Мне лучше - Давид Фонкинос

Стол снова заехал в туннель. Шумело еще сильнее, чем накануне, как будто после ремонта аппарат взбодрился. Он воинственно рычал, готовый унюхать любую, самую микроскопическую потаенную опухоль. Тут про тебя, беспомощно лежащего, известно все. Твое тело подобно подпольщику, которого окружили враги. Тебе слепят глаза фонарями, и ты выходишь из своего убежища, с поднятыми руками и опущенной головой, обреченный на мучительную смерть. В этой войне я вел борьбу за выживание и проигрывал страху. Тянулось время, я смутно слышал где-то вдалеке голос врача, но слов не различал. Я попал в ватный кокон, и он становился все толще, перед мысленным взором проплыли, точно ангелы, жена и дети, а вслед за ними – толпа каких-то совершенно неуместных, случайных лиц из прошлого: школьный учитель французского, продавец из овощной лавки на углу. Как будто прорвалась плотина. Границы сознания рухнули, все захлестнула разрушительная и изумительная стихия, и я безвольно отдался смерти, уходя все глубже в океанскую пучину, из светлой синевы во мрак небытия.

– Ничего аномального, – вдруг донеслось с поверхности.

– …

– Ваши боли не связаны с каким-либо заболеванием.

– А пятно? – спросил я и только тогда понял, что процедура окончена – стол из туннеля вернулся в исходное положение, а я и не заметил.

– Какое пятно?

– Ну, то, что вы заметили на рентгене.

– Ах да… было затемнение, но я проверил и ничего не нашел.

– Значит, я не умру?

– Со своей стороны я никаких предвестников подобного исхода в обозримое время не наблюдаю, но, разумеется, ничего не мешает вам выйти за порог и попасть под машину.

Он широко улыбнулся, а я лишний раз убедился, что терпеть не могу врачебного юмора. Я встал и с чувством сказал “спасибо”, словно он сотворил чудо. Но не успел выйти из кабины и переодеться, как подумал, что это невозможно. Наверняка врач ошибся. Чего-то не разглядел. У меня сложный случай: злокачественная опухоль, которая коварно маскируется, запрятанная между органами. Я вернулся к врачу и спросил:

– А вы уверены?

– Абсолютно. Снимки безукоризненны.

– И не бывает так, что МРТ ничего не показывает, а на самом деле что-то есть?

– Не бывает. Иногда требуются дополнительные исследования, но главное всегда выявляется.

– Но откуда же тогда мои боли?

– Причины могут быть самые разные. Например, стресс. Вы слишком напряжены. И, наблюдая вашу реакцию, я склоняюсь именно к такому объяснению.

– …

– …

– И что же делать? Мне надо отдохнуть, посидеть дома?

– Нет, это не рекомендуется. Многие так поступают, и напрасно. Долгий покой скорее противопоказан. Боль от этого не проходит, зато мышечный тонус ослабляется.

– …

– Что ж, всего хорошего. Все формальности – в регистратуре.

И он ушел от меня к другим, интересным пациентам, другим МРТ, другим позвоночникам. По существу, он прав – я действительно живу в постоянном стрессе, особенно в последние дни. Однако тревога моя почему-то ничуть не улеглась после заключения врача, а только стала еще сильнее. Я что, желал себе болезни? Странно, но, когда я считал себя умирающим, мне казалось, что теперь-то снимутся все проблемы. Дети вернутся домой, на работе меня пожалеют, родители наконец-то подобреют… ну и все в том же духе… Я бессознательно нафантазировал, как при известии о моей близкой смерти на меня так и хлынут со всех сторон потоки сочувствия. А вместо этого, нате пожалуйста, я такой же измученный, еле ковыляю, но отнюдь не при смерти. Может, поэтому я вышел из больницы едва ли не расстроенным. По правде говоря, за последние несколько дней меня так потрепало, что я уже и сам не понимал, что чувствую. У меня нет никакой болезни – это главное. Нет – и точка. Я бы, глядишь, на радостях пустился в пляс, да спина разламывалась.

30

Интенсивность боли: 6

Настроение: восторженное

31

И все же мало-помалу во мне нарастало ощущение счастья. Я с наслаждением, точно воскрес из мертвых, хватал воздух открытым ртом. Переживал бесчинную эйфорию от хороших вестей и не догадывался, что вскоре все полетит вверх тормашками.

В офисе я первым делом обнял секретаршу, пожалуй, немножечко более пылко, чем следовало, так что, будь мы в Америке, я мог бы схлопотать иск за домогательство. Хорошо, что у нас еще можно дать волю чувствам, не рискуя попасть под суд.

– Приятно видеть вас в таком настроении, – сказала секретарша.

– Спасибо, Матильда. А вы как поживаете?

– Я?

– Вы, вы. Разве тут есть еще кто-нибудь?

– Нет, но…

– Так как же?

– Ну… я… все хорошо… спасибо.

– Если вдруг что не так, обращайтесь ко мне, не стесняйтесь. Я всегда помогу.

– Как мило с вашей стороны!

– Чего там, нормально!

– А это точно, что у вас все в порядке?

– Да-да, спасибо.

Внезапный всплеск душевного тепла здорово смутил Матильду. Все объяснялось просто: как каждый избежавший смерти, я был преисполнен любви ко всему человечеству. Конечно, я всегда держался с ней вежливо и уважительно, но что, собственно, я о ней знал? Ничего или самую малость. Понятно, что она удивилась. Для меня она была частью рабочей обстановки, мы обменивались бумагами, иногда – улыбками; все до мельчайших деталей было отлажено в этой шарманке, никакие чувства в меню не входили. С годами я терял способность входить в общение с новыми людьми. Вся моя жизнь как будто стала механизмом, который постепенно приглушал мои эмоции. И нужно было заглянуть в лицо смерти, чтобы понять, что просто быть живым еще не означает жить полной жизнью. К сожалению, боль прервала мои мысли. Пришлось отложить раздумья о смысле жизни и ее перспективах и вернуться к незавидной злобе дня. Мне предстояло вплотную заняться новым проектом. Скучнейшим из всех возможных. Жизнь возвращалась в опостылевшую колею. Надо было осмотреть место будущего объекта. Все лучше, чем сидеть в кабинете и глотать стыд.

Возвращаться домой за машиной было бы слишком долго. Я поехал электричкой и уже через час любовался на удивление близким к городу сельским пейзажем. Сам я жил в предместье, обожал свой садик и как-то не задумывался о том, что от настоящих полей его отделяют считанные километры. Мне на глаза даже попалась парочка коров у самых путей[11]. Но главным образом я следил, какие проезжаю станции, чтобы не пропустить свою, – маршрут и без того был запутанный. В такой час на этом направлении пассажиров не много – я был в вагоне один. Выходит, дневную электричку гоняли ради одного меня. Редко случается ехать в пустом вагоне. В какой-то миг мне вдруг безумно захотелось что-нибудь отмочить: побегать по сиденьям, изобразить рок-звезду-самозванца. Но я усидел на месте. И дальше всю дорогу пребывал в каком-то трансе. Со мной так бывает всегда: еду-еду (особенно если в поезде) и забываю, куда и зачем.

Едва ступив на платформу, я набрал полную грудь свежего воздуха. Довольно быстро нашел остановку автобуса в нужную сторону. Он только что ушел. По непонятной причине его расписание не согласовывалось с расписанием электричек. Или это нарочно: чтобы отбить у вас охоту ездить этим номером и вынудить добираться как-нибудь иначе. Но у меня другой возможности не имелось. Придется дожидаться следующего автобуса здесь, на пустыре. Я вспомнил, что не позаботился предупредить о своем визите никого из вовлеченных в дело местных чиновников. Взял и приехал с бухты-барахты. И вот теперь стоял на перекрестке двух дорог, как Кэри Грант в “К северу через северо-запад”, только вряд ли за мной прилетит самолет. Вообще все складывалось так, как будто я попал в приключенческий фильм, сценарий которого не читал.

Я сел на скамейку, усмехнулся, а потом и рассмеялся нервным смехом. Что за чушь! Чего ради я все это терплю? Просто потому, что надо сохранить работу. Выбора нет. Да ничего подобного! Всему виной не столько страх оказаться без работы, сколько мое малодушие. Я смирился с унижением из пассивности, из чистой трусости. Что бы я потерял, если бы уволился? Найти новую работу, уверен, не представляло бы особого труда. В нашем деле компетентные работники с многолетним опытом очень и очень ценятся. Так почему я сдался без боя? Ведь даже не найди я прямо сразу постоянное место, можно устроиться куда-нибудь консультантом, зарабатывать чем угодно, чтобы выплачивать кредит. А прочих расходов у меня не так уж много. Элиза зарабатывает сама, дети начали жить самостоятельно. Мои обязательства по большей части мнимые. Страх остаться без средств – это только прикрытие. Меня можно топтать ногами, надо мной можно издеваться – я всегда найду предлог, чтобы продолжать влачить свою жалкую участь.

Вот так, поджидая автобус, я вдруг иначе посмотрел на свою жизнь. Первое, что пришло мне на ум, это заброшенный двадцать лет назад смутный замысел романа. Но разве идеи ждут такой долгий срок? Вряд ли. Немножко подождут, а потом им наскучит, они и улетят, будут искать мозги порасторопнее. Наверное, где-то еще лежат и пылятся мои черновики. Я первый раз задумался о свободе. Бросить все, сесть за роман. В душе, конечно, знал, что не способен решиться на такое. Но поиграть с самой возможностью, глядя на просторы вокруг, было приятно. Тут я был вдали от всякой суеты, словно в глухом захолустье. Никто не придет, никто ничего с меня не потребует. Ничего… это меня вполне устраивало. В конечном счете мне даже нравилась перспектива взяться за малопрестижный проект. Может, он больше подойдет моей натуре. Почему бы не заняться спокойненько обычной стройкой после стольких лет постоянной гонки?