о заключении перемирия. Во имя поддержания собственного престижа в связи с бесславным окончанием войны он не хотел получать даже булавочные уколы от Наполеона.

16 июня Попов прибыл в штаб-квартиру Бенигсена. В тот же день он отправил Александру I подробное донесение обо всем увиденном и услышанном. Общий тон донесения был спокойный: русская армия отступает, явных признаков намерений французов вторгнуться в пределы России не наблюдается. Даже Бенигсен, пославший 14 июня паническое донесение о катастрофе, заявил Попову, что «он сам считал обстоятельства хуже, нежели каковые оные в самом деле». Попов в тот же день вернулся в ставку Александра I и сделал ему подробный устный отчет.

Окончательное решение заключить военное перемирие царь принял, по-видимому, где-то между 16 и 19 июня.

Два обстоятельства ускорили принятие этого решения. Во-первых, Наполеон явно не проявлял намерений вторгнуться на территорию России. Это обстоятельство отмечал Попов: «Положение дел между российской императорской и французской армиями весьма странное.

Военные действия остановлены. Перемирия еще не заключено, мира еще нет… Ничто не обязывает их (французов. – 5. С.) быть в той недеятельности, в которой мы находимся». Попов полагал, что бездействие Александра I играет на руку Наполеону, и настаивал на скорейшем заключении военного перемирия. Во-вторых, окружение царя требовало от него каких-то действий: либо продолжения войны, либо заключения мира. Показательна в этом отношении записка генерала Уварова. Он писал царю: «Ежели еще воевать, то неприятелю штыком границу свою заставя, а ежели нет, то нужно стараться кончить скорее, а иначе худо быть может».

Между тем французы дали русской армии и прусским корпусам без боя и со всеми обозами отойти за Неман, пограничную реку. В ночь с 18 на 19 июня переправа русской армии на правый берег Немана по тильзитскому мосту была завершена. Утром 19 июня французские войска заняли левый берег, и Наполеон въехал в Тильзит.

Пассивность Наполеона, его нежелание вопреки известным до сих пор случаям воспользоваться военным успехом и довершить разгром отступающей к Неману русской армии явно свидетельствовали о том, что он не стремится продолжать войну.

Острота страха перед возможным вторжением французской армии в Россию к 19 июня несколько спала. Теперь русскую и французскую армии разделял Неман, мосты через который сожгли казаки Платова.

19 июня в занятый французами Тильзит для переговоров о военном перемирии приехал Лобанов-Ростовский. От его первой встречи с представителем Наполеона маршалом Бертье зависело многое: стоило Наполеону проявить несговорчивость, и военные действия могли возобновиться.

Официально задача Лобанова-Ростовского оставалась прежней: Россия предлагает Франции заключить перемирие с целью «положить конец кровопролитию». Вместе с тем он должен был осторожно выяснить вопрос о возможности заключения мира. Из первого отчета Лобанова-Ростовского о беседе с Бертье видно, чего больше всего опасался Александр I при заключении «окончательного мира». «Россия, – заявил царь устами Лобанова-Ростовского, – оскорбительного ее достоинству мира не примет, тем менее еще потерпит, чтоб какая ни есть перемена коснуться могла до границ ее».

Еще более определенно вопрос о мирных переговорах был поставлен в письме Бенигсена командиру авангарда французской армии, отправленного накануне отъезда Лобанова-Ростовского с русским офицером-парламенте-ром. В этом письме делался намек, что перемирие «может повлечь весьма вероятные последствия, тем более плодотворные, что идет речь о всеобщем конгрессе…»

Из письма Бенигсена и беседы Лобанова-Ростовского с Бертье Наполеон мог пока вынести лишь одно впечатление: Россия согласна заключить перемирие при условии целостности своей территории. Что касается мирных переговоров, то они, судя по письму Бенигсена, должны вестись на мирном конгрессе всех воевавших с Францией сторон. Таким образом, еще не заключив перемирия, Александр I выдвигал перед Наполеоном основные предварительные условия мирных переговоров. Теперь все зависело от позиции Наполеона.