Охота на охотника - Николай Гуданец

…Вот уже битый час мы колесим по окрестностям Калнциемса. Трижды возвращались к мосту, Алина сосредотачивалась, морщилась, терла лоб, вздыхала, и, наконец, по ее команде мы пускались на поиски. Бинокль лежит у нее на коленях, то и дело она подносит его к глазам и обозревает окрестности. При этом она курит без передышки.

Погода выдалась ясная, с легким морозцем. Это хорошо, по крайней мере нигде не завязнем.

– Сверни-ка на ту дорогу, – вяло говорит она. – Или… Нет, сворачивай… Попробуем… До чего ж голова болит…

Еду на второй скорости, машина мягко переваливается через бугры и промоины, кое-где чиркая брюхом по насту. Чует мое сердце, на такой дороге мы неминуемо застрянем. Грунтовка идет вдоль леса, и, когда тот заканчивается, она разветвляется, один путь налево, вдоль опушки, другой прямо, через луга, к далеким корпусам молочной фермы.

– А теперь куда? – я притормаживаю.

– Вон он! – кричит Алина и трясет меня за плечо. – Вон этот дом, видишь – елочки… Мы нашли его, нашли!

Навалившись на меня, она разглядывает в бинокль сквозь стекло левой дверцы стоящий вдалеке темный деревенский дом, крытый дранкой. Участок перед ним обсажен елями. А рядом с домом белеет пятнышко автомобиля.

– Дай-ка посмотреть, – я беру бинокль.

– Саша, поехали скорей туда, это тот самый дом, мы его нашли…

Бинокль проглатывает расстояние и приближает к моим глазам белые «Жигули-четверку» с открытой задней дверцей, у самых сеней дома.

– Тихо, – говорю я. – Не будем спешить.

Быстро подаю машину назад, чтобы деревья загородили ее от дома. Мы с Алиной выходим и наблюдаем в бинокль из-за куста можжевельника на опушке.

– Что-то мне не нравится этот белый пикап, – объясняю я.

Из трубы на крыше вьется дымок. Вокруг расстилается скромный пасторальный пейзаж, лес и заснеженные луга, разгороженые проволокой на тонких стойках, приземистая и длинная ферма вдали, под голубым небом, слегка заштрихованным перистыми облаками.

В сенях открывается дверь. Двое крепких мужчин в непритязательных темно-серых плащах выносят большой мешок картошки, грузят его в пикап и захлопывают дверцу. Потом оба внимательно обозревают окрестную благодать. Я успеваю резко опустить бинокль, чтобы не выдать себя поблескиванием линз.

– Назад, – говорю я. – Скорей назад, ради всего святого.

– Что происходит? – на ходу недоумевает Алина.

– Аля, там убийцы. Они уже разобрались с Янкиным приятелем. И еще, учти: возможно, у нас в машине микрофон.

С трудом, в два приема, я разворачиваюсь на узкой дороге и мчусь в обратном направлении. Где-то поблизости должны быть пастухи, если они засекут мою машину, которая им отлично знакома, нам с Алиной конец.

Она явно хочет что-то спросить, но я прижимаю палец к губам, напоминая о микрофоне. Тогда она отрывает листок от блокнота, прикрепленного присоской к лобовому стеклу, и крупно пишет: «Кто эти люди?»

– Сейчас где-нибудь остановимся, – говорю я беззаботно, – и немножко погуляем. А то у меня уже спина затекла.

Алина понимающе кивает.

Отъехав километров на десять, я сворачиваю с асфальтированной дороги, заезжаю по узкой грунтовке поглубже в перелесок и останавливаюсь. Вылезаем из машины, удаляемся от нее по обледенелой колее на достаточное расстояние.

– Аля, – говорю я, – не пугайся, но мне кажется, что мы влипли окончательно. Наверняка нас все это время прослушивали – и по телефону, и дома, и в моей машине. Иначе я вообще ничего не понимаю.

– И кто же нас подслушивает?

– Люди из моей системы. Назовем ее, скажем, военной контрразведкой, это не совсем то, но приблизительно.

Она кивает.

– Так вот, судя по всему, кто-то из наших людей установил за нами наблюдение, вышел через нас на Янку, на второго человека и убил обоих. Кто-то занялся уголовщиной за государственный счет, использует нашу резидентуру. А меня хочет выставить козлом отпущения. Примерно выглядит так.

– Что же делать? – спрашивает она.

– Для начала попробуем уцелеть. Потому что наверняка примутся за нас. Пойдем в машину. Возможно, за нами постоянно едет хвост, они не показываются нам на глаза, но слышат каждое наше слово. Имей в виду.

– Это точно? Ошибки быть не может?

– Ну, что касается камня, то примерно через полчаса мы можем вернуться и осмотреть тот дом. Но я ручаюсь, что изумруд уже исчез.

Садимся в машину и около получаса разъезжаем по окрестностям. Несколько раз я резко разворачиваюсь и на полном газу еду обратно, пытаясь засечь хвост. Но то ли его нет вообще, то ли они постоянно начеку.

Возвращаемся к дому с елочками, белого пикапа давно след простыл. Дверь захлопнута лишь на язычок шлеперного замка, и я, не мудрствуя лукаво, вышибаю ее одним ударом ноги.

Внутри типичная холостяцкая берлога, с грязью, пылью, окурками в консервных банках и пустыми водочными бутылками в углу. Следов борьбы или крови не заметно, скорей всего работали удавкой. Дрова в печи еще не успели прогореть.

Алина подходит к стене, на которой висит бескурковая тульская двустволка двенадцатого калибра. Ниже и правее ружья из паза свисает клок выдернутой пакли.

– Вот здесь, – говорит она, касаясь темного бруса ладонью. – Здесь был изумруд.

– Да, – откликаюсь я. – Именно так, как тебе виделось.

– Значит, всё это из-за меня. Саша, прости, что я тебя втравила в эту историю… Я не думала, что так обернется.

– Давай лучше решать, как быть дальше. Тебе надо уехать из Риги, срочно, на несколько дней.

– Без тебя я никуда не поеду.

– Пойми, речь идет о твоей жизни.

– Я никуда не поеду без тебя, – твердо повторяет она.

– Хорошо, поедем вместе, по пути что-нибудь придумаем. Честно говоря, я не представляю, как можно выкрутиться из такого переплета. Поехали. Домой заезжать не будем, всё необходимое купим по дороге.

– Тогда мне обязательно надо зайти в редакцию.

– А по телефону нельзя отпроситься?

– Нет, я должна сама кое-что доделать.

– Иначе никак нельзя?

– Это займет полчаса. И заодно пообедаем.

Делать нечего, я скрепя сердце соглашаюсь.

Выходим из дома, садимся в машину и едем обратно в Ригу. Мы умудрились подставиться всюду, где только могли, вчера на улице Лачплеша, сегодня здесь, под Калнциемсом. Одни только следы моих покрышек перед домом немалого стоят. Впрочем, семь бед – один ответ, а если за кого взялся «Карат», тому угрозыска бояться нечего.

Напряженно думаю, как бы нам понезаметнее выскользнуть из Риги и куда податься. Наверняка в машине установлен, помимо микрофона, активный маячок. Тогда надежда лишь на то, что до восьми вечера меня пасти не будут, чтобы не спугнуть, поскольку я сам обязан буду явиться на убой.

Меня словно выпотрошили, такая окаянная пустота на душе. Ни злости, ни сожалений. Пожалуй, если бы не Алина, я не стал бы дергаться. Можно скрываться день, ну два, ну три. Всё равно разыщут и нейтрализуют по общей тревоге, сигнал «утечка». Не тратьте, куме, силы, опускайтеся на дно.

Вспоминаю свой разговор с Командором вчера утром. Неужели вчера? Да, всего лишь вчера, прошло немногим больше суток.

«Больше ничего не хочешь сказать?» – Вроде бы нет. – «Совсем ничего?» – Да я в полном ажуре. – «Ну смотри»…

Ведь он давал мне шанс, он уже знал про мою самодеятельность, а рижская резидентура положила меня под стекло, утыкав микрофонами и маячками.

Ничего не поправить, обратного хода нет. Я потерял доверие Командора, за это полагается расплачиваться по максимуму. А мой единственный канал инициативной связи – номер горячего телефона в Риге, больше охотнику не полагается ничего. И от рижской резидентуры я могу получить только пулю в лоб. Или в затылок, как повезет.

Алина легонько трогает меня за плечо и показывает блокнотный листок.

«Пробую увидеть, где опасность. Пока не получается».

Я киваю, она откидывается на спинку сиденья, дымя сигаретой, и закрывает глаза.

Наверное, я так и не узнаю, кто именно затеял эту чехарду со слежкой, прослушиванием, убийствами, похищением изумруда, наконец, кто представил дело таким образом, что кругом виноватым оказался один я. И вряд ли поможет ясновидение Алины. Есть лишь одна возможность, последняя отчаянная попытка, но пока я не могу на нее решиться. И потом, чтобы эту попытку предпринять, надо для начала вырваться из Риги.

Миную мост через канал и подруливаю к Дому печати, это серая двадцатиэтажная коробка на левом берегу Даугавы. Сквозь стеклянный тамбур проходим в просторный вестибюль, Алина предъявляет милиционеру свой пропуск и, показывая на меня, говорит: «Он со мной». Оставляем куртки в гардеробе, идем в правое крыло, спускаемся по широкой лестнице на цокольный этаж, где помещается кафе. Пока проходим мимо столиков к стойке, Алина успевает раз пять поздороваться направо и налево. Становимся в очередь.

– Мне так и не удалось ничего увидеть, – говорит она вполголоса. – Только ощущение такое, нехорошее… жуткое.